Сердце офицера - Марина Анатольевна Кистяева

потом могут спросить вдвойне. Зачем Оля зациклилась на этой мысли? Зачем о ней вообще вспомнила?

Оля ходила по дому Петра, прислушивалась к тишине. Сашеньку сразу на себя взяла Валентина Игнатьева. Та тянулась к женщине, вызывая у Оли одновременно чувство облегчения и легкой ревности.

Чтобы чем-то заняться, Оля направилась на кухню и с позволения Валентины Игнатьевы начала хозяйничать. С одной рукой тяжеловато было, но она, движимая злостью, на удивление ловко справлялась и даже приготовила ужин.

Сна не было.

Вернее, не так.

Её теребила мысль, не давала покоя…

Генерал хочет её…

Психанув, доведя себя до точки кипения, девушка достала из вещей самый красивый пеньюар, тонкие, полностью прозрачные трусики и с толикой удивления заметила, что немного похудела, что у неё спал живот и белье теперь смотрится на ней очень даже не плохо.

Оля долго расчесывала волосы до тех пор, пока те не заблестели. Или попросту делала успокаивающие движения, прислушиваясь к тишине? А ещё Валентина Игнатьевна забрала Сашеньку к себе.

— Ты так и не поспала толком. Проснется — дам смесь. В крайнем случае, принесу тебе.

По лицу женщины Оля сделала вывод, что спорить с ней не стоит.

Как тут не станешь фаталисткой. Для Оли даже ночь освободили. Только сна не было.

Когда двор осветили фары въезжающей машины, Оля подорвалась и поспешила к окну. Облизнув вмиг пересохшие губы, она постаралась встать таким образом, чтобы её не было видно. Не хотелось, чтобы Петр думал, что она его ждет.

Потому что, несмотря на принятое решение, девушка до последнего колебалась.

Дом спал. Оля прислушивалась к его тишине и к собственному сердцебиению. Валерьянки ей не помешало бы …

Она слышала, как поднимается Петр. Как идет по коридору.

Девушка зажмурила глаза. Когда она в последний раз так сильно волновалась? И волновалась ли вообще.

Оля выждала некоторое время, давая себе шанс на отступление… Но правильно же говорят, что порой бывают решения, которые иначе, как «черт толкнул», не назовешь. Или хочется на кого-то фантомного свалить собственную слабость?

Оля оказалась в спальне Петра.

Решительная и злая.

Пусть берет то, что хочет! У неё совесть будет чистой!

А вот тело… Оно говорило о другом.

У Оли хватило смелости признать, что тело воспламенилось уже от мысли, что к нему снова прикоснется Громов.

И это было для Ольги дико.

И всё же она пришла.

И кончила.

Взахлеб, на грани истерики.

А теперь рыдала на мужской груди, не зная, куда себя деть от стыда и неловкого момента.

Громов снова выматерился и оторвал девушку от себя.

— Всё, Оль, заканчивай давай, — его голос мало изменился с прошлой фразы. Если только чуть-чуть.

Дыхание мужчины обжигало кожу, ставшую неимоверно чувствительной. Как, впрочем, и она вся. Оля по-прежнему пылала. Внизу живота тянуло, про груди, которые томились, она и вовсе молчала.

Не успокоилась Оля. Ни разу.

И он не успокоился…

Дышал тяжело, весь напряженный. Стоял, уперев руки по обе стороны от бедер Оли, зло прищурившись. На висках отчетливее проступили вены, желваки на скулах заходили, крылья носа тяжело раздувались.

А ещё Оля не могла взгляда отвести от разворота его плеч. Сейчас, как никогда ранее, они находились в опасной близости от неё. Вздутые, красиво проработанные мышцы привлекали, манили. Их хотелось потрогать, узнать, настолько ли они твердые, как кажутся на первый взгляд. И ещё… такие ли они теплые.

У Оли в голове плыл сладостный туман, возбуждение и не думало отступать. Она ещё раз жалобно всхлипнула и, потянувшись снова к Петру, распластала раскрытую ладонь на мужской груди и поцеловала.

Сама…

Громов отреагировал через секунду. Его тело, только что смахивающее на каменное изваяние, ожило. Он рванул девушку на себя, впечатал, уничтожив пространство между ними. И между тем немного отвел в сторону левое плечо, помня о травме Оли.

Его забота, внимание даже в такие секунды поражали Ольгу. Петр ничего не выпускал из вида, ничего не забывал.

Громов снова поднял девушку, точно она ничего не весила. Губ их он не разрывал. Оля обхватила его торс ногами. Лоно обожгло, потому что жестковатые волосы внизу живота Петра соприкоснулись с нежной, немного воспаленной кожей Ольги.

Пересек комнату Петр быстро. Или Оля ничего не замечала, вовлеченная в поцелуй, в то, что происходило с её телом? Огонь похоти выжирал изнутри. К черту завтрашний день и трезвость восприятия! Если она не получит этого мужчину, то сойдет с ума. Оля не преувеличивала ни на йоту.

Петр, как и днем ранее, опустил её на мягкую поверхность и навис.

Молча.

Прожигая своим подчиняющим взглядом.

Он давал ей последнюю возможность на капитуляцию. На то, чтобы спокойно встать и выйти из комнаты. Какое тут…

Оля прикрыла глаза и выгнулась, спуская с плеча лямку сорочки, показывая, что она хочет.

Показывая себя.

— Так значит, — прохрипел Петр и опустился на неё. Матрас жалобно прогнулся под тяжестью тела мужчины.

Тепло, исходящее от него, было повсюду. Оля втягивала его в себя, принимала.

— Соски пососать хочу, — раздалось, точно через призму. — Нельзя, да?

Ольга только мотнула головой из стороны в сторону. Они оба поняли, о чем идет речь.

Петр пошел обходным путем. Он целовал и покусывал грудь, забирал её себе. Гладил осторожно, явно сдерживаясь. Зато когда добирался до других мест — отпускал все тормоза.

Сорочку Петр сдернул, она оказалась на талии Ольги.

— Бедра приподними, — ещё один приказ, которому она безоговорочно последовала. Вскинула бедра, и мужчина снял сорочку вместе с трусиками. Оля хотела опустить бедра, но Петр не позволил.

Сжал их руками и потянул на себя. Ольга пискнула, затаив дыхание, приподняв голову, чтобы удостовериться, что ей не показалось, что генерал на самом деле собирается сделать то, о чем она думает.

Их глаза встретились. Серые против голубых. Сталь против морского