Холодная страсть - Маргарет Роум

Невыносимое напряжение этой сцены внезапно разорвал громкий шум от распахнутой входной двери дома, которая по инерции, от силы толчка захлопнулась, сотрясая весь дом и заставив дрожать стекла и витражи окон.

В комнату ворвался Майкл с лицом, полным негодования.

— Мне сказали, что вы ушли, — обвиняющим голосом выкрикнул он. Потом, заметив Стеллу и Уэйли, он все понял. — А, — он смело, не уклоняясь, встретил явную враждебность Стеллы, — так или иначе, но я должен был бы догадаться, что без тебя тут не обошлось!

— Тогда почему бы тебе не воспользоваться самолетом? — спросила Стелла с холодным высокомерием.

Майкл уселся в ближайшее кресло, стер пот со лба и улыбнулся с ангельской невинностью, глядя в ее сердитое лицо.

— Стелла, дорогая, ты ведь так не думаешь, — поддразнивая, сказал он. — Разве каждому из присутствующих неизвестно, как глубоко ты меня уважаешь, не так ли? — обратился он к остальным в комнате.

Удивительным образом напряжение, угрожавшее разразиться всеобщим скандалом, рассеялось от того, что Майкл не обратил на него внимания. В уголках губ Лайэна застыла кривая усмешка, когда глаза Майкла умоляли Стеллу подойти к нему, откровенно не считаясь с явным ее нежеланием — она даже не сделала попытки встать навстречу деверю. Джорджина же была в восторге от того, что дядя появился так вовремя. Голосом, теплым от того чувства, которое переполняло ее, она попыталась извиниться перед ним.

— Извини, пожалуйста, дядя, я хотела сказать тебе, что мы уезжаем, но все произошло так неожиданно, что у меня просто не было времени. Ты простишь меня?

— Забудь об этом, девочка. Я здесь, вот и все.

— Ты можешь объяснить мне этот ужасный акцент? — язвительно набросилась на него Стелла, пытаясь выставить его на посмешище. — Такое притворство у такого же чистокровного американца, как я сама, я просто терпеть не могу!

— Может быть, может быть. Я действительно родился в Америке, однако мое сердце принадлежит этой стране, и именно Керри, и тебе это хорошо известно! — хмуро ответил Майкл. Это было единственное его уязвимое место, которое могли задеть безжалостные слова Стеллы.

Стелла пожала плечами:

— Тогда почему же ты не живешь здесь постоянно? — спросила она с обманчивой сладостью, превратившейся в уксус при последующих ее словах. — Теперь тебя в Америке ничто не удерживает — у тебя там нет дома, нет близких родственников и… нет работы!

Майкл подпрыгнул на месте, его лицо побагровело от бешенства.

— Мне придется сказать… тебе, бесчувственному роботу, а не женщине! Да, я скажу! Единственной причиной того, что я так долго работал у тебя, это была возможность позаботиться о Джорджине, помочь ей не стать точной твоей копией. Однако теперь она выходит замуж за превосходного молодого человека — ирландца — и я чувствую, что мои обязанности перед умершим братом исполнены, и я смогу дальше жить по-своему и там, где я буду на настоящей своей родине. Так что к черту тебя, Стелла Руни!

С этими последними, брошенными на лету, словами он пересек комнату и секундой позже за ним громко захлопнулась дверь, и в комнате на мгновение воцарилась гнетущая тишина.

— Хорошо же! — задыхаясь от гнева, выдавила из себя Стелла и снова замолчала.

Прежде чем ее матери удалось найти слова, чтобы разразиться обличительной тирадой в адрес Майкла, Джорджина торопливо прервала молчание:

— Мамочка, ты, наверное, устала, я отведу тебя куда-нибудь, где ты сможешь отдохнуть, поспать. Кэт, наверное, занята ужином, но она уделит мне минутку, чтобы подготовить для тебя комнату… и комнату для Уэйли.

Дидра вошла с кофе как раз вовремя, чтобы услышать эти слова Джорджины.

— Не беспокойтесь, — с готовностью предложила она, — Кэт вернется с Майклом, и все будет в порядке. Если вы хотите, миссис Руни, — улыбнулась она Стелле, — я провожу вас наверх. Кофе не остынет, пока вы вымоетесь, не желаете ли принять душ?

Однако Джорджина не намеревалась остаться наедине с Лайэном, этого же не хотелось и Стелле, поэтому, когда Джорджина запротестовала:

— Очень мило с вашей стороны, Дидра, но я займусь этим сама. Вы оставайтесь здесь и займитесь кофе, — Стелла кивнула в согласии и позволила Джорджине проводить ее к двери.

Лишь оказавшись в комнате, отведенной ее матери и соседствовавшей с ее собственной, Джорджина почувствовала наконец себя в безопасности и вздохнула с облегчением. Битва, несомненно, не кончилась, однако этот перерыв давал ей возможность оправиться от почти осязаемого чувства обиды и гнева, которое плотными волнами заполняло пространство между Лайэном и ее матерью. Обрадованная этой передышке, она расслабилась и начала разбирать чемодан с вещами Стеллы, но та, внимательно рассматривавшая в окно окрестности, внезапно отвернулась от этого, так нравившегося Джорджине, пейзажа и спросила ее резким голосом:

— Майкл, по-видимому, думает, что это обручение старейшины и твое настоящее. Почему ты не решилась сказать ему правду?

Джорджина вцепилась в платье, которое она как раз вынимала из чемодана, и ее глаза забегали, пока она собиралась с ответом.

— Он… его не было здесь, он ловил рыбу, — заикаясь, сказала она. — Он узнал об этом вечере только сегодня утром и сразу же поспешил сюда, чтобы присутствовать на нем, так что, видишь, у меня просто не было времени сказать ему.

Взгляд голубых глаз Стеллы замер, полный подозрения:

— Но ты же сказала, что именно сегодня вечером было впервые объявлено о помолвке, то есть в присутствии Майкла? Мне трудно в это поверить, Джорджина. Майкл, конечно, негодяй, но он никак не глупец, а он не выглядел изумленным — скорее успокоенным. Говори всю правду!

Платье выпало из внезапно ослабевших рук Джорджины, она отвернулась от пытливого взгляда матери; бесполезно пытаться обмануть ее, Джорджина чувствовала это инстинктивно, так как никогда раньше не обманывала ее.

— Дорогая моя!

Перемена в голосе Стеллы была поразительной, и Джорджина отреагировала на этот теплый тон, как цветок на солнечный луч. Когда мать протянула к ней руки, она бросилась в них с плачем, в который вылилось перенапряжение последних минут.

Стелла нежно гладила ее по голове, прижав к своей груди и заботливо сжимая в объятиях, и Джорджина начала бессвязно, захлебываясь от рыданий, говорить и говорить. Глаза Стеллы мерцали над склоненной головой дочери тем блеском, который хорошо был знаком всем ее конкурентам.

— Ну будет, будет, хорошая моя, — шептала она, — не плачь, ни один мужчина не стоит таких слез. Давай, осуши глаза и расскажи мне все об этом.