Куль хлеба и его похождения - С. Максимов

Говорит товарищу:

— Выпьем?

— Выпьем.

— А деньги где?

— А шапка-то у тебя на что?

Вот почему, где бурлаки, там гульба и пьянство безмерные. Пристаням и привалам в этом случае — первое место на всей Руси. У бурлаков такая и песня имеется, которая говорит, что:

Славные калачики царицынские.Есть Дубовка-городокВ ней пивцо и винцо,И сладенький медок.Есть Камышин-городок.Славные витушечки камышинские.Есть Саратов-городок.В нем пивцо да винцо…

Водка да закуска — как будто только в этих добродетелях вся цена и достоинство Волги-матушки кормилицы. Впрочем, и бурлак пьяный что мокрый: как высох, так и готов: опять тянет лямку и поет. Поет уже другие песни, веселые, про нынешние времена, и не очень веселые, про те времена, когда водились на Волге удалые разбойники, выезжали из-за горушек и из рек, впадающих в Волгу, на легких стругах, богато и красиво одетые, со своим лоцманом-атаманом. Хватались они крючком за хлебную барку, клали лестницу, входили на палубу. Атаман выкликал громким голосом: Сарынь на кичку! что значило: ложись, бурлаки, навзничь, не шевелись и не поднимай головы! Не за бедностью (так часто называют самих бурлаков), не за бедностью разбойники пришли, не ее обирать) пришли за богатством, за хозяйским добром. Вызывали они хозяина, приставляли к груди его пистолет, отбирали у него все деньги и уплывали выжидать новых богатых хозяев и суеверных бурлаков. Один хозяин предупредил бурлаков, припугнул, сказавши, что первого, который свалится на палубе и покажет ему затылок, он сам застрелит. Бурлаки слову поверили, и когда пришли разбойники, навзничь не валились, но всех воров перевязали. Стыдно молчать двадцати человекам, когда семеро грабят, и не всегда ночью, а часто и середь белого дня. Теперь нашим бурлакам известно, что разбойники совсем вывелись, и на Волге в наши времена, как на Невском проспекте, ходи без оглядки. Теперь они только разбойничьи песни поют и рассказывают новичкам, не знающим про те места, где стоял станом знаменитый Стенька Разин, как брал он город Царицын, как плавал по Волге на войлоке, летал на ковре-самолете, отбивал от себя пули, как орехи. Указывают даже под Саратовом любимый бугор Стеньки Разина, где сидит он в темной пещере до сих пор на железных цепях, жив и невредим, хотя и прошло с тех пор ровно двести лет.

Песнями да сказками подслащается отдых, а об работе хоть бы и не думать вовсе. На берега Волги и не глядел бы. Да и сколько ни гляди, от Самары до Рыбинска раньше шести-семи или восьми недель не поспеешь. Надо истратить время, надо с ума не сойти от скуки, а в лямке больше двадцати верст в день не уйдешь.

Скуки, впрочем, бурлаки не знают и, как ни трудно им, стараются веселиться и веселить других. Вот хозяин им отпустил муки на хлеб и пшена на кашу — больше ничего, да русскому желудку и того довольно, воды в Волге достаточно, на берегу немудрено набрать хворосту, не лень до перелеска добежать, зажечь костер. Особые дежурные кухари (из тех же работников бурлацкой артели, кроме лоцмана с помощником) на ходу сидят на судне и ничего не делают: грызут сухари на отдыхе и на якоре готовят обеды и ужины, кашицу и крутую кашу. Изготовивши, кричат они, когда вскипит котелок, громким голосом:

Господа дворяне,Купцы и мещане!Настряпал — наварил,Маслом полил, посолил.На стол поставил,Сходитесь поскорей!

Стол — мать сыра земля, а ложка на шапке. Выдернул и хлебай, как мать выучила. Потрудившиеся бурлаки едят так, что за ушами трещит. Еда для них — большое удовольствие, а затем второе слаще.

Поели и спать легли тут же, где глаза смежились и где котлы кипят. Неженки выбирают места где-нибудь под кустом. Часть, однако, равная: неугомонные комары везде найдут, хоть иди спать на судно, хоть залезай под самую крышу хлебной барки. Под дымом костра на сырой земле, пожалуй, еще лучше. Не найдется сон — найдутся шутки, сказки и прибаутки, и готов смех всегда честный и беззаботный. Найдутся и новые песни, вот хоть такая:

Не пора ли нам, ребята,По воде судно водить!Не пора ли нам, ребята,И на место становить?На дворе-то вечерница:Пора судну становиться.Судовой-то наш приказчикПоутру рано встает,Нам молитву воздает:Вы вставайте-ко, ребята,Вы вставайте, молодцы!Поднимайтесь на росе!Ребятушки повставали,Тонкий парус раскатали,На деревцо поднималиИ вдоль Волги побежали.И бежали день четырнадцать часов.На пятнадцатом часуСтали ветры западать,А мы парусы сажать.А мы парусы посажали,— Садилися во кружок.Новую песенку споемПро хозяйскую жену.У хозяйской у женыНа дворе у ней весы,Во горнице барыши.

Бурлаки, как мы сказали уже, ходят артелями. Бурлацкие тем отличаются от других, что не сбиты для раздела сообща заработков (за вычетами прогула, расходов и т. п.), а собираются с единственною целью быть в согласии и товариществе для общего хозяйства и главным образом для пищи. — Брюхо да руки — иной нет поруки, — говорят они сами. Муравьи да пчелы артелями живут: и работа спора. Бурлаки ссыпают в артельный котел все свои пайки, отпущенные хозяином, оттого и каша погуще кипит, и кашица горячее живет. Один горюет, глядя, как хозяин старается урезать отпускаемые в дорогу харчи, но артель уже воюет, когда пустила в ход круговую поруку. Заработков им не делить, потому что каждый нанят на условленную плату. На свои деньги хоть балалайку купи, калачей хороших в Самаре, можжевеловым квасом полакомься в Рыбинске — в это артель не вступится, но выданный тебе паек не столько твой, сколько артельный, общий.

В старые годы в первый раз поступавшего в артель принимали с особыми шутовскими обрядами, как будто в какой большой чин производили. Затем этого новичка во всю путину не спускали с глаз, заставляя его испытывать многое, чтобы сразу приучить ко всему. Так, например, под самой Костромой скатывали вниз с высокого и крутого обрыва, названного Жареным Бугром, и старались приладить так, чтобы новичок скатился в воду и непременно вымочился, исполнил новый обряд бурлацкого посвящения.

Теперь, впрочем, многое перезабыто и оставлено, и самый бурлацкий промысел добивается вконец буксирными пароходами, каких ходит теперь по Волге больше трехсот.

Но где артели еще успели удержаться, там удержались и старые артельные порядки совсем неприкосновенными.

В артели у всякого свой чин. Дядя (лоцман) в ней не участник. Участники и товарищи: водолив, передний шишка, со всеми остальными тягунами и задние, то есть оба косных, обязанные лазить на мачту при ходе на парусах, а при тяге ссаривать, то есть отцеплять бечеву, перекидывая ее с деревьев и кустов. А эти словно назло так и лезут навстречу, чтобы затруднять путь и усложнять работу.

Так собираются коренные артели, то есть согласившиеся на весь путь с задатком и на срок, от самарского сладкого колоса до рыбинского горького корня, когда и силы надломаны, и деньги пропиты. К артелям этим в помощь поступают бурлаки, называемые добавочными, взятые на время, когда понадобилось судохозяину, и без задатков. Для этих артель не обязательна, но также действительна, потому что у русских людей, где совокупный труд, там и артель, имеющая даже до десятка разных названий, несмотря на сходство и одинаковость своего закона. Если пристальнее вглядеться в любую, то и в мелочах они те же. Так, например, одного зовут городничим, другого квартальным, выборным, старостой, сотским. Кто провинился, того сотские берут за руки, и если он сам городничий, ведут к сотскому; сотский его судит и наказывает: велит привязать к ухвату, велит точить якорь. Наказание исполняется при барабанном бое — только вместо солдатского барабана мужичье ведро. Это — любимая забава, шутка на свободе от работ, для препровождения времени, да и на город и на деревню похоже, о которой нет-нет да и взгрустнется другому. То ли дело лежать на печи да есть калачи! А на барке?

Благодать господия, если дует ветер низовой. Низовые ветры паруса держат, в спину подталкивают: можно снять докучную лямку и спать завалиться, и так сладко спать, что и сны хорошие видеть, а поднимается погодушка верховая, верховая волновая, тогда нет надсаднее лямки и обиднее житья.

На крутых ветрах, впрочем, и не стараются: бросают лямки и ста-новят судно на якорь. Тогда и в самом деле остается всем одно дело — спать и видеть во сне приятное. Терпеть они не могут на небе белых разорванных облаков-барашков, которые всегда обещают сильные, неровные и порывистые ветры. А то идешь-идешь да и оступишься, споткнешься и упадешь, за что товарищи не пожалеют, а просмеют.