Отцы Ели Кислый Виноград. Третий Лабиринт - Фаня Шифман

"Ты имеешь в виду Тумбеля? Да, сидит, глазеет на меня, даже мигать забыл…" Моти дал ей знак, чтобы она наклонилась поближе: "Я ведь давно перестал ему доверять? Как я жалею, что не указал ему на дверь, когда мальчики были маленькими…" – "О, ты и не представляешь, какой это гнусный мерзавец…" – прошептала, покраснев, жена и погладила его по руке. Моти продолжал тем же свистящим шёпотом: "Лучше бы он ушёл… Попроси доктора как-нибудь выпроводить его… – и помолчав, зашептал чуть слышно: – Я тебя заклинаю: береги Ширли, девочку нашу, спаси её от этого безумия!.." – "Конечно! Успокойся! Тебе сейчас прежде всего нужен покой…" Рути ещё что-то лепетала, а в голове бились несвязные мысли – об Австралии и о том, что девочку сначала нужно найти, тогда и можно будет её спасти… А где она, неизвестно… Но об этом говорить Моти она, конечно, не станет.

Тим сидел напротив открытой двери палаты, глядел во все глаза, как Рути и Моти ласково шептались друг с другом, как Рути ласково прикасалась к мужу, и в нём поднималась тёмной волной неодолимая злость, с которой он даже не хотел бороться.

Он сидел, скорчившись на неудобном стуле, глядел на них, не мигая, и растравлял свои душевные раны. Он начал представлять себе Моти, лежащего в той же кровати, но совершенно в другой больнице, в другой, мрачной палате, освещаемой маленькой лампочкой густо-гнойного цвета под потолком. Мозг его тут же заработал в направлении переустройства и переоснащения палат таинственного Шестого отделения.

Он вскочил и бросился в туалет, из кабинки позвонил Зяме и тихим, нежным голоском изложил свою идею. Зяма восторженно ответил (Тим гадливо скривился, представив себе выражение зяминого лица): "О, шеф! Вы одним словом запустили мой генератор идей!" – "Ну-ну!.. – оборвал его Тим. – Так что ты хочешь сказать?" – "Как всегда: нет проблем! Обтекаемая форма помещения с уходящими как бы бесконечно вверх стенами вам подойдёт?" – "Конечно! Давай, трудись!" – "Тоже с помощью программы ораковения?" – "Послушай, Зямчик, я не буду делать твою работу!

Моё дело – руководить! – раздражённо повысил голос Тим и тут же опасливо оглянулся, дёрнув за ручку спуска воды. – Короче, мне нужно, чтобы не позже, чем через три дня я уже мог эту систему задействовать. На испытания и отработки времени у тебя не будет. Понял, лапочка?" – ласково, но с угрожающей ноткой, проворковал Тим и, не дожидаясь ответа, закрыл та-фон, снова спустил воду в унитазе и покинул кабинку.

Он снова едва втиснул свой зад в показавшийся ему ещё меньше неудобный казенный стульчик. "А не заменили ли мне его?" – мелькнула сварливая мысль. Он даже не обратил внимания, что дверь в палату кто-то неплотно прикрыл.

Прикрыв устало глаза, он вспоминал, как приходил к Блохам в дом, как играл с близнецами, откровенно игнорируя младшую дочку Блохов, эту "копчёную рыбку" с чёрными, как у армейского приятеля-соперника, глазами.

Тим грезил: вот он, его бывший коллега, униженный, раздавленный, с мольбой и болью наблюдает, как он, Тим, торжествующий, счастливый, радостный, обнимает и целует Рути, подхватывает её на руки – и она не только не сопротивляется, а счастливо и радостно улыбается ему в ответ… А вокруг улыбаются Миней Мезимотес, Коба Арпадофель, Офелия, и рядом мальчики, Галь и Гай… В их глазах, серых глазах, так похожих на глаза Рути, непередаваемый восторг и торжество. Они радостно в унисон кричат: "Мама! Наконец-то ты подарила нам любимого отца!

Наконец-то, мы все вместе! Наконец-то, мы все Пительманы! А этих Блохов – полы мыть в нашем дворце, где все гальюны – Фанфарирующие и Золотые!" Погрузившись в сладкие грёзы, Тим даже не заметил, как Рути встала, сделала несколько шагов и плотно закрыла дверь…

Врач осторожно уложил Моти в постель, попросил доставить капельницу и проворчал:

"Ну, зачем делать такие резкие движения! Тихо и спокойно послать всех подальше, в том числе и плохие воспоминания, и думать только о себе, и только о хорошем.

Голубушка, сядьте в то удобное кресло и отдохните. А мы сделаем всё, что нужно.

Ваш муж ведь никогда не болел, он, в общем-то, здоровый и крепкий мужчина.

Знаете ли, худенькие обычно крепче толстяков. Не волнуйтесь: мы его поставим на ноги! Вы же знаете силу нашей медицины! Вы ещё с ним танцевать будете, вот увидите! Вы же молодая и красивая пара, вы такая преданная жена!" Рути смущённо улыбнулась сквозь слёзы, не глядя на врача. Потом прошептала, доверительно наклонившись к врачу: "Вон там, напротив палаты сидит один. Как-нибудь уберите его отсюда, да так, чтобы он больше сюда не возвращался – его присутствие волнует мужа…" Доктор молча кивнул.

Только под утро Моти стало легче, и он забылся беспокойным сном. Но вскоре он вдруг открыл глаза и позвал: "Рути, Рути!" – "Что, родной мой?" – встрепенулась она. – "Позвони Ширли на та-фон, лучше из кабинки туалета, и воду спускай, чтобы не слышно было. Если она там, где они думают, скажи, чтобы немедленно бежала оттуда…" – "Да-да, дорогой. Я уже позвонила… – не раздумывая, соврала Рути,

– Всё будет в порядке. Только ты не нервничай, ни о чём не думай…" – "Но не говори о том, что я заболел, а то… чтобы ей не пришло в голову сюда примчаться, это опасно…" – "Да-да, дорогой! Не волнуйся. Тебе дать попить? Доктор сказал, что тебе нужно больше пить…" Они даже не обратили внимания, что выставленный из коридора больницы, Тим вернулся и снова занял свой пост напротив палаты, и снова пристально, не мигая, глядел на Рути, хлопотавшую подле Моти. А ему то становилось лучше, то хуже – всё зависело от его настроения. Иногда доктору удавалось уговорить её прилечь и отдохнуть тут же, на маленьком диванчике. Но чаще она засыпала тут же рядом, прикорнув на кресле, которым заменили для неё неудобный жёсткий стул, то и дело вздрагивая и в ужасе просыпаясь: ей снилось, что её Мотеле захрипел, что ему снова стало плохо, что ему не хватает воздуха, что он, не дай Б-г, умирает… А то ей снилось, что её Мотеле выкрали и увезли в другую палату, на третий этаж, в то самое ужасное Шестое отделение, о котором она читала в последних статьях Офелии.

Офелия и прочие труженики фанфармации извещали публику: "В муниципальной больнице недавно было открыто специализированное отделение, куда поступают люди с явными признаками странной патологии. Эта патология заключается в болезненном, на уровне психических отклонений, восприятии силонокулл-гармоний, на которых строится современная наука фанфарология и музыкальная культура. Как выяснили учёные фанфарологи, наличие в обществе людей, имеющих упомянутые странные особенности восприятия, существенно затрудняет дальнейшее внедрение в массы "Цедефошрии", а главное – струи подобающей цветовой гаммы. Это и явилось определяющим при принятии новых постановлений эранийских властей".