Приход ночи - Артем Тихомиров

Я прикусила нижнюю губу.

— Моего похитителя не поймали. О нем ничего неизвестно. Значит, он может вновь искать встречи со мной.

— Да, этот страх обоснован. Что же следствие?

— Не знаю. Был один, но пока никаких известий.

— Преступник сделал все, чтобы его нельзя было зацепить, — сказала Логинова. — Ему это важно. Вы считаете, подсознательно, что контакт между вами не прервался. Он это тоже понимает — для него это олицетворение его власти.

— Все-таки власть?

— Да. Я понимаю ваш негативизм и агрессию. Это нормально в вашем положении. Никто не любит быть уязвимым, современный человек вынужден жить закрывшись в скорлупе, потому что социальная климат тяжелый и нет надежды, что когда-нибудь он изменится. Если твои защитные оболочки вдруг спадают и ты теряешь собственную анонимность в пестрой массе, это тяжелый удар.

Инстинкт самосохранения включается на полную катушку. Я думаю, что маньяк имел в виду нечто подобное. Он был все время рядом, но оставался невидимкой.

Вы были в его власти. Для его сознания вы до сих пор там, в комнате, и с вами можно сделать что угодно.

— Он будет меня искать?

— Не знаю. Я не специалист по криминальной психологии, я только могу обрисовать картину в общих чертах.

— Ну как вам кажется?

— Возможно, он отпустил вас не просто так. В этом есть некий смысл. Для чего-то ему было нужно, чтобы вы остались живы.

— То есть, опять меня похитить?

— Трудно сказать. Если этот человек болен, то картина его бреда мне неизвестна, да это и не по моей части. Тут необходим психиатр. В целом… Я могу только предположить, не понимайте, пожалуйста, мои слова буквально, как вердикт. Ваше освобождение может быть частью игры.

Я и сама думала об этом…

— Очередной этап?

— Да…

— Говорите, лучше знать.

— Унизить вас, заставить страдать, причинять боль, держать в напряжении — это одно. Вероятно, он вволю насладился этим, наигрался. Ему нужны были новые ощущения. Маньяки, в большинстве своем, умны и расчетливы, умеют выстраивать стратегию далеко вперед. Но он не мог отпустить вас, не оставив метку, которая бы оставалась на всю жизнь как напоминание, как некий символ власти. Ваши глаза… простите…

— Ничего.

— Он нанес, пожалуй, наиболее болезненный и страшный удар по вам. Лишил вас зрения. Он сделал это с хладнокровием интеллектуала, решающего сложную проблему. С одной стороны, рвение, желание исполнить свое желание во что бы то ни стало, а с другой, неспешность, знание дела, железная рука. Это устрашает больше всего.

— Да, — сказала я почти неслышно.

Я помнила его прикосновения к своей голове и лицу. Хирургические перчатки.

— Он намеренно растоптал ваше достоинство. Раздел, заставил справлять нужду под себя. Этот мужчина, видимо, считает, что женщины заслуживают подобного отношения…

— Что, детские травмы? Неужели так банально?

— Не обязательно. Психические травмы, которые столь любимы фрейдистами, имеют значение лишь в том случае, если человек генетически предрасположен к насильственным и асоциальным формам поведения. Ни одно зерно не прорастает там, где для него нет подходящих условий. Скрытые наследственные нарушения играют важнейшую роль. Особенно тяжелая картина вырисовывается, если человек, страдающий склонностью к садизму, обладает высоким интеллектом, хорошо владеет собой в среде обычных людей, когда он знает и умеет маскироваться. Способность к мимикрии у маньяков бывает просто потрясающей.

Их самообладанию могут позавидовать и самые невозмутимые люди. Когда они видят перед собой цель, которая удовлетворила бы их потребности, они готовы идти на любые жертвы. При этом у них отличное чутье на опасность. Впрочем, вы наверняка это знаете.

— Примерно. Смотрела много фильмов и читала триллеров. Мне другое интересно. Были у него другие женщины? До меня.

— Вполне допускаю. Но это мое частное мнение.

— Не бойтесь, я ничего милиции не скажу, — ответила я, впервые с начала беседы улыбнувшись.

— Наверное, были.

— А проблемы с потенцией? Это связано?

— Часто да, но не всегда.

— Меня он не насиловал…

— Это ничего не значит. Его способ удовлетворения мог быть иным, — сказала Логинова.

— Так чего же мне ждать?

— Не думайте о нем, он этого не заслуживает. Он рассчитывает именно на вашу навязчивую идею, на постоянно ожидание беды. Если выбросить его из головы и сказать себе, что меня он не интересует, и постоянно придерживаться этой тактики, станет легче.

Я почувствовала себя уставшей. На плечи словно давил груз.

— Люда, если бы вы согласились, мы провели бы терапию. Я бы все сделала, чтобы вам помочь. Что вы думаете?

Она ждала, а я молчала, теребя в пальцах угол пододеяльника.

— Нет, спасибо. Я не могу. Не думаю, что мне… пригодится.

— Вы зря так считаете.

— Может быть. Но не надо меня принуждать.

Логинова вздохнула. Она закрыла ноутбук и просто сидела теперь и смотрела на меня. Я уже научилась определять, куда направлен взгляд собеседника.

— Вы перекладываете вину на себя. Пусть вы и не согласны, но… это неверно. Занимаясь самоуничижением, вы отрезаете себе пути к отступлению, к выздоровлению, в конце концов.

— Я справлюсь, я сильная. Мне теперь нужно каждый день тренироваться не быть размазней. Оценивать вещи реально, не обманывать себя.

— Понимаю.

— Вряд ли.

— В любом случае, вы можете рассчитывать на мою помощь. — Логинова вложила визитку мне в руку. — Тут домашний телефон, рабочий и сотовый. По сотовому звоните в любое время.

— Спасибо. Я воспользуюсь как только возникнет необходимость.

Логинова помолчал.

— Я встречалась со многими женщинами в этой ситуации. Вы сильная. Я не отрицаю. В вас нет плаксивости, самоуглубления, нет экзальтированности и религиозного рвения, которое часто просыпается в жертвах как тяга к абсолютной защите. Но вы и правда способны пережить это самостоятельно, даже если ваша агрессивность уйдет, а оно явление, как я считаю, временное.

Негативизм, если он не был вашей обычной чертой, тоже исчезнет. — Логинова встала. — Надеюсь, вам не понадобится моя помощь. И ничья по этой части.

— Да уж.

— До свидания. Звоните, если что.

Скрипнула, закрываясь, дверь. Я сидела и ощупывала в пальцах визитку Логиновой. Как слепому пользоваться этой штукой?

Мне вдруг четко представилось, что я в жизни теперь не прочитаю ни одной книги. Не посмотрю телевизор. Не полюбуюсь на картины. Не увижу солнца.

Не увижу солнца.