Близкие люди - Татьяна Устинова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Или все-таки потому, что был тряпкой?
Она не любила, когда при ней пьют пиво, даже от запаха ее тошнило, и он перестал пить пиво. Она не ела жареное мясо, потому что в нем был холестерин — или как его там? — и он перешел на овсянку. Майонез разъедал желудок. От шашлыка делался запор. В коньяке был мышьяк. В воде — тяжелые металлы. Жена Белова была идиоткой. Жена Степанова — проституткой. Степановский мальчик был категорически не правильно воспитан. В отрыве от природы и вообще.
О собственном ребенке не могло быть и речи.
«Ты что, хочешь меня убить? И мама будет волноваться, а ей нельзя!..»
Чернов отчасти подозревал, что всем этим цирковым фокусам жену обучала нежная мать, которая замужем никогда не была, но абсолютно точно знала, как именно следует обращаться с мужчинами, чтобы они не выходили из-под контроля.
Два раза в месяц жена непременно болела — будь то зима или лето. Во время болезни она требовала особенно тщательного ухода и повышенного внимания. Он ухаживал и уделял повышенное внимание.
В гости теперь приходили только ее подруги и их мужья, которых Чернов знать не знал и не умел с ними общаться. Он был буржуй, а они — чистые души, презиравшие людей коммерческого склада. Во время приемов за женой тоже следовало ухаживать, да не просто так, а в соответствии с ее представлениями о светской жизни. Чернов так и не научился выполнять этот номер на «отлично», все где-то промахивался и ошибался.
На курортах почему-то следовало искать романтического уединения, которого он не желал, но искал по долгу службы.
На яхте ее укачивало. От арбуза у нее случалось расстройство желудка, и два дня нужно было сидеть в номере, держа ее слабую холодную руку. В бар они спускались только вдвоем и пили только томатный сок. Где-то дня через два после избавления от расстройства желудка она непременно обдирала о камни нежную ступню и больше не могла купаться. И они переставали купаться.
Она никогда и нигде не работала, но время от времени записывалась на какие-нибудь курсы, например, под названием «Язык и цивилизация». На время посещения курсов она превращалась в бизнес-леди, что означало отсутствие еды и чистых рубашек. Курсы заканчивались, она сворачивалась в клубочек в уголке дивана и смотрела «Унесенных ветром». Этих «унесенных» Чернов ненавидел.
За мамашей тоже следовало ухаживать, подносить лекарства, хотя, как писали в каком-то романе, «может, он и был нездоров, но никто не помнил, чтобы хоть раз он был болен».
Дочь она называла «мое сокровище», а при виде несовершенства зятя только вздыхала смиренным вздохом богородицы.
Он разлюбил жену очень быстро, года через три, наверное. Он не только разлюбил ее, но и все про нее понял. Понял, оценил, взвесил — и остался. Разводиться было лень и некогда — тогда как раз началась самая работа, «Строительные технологии» только родились, и компания, как грудной ребенок, забирала все силы. Да и не знал он тогда, зачем ему разводиться.
Потом появилась Саша Волошина, и Чернов совсем приуныл.
Но думать об этом было никак нельзя и даже опасно.
Для начала он должен найти выход из положения и удержать себя в рамках пионерских романтических отношений с Сашей.
У Вадима Чернова была железная воля, и он был уверен, что в этих рамках он себя удержит. Или… почти уверен.
С выходом было сложнее. Пока никакого просвета в черном тоннеле он не видел и даже не представлял себе, в какую сторону нужно двигаться, чтобы выбраться из него.
Когда к пяти часам вернулся Степан, Чернов по-прежнему сидел за его столом, закинув за голову большие загорелые руки.
— Ты чего? — спросил Степан, отдуваясь. На улице было жарко, а кондиционер в машине не работал с прошлого лета.
— Ничего, — пожал плечами Чернов, посидел еще секунду, поднялся и вышел. Через пять минут он устроил жуткий скандал в отделе маркетинга, который к выставке в Нижнем оказался совсем не готов, по крайней мере по черновским понятиям о готовности. Скандал бушевал довольно долго и стал затихать, только когда до приезда немцев оставалось минут десять.
Немцы прибыли вовремя и отняли у руководства «Строительных технологий» вдвое больше времени, чем руководство рассчитывало. Они отбыли только в девятом часу, очень довольные — или делающие такой вид. Чернову к тому времени уже раз шесть позвонила супруга, ожидающая немедленной доставки гуманитарной помощи и медикаментов. На седьмом звонке Чернов мобильный выключил и сразу после совещания уехал.
За Черновым понуро потянулся отдел маркетинга, не посмевший убраться домой до отъезда самодура-начальника. Остались только компьютерщики, которые по свойственной всем компьютерщикам привычке предпочитали работать по ночам.
И Степан собрался домой, с тоской думая об обязательном антрекоте на ужин и о таком же обязательном, как антрекот, скандале с сыном.
Он проверил кондиционеры, похлопал себя по карманам, удостоверясь, что телефон с ним, пыхтя, выудил из-под стола портфель, погасил свет и захлопнул дверь. В офисе было по-вечернему просторно и тихо, как в библиотеке, и по-библиотечному же светились синие люминесцентные лампы над кадками с диковинными растениями. Эти растения в кадках, как и зеленый ковролин, и плотные зеленые жалюзи, были Сашкиной затеей и потому очень нравились Степану.
Он свернул было к лифту, но увидел распахнутую дверь в ее комнату и решил узнать, почему она до сих пор не ушла.
Он был уже на пороге, оставалось сделать только один шаг и зарычать — его очень веселила мысль о том, как он сейчас ее напугает.
Непонятно, что остановило его. Толи какое-то предчувствие, то ли инстинкт, заставивший его замереть за секунду до того, как она произнесла больным, замученным, чужим голосом:
— Господи Боже мой…
Степан застыл, как в детской игре, не успев опустить ногу.
Он даже не понял в первую секунду, что слышит ее, Сашин, голос, так он был ужасен. Степан еще ничего не понял, но уже знал — что-то случилось.
Ничего нельзя изменить — что-то случилось.
— Хорошо, — сказала она совсем рядом, — я согласна. Да, да! Никто не знает. Я согласна на все.
И еще спустя секунду, почти шепотом:
— Господи, я была уверена, что все кончилось…
Щелчок — она положила трубку. И заскулила, тихо и жалобно, как побитый щенок.
«Нужно уходить. Сейчас она почувствует мое присутствие, и мне придется сознаться в том, что я все слышал, а ей придется что-то мне объяснять».
От этой мысли у него взмок висок.
«Я не хочу слушать. Не стану слушать ее ложь. Она непременно мне солжет, и это будет конец всему. Всему. Я не желаю знать, что она скрывает. Черт побери, я хочу, чтобы эта женщина осталась в моей жизни. Мне нужно, чтобы она осталась. Просто необходимо!»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});