Классный час (СИ) - Тамбовский Сергей

А персонал школы номер 160 уже собрался там практически в полном составе. Директорша пересчитала нас по головам и выяснила, что не хватает только физрука Фирсова.

— Семеро одного не ждут, — сказала она, — начинаем без Фирсова. Ребят всех по домам распустили?

Учителя по очереди ответили, что да, конечно.

— Незрелых высказываний не было? — продолжила допытываться та.

Никто не признался, что слышал что-то такое.

— Итак, согласно последнему распоряжению гороно завтра в школе тоже выходной день, а в среду в девять ноль ноль должно состояться траурное собрание. Если дождя не будет, то на улице, возле памятника героям (был у нас и такой, к двадцатилетию Победы открыли), а если будет плохая погода, то в актовом зале. Сначала я скажу вступительное слово, потом кто-то из учителей и желательно, чтобы ученики тоже поучаствовали. В заключение запустим гимн СССР и разойдёмся. В четверг обычный учебный день. Какие-то замечания или предложения будут?

Тут вошёл запыхавшийся физрук и приложил обе руки к груди в знак извинения, Оксана Алексеевна строго посмотрела на него, но сказать ничего не сказала.

— У меня есть маленькое предложение, — вылез я на первый план, — но озвучить я его хотел бы с глазу на глаз.

— С вами, Антон Палыч, — жёстко ответила она, — у нас отдельный разговор будет. Через полчаса в моём кабинете. А если других предложений и замечаний нет, тогда на этом всё. В школе остаюсь я и дежурный, кто у нас сегодня дежурный?

Дежурной оказалась вовремя вернувшаяся из Казахстана литераторша, она согласно кивнула головой.

— А остальные могут расходиться по домам… и я вас очень прошу воздержаться от разных политических высказываний и рассуждений, — добавила она в итоге.

Делать нечего — народ немного пообсуждал случившееся и потихоньку рассосался из учительской, осталась одна Кира Петровна да я в дальнем тёмном углу.

— Как-то всё это неожиданно, — сказала, глядя в окно, Кира, — я же его вчера только видела по телевизору, он на хоккее сидел…

— Я тоже его там видел, — похоронным голосом отозвался я, — из соседнего сектора.

— Вы на стадионе были? — тут же решила уточнить она.

— Да, знакомые билеты подарили… метрах в тридцати он от меня сидел… вместе с Косыгиным и Подгорным. Выглядел вполне бодро.

— И кто же теперь генеральным будет? — спросила она.

— Я не знаю, — пожал плечами я, — обычно тот, кто руководит похоронами, тот и становится генсеком. Давайте радио послушаем, — и я повернул рукоятку приёмника.

Там продолжался Чайковский, но уже не «Лебединое озеро», а первый концерт для фортепиано. Который Пётр Ильич посвятил пианисту Рубинштейну, но впервые исполнил его почему-то пианист Ханс фон Бюлов и не в Москве, а в Нью-Йорке. Советская власть непостижимым образом полюбила это произведение, поэтому оно звучало практически на всех торжественных концертах, и во время траурных церемоний тоже.

— Мда, похоже мы ничего тут не дождёмся, — сказал я, — этот концерт на час примерно.

Но ошибся, потому что музыку вырубили на полуслове… полузвуке точнее, после чего последовала сводка новостей.

— Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза, Президиум Верховного Совета СССР и Совет Министров СССР с глубокой скорбью извещают партию, весь советский народ, что 28 сентября 1972 года в 23 часа 30 минут скоропостижно скончался Генеральный секретарь Центрального Комитета КПСС Леонид Ильич БРЕЖНЕВ. Имя Леонида Ильича Брежнева — верного продолжателя великого ленинского дела, пламенного борца за мир и коммунизм — будет всегда жить в сердцах советских людей и всего прогрессивного человечества. Председателем комиссии по организации похорон Леонида Ильича назначен Алексей Николаевич Косыгин. В стране объявляется трехдневный траур, — сказало радио.

— Вот видите как всё просто, — продолжил я, выкручивая громкость в ноль, — Косыгин и будет генеральным… с вероятностью 99%.

Кира ничего на это не ответила, а я посмотрел на часы и проследовал в кабинет директора, полчаса практически истекли. Секретарша Оля уже ушла, так что я постучался и зашёл внутрь.

— Так что мы будем делать с тем инцидентом в сорт… в туалете то есть? — строго спросила меня Оксана Алексеевна, глядя поверх очков с толстыми диоптриями.

— А ничего наверно с ним делать не надо, — отозвался я, — Жменя сегодня должен был забрать своё заявление из мент… из милиции то есть, на этом инцидент будет исчерпан до самого дна.

— Да? — удивилась Оксана, — а у меня другие сведения.

— Какие же? — насторожился я.

— Вас вчера видели в Москве, несмотря на подписку о невыезде, поэтому сегодня вам по всей вероятности изменят меру пресечения. На содержание под стражей.

— А Жменя?

— Про него ничего нового не знаю… как же это вы, дорогой Антон Палыч, сами не помните, что подписываете?

— Совсем из головы вылетело, — признался я, — и потом, свидетели же моей отлучки нужны, не меньше двух штук — они есть у мент… у милиции то есть?

— По моим данным — да, имеются…

— Ну тогда я пошёл к Жмене. Выяснять, отчего он не выполняет нашу договорённость… ладно?

— Идите… только будьте осторожны ради всего святого, — предупредила она меня, а я остановился в дверях, вспомнив, зачем я сюда пришёл.

— У меня одно предложение есть относительно траурного митинга, — сказал я, вернувшись к столу, — давайте обсудим.

— Ну говори, чего там у тебя, — опять перешла на ты директорша.

И я рассказал всё, что мне придумалось после слов Васи Дубина.

— Мысль интересная, — хмыкнула она, — только проверить всё надо бы несколько раз, чтобы не опозориться.

— Да, и команду художнице нашей дать — а то меня она вряд ли послушает.

— Художницу я беру на себя, а ты продемонстрируешь мне завтра, как оно будет работать. Во дворе школы, скажем так в… ну в двенадцать часов. Если всё гладко пройдёт, то я пожалуй соглашусь.

И на этом я попрощался с ней, забрал портфель из учительской, кивнул Кире Петровне и отправился на встречу с товарищем Жменей, век бы этого урода не видеть. Он же сейчас на службе должен быть, вот и навестим его на улице Тельмана, 18. А вот никого там и не оказалось, кабинет с табличкой «Инспектор по политпросветработе» отказался наглухо закрыт. Постучал в соседнюю дверь, без таблички — там мне сообщили, что заболел Тимофей Андреич, поэтому и нет никого в его кабинете.

Ай-яй-яй, как не вовремя, подумал я — придётся навестить болезного на дому… но там мне тоже никто не открыл, вот такая незадача. Ну делать нечего, тогда я к Васе решил заглянуть на огонёк и проверить на деле новую игрушку. У него родителей дома не было, поэтому мы сразу прошли в его мастерскую.

— Что ж теперь будет-то? — начал он старую песню, вместо того, чтоб о квадрокоптерах поговорить. — Всё изменится наверно?

— Да ладно тебе, Вася, — начал урезонивать его я, — Сталин помер, сильно всё поменялось что ли? А Хрущёва когда сняли — тоже вот кругом всё другое стало? Придёт новый руководитель, кое-что подвинет, кое-кого снимет, а так-то оно по старым рельсам продолжит ехать.

— Ну вы меня успокоили, — обрадовался он, — но отец сёдня всё равно нажрётся, как свинья, повод-то какой…

— Зови меня, если бить будет, — предложил я, — как-нибудь урезоним вместе.

— Хорошо, — буркнул Вася, — вот, смотрите, как оно работает.

И он поставил своё корявое произведение в центр зала, взял в руки маленький прямоугольник с 6 кнопками и нажал на центральную — изделие взяло и подпрыгнуло на метр, слегка кренясь направо.

— Теперь движение — и он последовательно нажал и отпустил четыре крайние кнопки, коптер сделал круг в воздухе, последовательно едва не задев люстру, меня и одёжный шкаф.

— Теперь посадка, — ещё одна центральная кнопка и коптер плюхнулся на ковёр.

— Нормально, — подвёл итог я, — теперь ещё нужно две вещи сделать.

— Какие? — спросил Вася, — балансировку и управляемость поправить?