На меже меж Голосом и Эхом. Сборник статей в честь Татьяны Владимировны Цивьян - Л. Зайонц

Таким образом, литературный диалог Случевского и Соловьева (вольно или невольно спровоцированный, как мы предположили, автором стихотворения «Мертвые боги») начался задолго до их личного знакомства. Его содержание сводилось не только к проблеме толкования поэтического мира Гейне, но и творчества самих участников диалога. Важным итогом этого литературного разговора, как мы попытались показать, явились изменения в структуре лирики позднего Случевского.

Литература

Анненский И. Гейне прикованный // Анненский И. Книги отражений. М., 1979: 153—161.

Венгерова – З.В. [Венгерова З.] Новости иностранной литературы // Вестник Европы. 1897. № 5: 398—403.

Гейне Г. Собр. соч.: В 6 т. М., 1980. Т. I: 298—305.

Григорьев А. – Гейнрих Гейне // Полн. собр. соч. Г. Гейне в русских переводах. СПб., 1863. Т. I: 5–24.

Котрелев Н.В. История текста как континуум волеизъявления автора: Вл. Соловьев. Ночное плавание: Из «Романцеро» Гейне // Историко-филологический сборник «Шиповник»: К 60-летию Романа Давидовича Тименчика. М., 2005: 5–24.

Краснов Пл. Вне житейского волненья: Сочинения К.К. Случевского. Т. I—III. Стихотворения // Книжки «Недели»… 1898. № 9: 132—145.

Писарев Д. Генрих Гейне // Писарев Д. Литературная критика: В 3 т. Л., 1981. Т. III: 117—177.

Случевский К. 1890 – Стихотворения. 4-я книжка. СПб., 1890.

Случевский К. 1898 – Соч.: В 6 т. СПб., 1898. Т. 6.

Случевский К. 2004 – Стихотворения и поэмы. СПб., 2004.

Соловьев Вл. 1889 – Вестник Европы. 1889. № 4.

Соловьев Вл. 1974 – Стихотворения и шуточные поэмы. Л., 1974.

Соловьев В. 1990 – Литературная критика. М., 1990.

Соловьев В. 1991 – Философия искусства и литературная критика. М., 19 91.

Соловьев В. 1994 —Чтения о Богочеловечестве. Статьи. Стихотворения и поэмы. Из «Трех разговоров». СПб., 1994.

Heine – Heines Werke in fünf Bänden. Berlin; Weimar, 1970. Erster Band.

Розанна Казари (Бергамо) «Прекрасная сказка» об Амуре и Психее в творчестве Достоевского

Отправной точкой предлагаемого сюжета является история Амура и Психеи, описанная Апулеем в его Метаморфозах . Прочтение этого мифа может быть осуществлено на самых разных уровнях: философском, психоаналитическом, общерелигиозном. Вместе с тем «прекрасная сказка» об Амуре и Психее нашла отражение в многочисленных произведениях мировой литературы, в том числе и русской.

Если говорить о русской классической литературе ХIХ в., то, как нам уже приходилось писать, отголоски мифа об Амуре и Психее мы находим в творчестве Тургенева (см. рассказ Три встречи , где Психея прямо упоминается, роман Дым , повесть Клара Милич ). В работе, посвященной этой проблематике, мы пытались показать, каким образом Тургенев, хорошо знавший античность, перерабатывает мотивы повести об Амуре и Психее и как эти мотивы проходят сквозь его личное, внутреннее переживание произведений изобразительного искусства, посвященные той же теме. Из числа важных для него живописных произведений прежде всего можно упомянуть цикл фресок в Риме, в римской Villa Farnesina, а именно Amoree Psiche Рафаэля. Не меньшее влияние на творчество и последующую жизнь Тургенева оказала, судя по всему, и книга Амбодика Символы и Эмблемата (с которой он познакомился в детстве), где частое изображение Купидона с факелом могло читаться как отсылка к истории Амура и Психеи [см.: Casari]. Размышления о творчестве Тургенева заставили нас задуматься над бытованием этого сюжета в русской литературе вообще и в прозе русских писателей второй половины ХIХ в. в частности, из которых более подробно хотелось бы остановиться на творчестве Достоевского.

Рассматривая основные этапы рецепции античности в России, Г.С. Кнабе подчеркивает, что в первой половине ХVIII в. элементы античности «воспринимались в амальгаме с западноевропейской культурой нового времени», через «традиции Германии, Франции, Италии», тогда как в последующий период начинает осознаваться потребность синтеза этих же элементов «с русскими национальными традициями». Это привело к взаимодействию «<…> антично-западного и исконно русского начал» [Кнабе, 102, 108]. Такое усвоение продолжается вплоть до Пушкина, который также воспринимает античность в совокупности с культурным опытом Европы и традициями русской культуры. [136]

В целом первая половина ХIХ в. характеризуется постепенным изживанием античного компонента культуры. Г. Кнабе констатирует, что «после полутора тысяч лет абсолютного господства, греко-римская тональность культуры сразу, в течение очень короткого периода, оказалась исчерпанной и уступила место иной культуре…» [Кнабе, 154]. Эта переоценка античности происходит и в России, сначала в эпоху романтизма, а потом, в более радикальной форме, во второй половине ХIХ в., что связано с появлением новых эстетических и духовных ценностей, переносящих акцент на переживание лично-человеческого, национального, народного и идеологически-социального опыта в литературе и искусстве.

Литературная традиция повести об Амуре и Психее распространяется в русском искусстве примерно теми же темпами, что и античная традиция в целом. В ХVIII в. повесть становится в России очень популярной благодаря переводу Les amours de Psiché et de Kupidon Лафонтена ( Любовь Псиши и Купидона , пер. Дмитриева-Мамонова, 1769) и переводу романа Aпулея Metamorfozeon ( Золотой осел , пер. Кострова, 1780—1781). В восприятии повести о Психее в России самым важным является синтез западноевропейской и русской традиции: так в известной поэме Богдановича Душенька уже действует национальная, русская Психея.

В эпоху классицизма изобразительное искусство играло такую же важную роль в популяризации образа Психеи, как и литература. Огромной славой пользовались произведения Кановы, находящиеся в России: это скульптура Амур и Психея стоящие , с 1815 г. хранящаяся в Эрмитаже, и особенно Амур и Психея лежащие , скульптура, которая несколько десятилетий принадлежала князьям Юсуповым и находилась сначала в Архангельском (где ее видел Пушкин), а потом в «комнате любви», в их петербургском дворце.

Тема Амура и Психеи, в которой на первый план выходят чувства и внутренний мир человека, пользуется большой популярностью в эпоху сентиментализма и романтизма, однако с 30–40-х гг. ХIХ в., разделяя общую судьбу античного компонента в русской культуре, образ Психеи почти выпадает из литературы и искусства России. Другие интересы – исторические, социальные, политические – выходят на первый план. Сюжет о Психее становится достоянием эпигонской поэзии. Тем не менее существуют исключения, которые стоит отметить. Так в 1848 г. вышел роман Каролины Павловой Двойная жизнь , где речь идет о героине Цецилии, девушке из лучшего московского общества, которая живет двумя разными жизнями: одной – дневной среди балов и праздников, другой – более интимной, тихой, созерцательной, ночной, когда она может отдаваться заветным снам. Ночью пробуждается ее душа, Цецилия (как и Психея) находит собеседника и покровителя в тайном, невидимом, ночном посетителе.

Только ночью Цецилия живет настоящей, духовно богатой жизнью. Рядом с романом Каролины Павловой можно поставить переработку народной сказки Аленький цветочек , опубликованную С. Аксаковым в 1858 г. Сказка, как известно, также тесно перекликается с сюжетом повести об Амуре и Психее [о Психее в рус. лит. см.: Schroeder].

Достоевский один только раз прямо ссылается на Апулея: в романе Идиот , в первой главе, где Мышкин впервые встречается с семьей Епанчиных. Разговор заходит об осле, на что генеральша замечает: «Осел. Это странно <…>. А впрочем, ничего нет странного, иная из нас в осла еще и влюбится <…>, это еще в мифологии было» [Достоевский, VIII, 48]. М. Бахтин утверждает, что Достоевский несомненно знал Апулея [Бахтин, 165]; писатель также мог читать произведение Лафонтена в оригинале или в переводе; хорошо известна была ему и поэма Богдановича Душенька , с ее русской Психеей, со всеми элементами, взятыми из русской фольклорной традиции. Свою роль, вероятно, сыграли и многочисленные вариации на эту тему в массовой литературе классицизма и сентиментализма, дань которой в свое время отдали и такие писатели, как Державин и Карамзин.

Говоря об образе Психеи в творчестве Достоевского, нельзя не упомянуть один из фактов его биографии. Сразу по возвращении из каторги в знаменитом письме брату в марте 1854 г. он просит прислать, между прочим, «немецкий лексикон» [Достоевский, VIII–1, 179], а Врангель в своих воспоминаниях говорит, что они с Достоевским были намерены переводить «<…> философию Гегеля и „Психию“ Каруса» [Врангель, 352]. Ссылка на Каруса, разумеется, очень важна: Карл Густаф Карус был немецким психологом, который считается предшественником Фрейда и современного психоанализа. Обращение Достоевского к упомянутому сочинению Каруса в самом начале его обновленного творческого пути представляется нам важным в связи с его дальнейшим интересом к анализу душевных порывов человека, в том числе в контексте образа души-Психеи.