Куль хлеба и его похождения - С. Максимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда судно только спущено, водяная сила еще страшна ему, если не будет помогать и выручать сила человеческая. На судно нужны рабочие с тачками, чтобы нагрузить его, нужны другие, чтобы сплавить. Первые называются крючниками, и именно те, на долю которых выпадает тяжелая работа таскать на спине кулье и мешки, задетые железным крюком. Это все богатыри и силачи от постоянного упражнения силы мышц, это все отдельный промысел, которым питаются десятки тысяч людей русских. Иногда судовая нагрузка производится еще проще. Когда весенняя вода подходит под самую кручу берега, возы с хлебом придвигают к воде и прямо с них по деревянным желобам, накрытым парусиной, ссыпают зерно в самый трюм судна. Вторые рабочие везде называются бурлаками. Ежегодно со вскрытием рек они выходят из своих деревень и тянутся на низ, в низовые губернии, большими артелями для подъема судов бечевою. С котомками за плечами шагают они по приволжским деревенькам к пристаням, имея на голове в знак отличия вывеску: деревянную ложку, заткнутую за ленточку на шляпе, — за что шутливо и прозвали их водохлебами. Это обыкновенно самая рваная голь и бедность: ей не только сохи купить не на что, но и сеять негде; большей частью бобыли-бездомники. Притом так, что если кто раз пустился в этот промысел, то уже и тянут эту лямку, пока не выкопают самому ямку.
На пристанях их нанимают либо во время приготовления судов к нагрузке, либо после нагрузки, и тогда бурлаки подороже. В первом случае хозяева знают, что пришли самые крайние бедняки, а потому и прижимают их. Почин обыкновенно невеселый; рабочие помещаются в балаганах, которые сами же и строят из лубков и жердей. Днем на нагрузке, ночью, чтобы согреться, раскладывают они в балаганах большие костры дров или щепы. Но когда после морозов пойдут проливные дожди, бурлаки, без хорошей одежды и на самом скудном продовольствии от хозяев, начинают болеть горячками, цингой, лихорадками и выбывают из списков. На бурлачьи артели с особенной охотой нападают всякого рода болезни. Если ходит по Волге холера, она прежде всех хватается за судорабочих. Свалит одного в балагане, призовут товарищи священника приготовить несчастного к вечности, и если он не умрет и раздышится, то опять встанет на работу.
Работа на берегу кончена: барки совсем готовы в путь. Рано утром позвали священника. Пришел он с крестом и молитвой перед образом, который отпустил с товаром сам хозяин. Служат молебен Спасителю, Божьей Матери и Николе Угоднику, которого считают покровителем плавающих. После молебна бурлакам водочное угощение. На другой день опять на судне хозяин:
— Готово ли?
— Готово.
— Ну, в добрый час!
— Спасибо, хозяин! — отвечает за всех лоцман.
Становится он на свое место и кричит громким и певучим голосом:
— По местам садись! Бурлаки идут на свое место, каждый к своему гребку.
— Молись Богу! — кричит опять лоцман.
Все молятся на восход солнца.
Судно снимается с места: обряд исполнен. Видел я его на Северной Двине и на Белом море, видел на реке Мете перед страшными Боровицкими порогами, видел на Дону и на Волге: везде одно и то же, словно спелись и сговорились.
Но гребля сначала только, а затем уже лямка. Работа простая: лямку три, налегай да при, но очень тяжелая: надсадно лямке, а еще пуще надсадно бурлаку.
В работе, впрочем, они бодры и неутомимы, но лишь только сбросят с плеч лямку — это самый ленивый и беспечный народ. Так и пословица говорит: Дома бурлаки бараны, а на плесу буяны. — На привалах, после расчетов, они запивают и пьют напропалую. Во время путины на работе у бурлака, что у сироты, когда чистая рубаха, тогда и праздник. Самое высокое наслаждение — спопутная баня: и кости распарить, и белье вымыть и сменить.
Вот они на работе, в пути, что называется у них, ломают путину. Перекинув через плечо свою лямку — широкий кожаный ремень с веревкой — концом и шашкой на конце для захвата бечевы при тяге, впряглись эти люди с разбитой грудью, ненадежные, недолговечные, покрякивая и покашливая. Тяжело ступая и пошатываясь с боку на бок, идут бурлаки по протоптанной десятками лет побережной дорожке, называемой бечевником. Впереди бурлак, именуемый шишкой — человек общих насмешек, в наихудшем лямочном положении: ему труднее и опаснее прочих на случаи, если оборвется бечева. Однако идти передовым охотятся все, потому что у шишки право выбирать дорогу и, следовательно, попадать на торную тропу; он не наминает ног и меньше рвет лапти. Следующим за ним лучше задних, задние уже стянуты с тропы тягой судна на щебень, и бурлацкий гусек всегда сбит на сторону, тянется накось. Задние ближе в воде, в крупном песку и на камнях, шишка с некоторыми передними на тореном и охоже-ном бечевнике (тропе). Поэтому из-за места у бурлаков всегда ссоры и иногда драки.
— Я выстрелил прежде тебя, — говорит тот бурлак, который вышел вперед и прежде.
На судне остались водолив, он же и плотник, отвечающий за подмочку товара, и лоцман, которого все зовут дядей — главный начальник артели и хозяин всего сплавного дела, шуточно прозываемый букатником. Букаткой называется кусок мяса, говядины лишняя доля, перепадающая ему перед другими в то время, когда все другие идут по берегу в лямке. Ему хозяин дороже платит и больше его уважает: он, так сказать, лицо привилегированное и повелевающее.
— Проступи, други, проступи!
В подспорье работы и в усладу себе разводят бурлаки разноголосные песни, сложенные и завещанные им такими же горемыками, которые первыми прокладывали этот длинный путь огромной баркой чужого хлеба из-за черствого куска своего насущного хлеба. Отголоском сказывают эти тоскливые песни безучастным и пустынным, но охотливым на пересказ берегам кормилицы Волги, что нет тяжелее этого дела
Глава X На Нижней Волге
— Проступи, други, проступи! — просит передний бурлак, называемый шишкой, и сам охотнее и сильнее всех наваливается надломанной грудью на лямку и быстрее семенит по прибрежному песку измочаленными лаптишками. Товарищи послушались, прибодрились: так их и покачнуло в лямках, словно на качелях! Вытянулась в струну веревка, прикрепленная к вершине мачты; от дружного напора издала стон мачта и заскрипела. Судно своей грудью, как сильный купальщик руками, заметно крепче стало резать воду, и веселее побежали волны, замырила и зажурчала вода, скатываясь навстречу судну по бортам его.
Чтобы не ослабевать товарищам, шишка разбитым голосом затянул песню. Песнь его подхватили: вода под судном еще больше забурлила и еще больше погнулась в сторону бурлаков судовая мачта. В этом и вся задача бурлацкой песни, на большее она и не рассчитывает, а потому песни самые нехитрые и только складные. Солдаты под барабан налаживают шаги, бурлаки — под песню.
Еще раз, еще раз,Еще разик,Еще два,Еще маленький разок!..
Или:
Топай-стукайАккуратней,— Ой, калина!Ой, малина!
Или:
Вот пойдетДа вот найдетДа гук!Гу-у-у-у!
И все тянут разом.
Или так:
Дубина-дубинушка,Дубина зеленая,Немая, подернем!
И слегка налягут — сначала немного натягивают.
Подернем,Подернем!
Навалятся на лямку всей грудью. Затем запоют немного повеселей.
Ой, люли! Ой, люли!Баржа стала на мели.Вот подернем,Подернем!Ее сняли — повели,И на водку нам дали!
Или еще так и немного получше:
Поехали бояреЧечетку ловить.Ой, чечетка моя!Ой, лебедка моя!Поймали чечеточкуВ клеточку.Ой, чечетка моя!Ой, лебедка моя!
А то выдумают песню про братьев:
Пойду я, младенька,К первому брату.Дал мне братецВола да козла.Стали у младенькиВол да козел,— Вол да козел,— Был, да ушел.
И второй братец дал вола да козла — стали волы да козлы, но и эти были, да ушли. А так как братьев было десять, а пожалуй, и все двадцать, то, когда на двадцатых станут петь, пожалуй, засмеются бурлаки, развеселятся: работе еще выгодней. А слушать нечего да и неприятно: бурлацкая песня стонет, не веселит, а печалит, потому что и самая работа из самых тяжелых и скучных. Кто поломал путины по Волге, тому на ней не зазеваться. Привычные ноги найдут кабак для веселья и для подкрепления сил. А так как русская душа меры не знает, то и бурлак пьет, пока не свалится и, как выговорила про него пословица, про час денежку копит. Придет этот час — первую пьет на здоровье, другую — на веселье, третью — на вздор; выпивает на радости и запивает горе.