Приход ночи - Артем Тихомиров

— Значит, я считаюсь жертвой насилия.

— В общем, да. Вы попали в неординарную ситуацию. Лично я с таким не сталкивалась. Мы обычно имеем дело с женщинами, которые пострадали в бытовых условиях.

— Ясно. Мужья-садисты, дети-наркоманы… Избиения.

— Вы хорошо реагируете… У вас был невропатолог? Снимки мозга вам делали?

— Грозятся. А что?

— Вами интересуются специалисты. Многие хотят получить данные о деятельности вашего организма. Вы популярны…

— Это здорово.

— Во всяком случае, вы адекватно воспринимаете окружающий мир.

— Разве?

— С первого взгляда могу определить, что вы агрессивны — в данный момент. Ваша агрессивность имеет компенсаторную природу. Ирония и самоирония понятны и относятся сюда же. В целом, вы владеете собой, вы не отгораживаетесь от окружающего.

— Откуда вы знаете?

— Это не стопроцентное утверждение, Люда.

«Люда». Ладно, пускай называет как хочет.

— Ваши кошмары — продукт работы подсознания. Вы избавляетесь от психического шлака, который отравляет вас.

— Но что-то я не чувствую себя лучше, — заметила я.

— Вы пребывали в плену долго. Дольше, чем обычно это бывает. И вы остались в живых. Преступник сделал все, чтобы боль и страх остались внутри вас, и их удельный вес не такой и маленький. Избавиться от него — дело не одного дня, — сказала Логинова.

Снова шуршание по клавишам. Меня так и подмывало спросить, что она там пишет.

— И как мне быть?

— Как бы вы определили свое главное… каждодневное ощущение? Будем говорить просто.

— Страх.

— Угу. — Конечно, это то, ради чего она пришла, несомненно.

— Вы чем-то можете помочь мне?

— Если только вы согласитесь. Я могла бы провести небольшой курс терапии. Пока вы находитесь здесь, мы могли вплотную заняться вашим страхом.

Жертвы, как правило, испытывают страх. Это воспоминания о боли, унижении, постоянном чувстве, что жизнь висит на волоске. Если женщину, например, периодически избивает муж, она склонна винить себя в том, что происходит…

— Знаю, что вы скажете. Она не виновата, да?

Психолог помолчала.

— Разумеется, нет.

— Неправда. — Я тут же пожалела, что сказала это.

— Почему?

— Человек получает то, что заслужил…

— Вы думаете?

— Человек получает то, что он посеял. Вольно или невольно. Если он не осознает, не помнит, что поступил неверно, то это не освобождает его от ответственности. Я неправа? Если у тебя муж алкоголик, дебошир и садист, зачем надо было выходить за такого человека? Чем он мог привлечь, чтобы броситься в омут с головой, а потом…

— Извините, вы были замужем?

— Это запрещенный удар. Не надо апеллировать к моему опыту, — огрызнулась я. — Не нужно меня выставлять идиоткой, которая ничего в жизни не смыслит.

— Не думаю я так.

— Но так говорите. Я слепая, но я хорошо слышу. Я приспособилась и замечаю какую угодно интонацию.

Логинова ударила по какой-то клавише. Сгоряча. Видимо, по пробелу.

Значит, я попала не в бровь, а в глаз.

— Неприятно слышать от «жертвы» такое? Вы думаете, что всегда выше и мудрее несчастных овечек.

— Зря вы так говорите. У меня, возможно, и деловой тон, но он не означает, что я дистанцируюсь и ставлю вас на ступень ниже. Однако не я завела разговор о вине. Вы чувствуете ее сами, потому и…

— Я знала, что все прикатится ко мне…

— Если я досаждаю, то могу уйти. Я хотела помочь.

— Не лезьте в бутылку. Сидите. Вы пришли поговорить, вам необходимы данные. Не зря же вы тащили с собой ноутбук.

Логинова помолчала, под ней скрипнул стул.

— Итак. Мы спорили о чувстве вины. Я поняла, как вы относитесь к этому.

Чувство вины возникает в большинстве случаев у жертв насилия. Человек действительно думает, что своими поступками спровоцировал неприятные и страшные для него события. Однако нельзя утверждать, что он виноват во всем и всегда. Мало кто в состоянии предсказать импульсивное поведение некоторых людей, чтобы иметь возможность отгородиться в случае опасности. Мы все априори доверяем друг другу. Когда случается нечто из ряда вон выходящее, мы ищем причину, объект, на который надо возложить ответственность. Чаще и легче всего винить себя. Но если мы, например, выходим на улицу, и нам на голову падает большая сосулька с крыши, можем ли мы сказать, что в этом есть наша вина? Нет.

— Вы переводите на другую тему, — сказала я. — Я имела в виду совсем другое.

— Ситуацию, похожую на вашу?

— Да.

— Расскажите мне подробно. Вы в состоянии это сделать?

Логинова подалась вперед, точно хотела услышать от меня большой секрет.

От ее волос пахло травяным шампунем. Я почему-то решила, что она блондинка.

— Да. Я сильней, чем кажусь. Я выгляжу побитой собачонкой, попавшей под дождь, но я сильная… Я могу рассказать.

— Конечно, — ответила психолог.

В какой-то момент мне стало так мерзко и тошно, что я хотела попросить ее уйти. Главным образом, из-за своего вранья и этих наскоков. Я сама не ожидала от себя такой бурной реакции. Собственная злоба меня пугала. Когда Логинова вошла, я думала, что буду отвечать односложно, только «да» или

«нет», давая понять, что разговор лучше закончить побыстрей, но ни с того ни с сего принялась спорить, что-то доказывать. Компенсаторная агрессия.

Самоирония, переходящая в самоуничижение. Мне было наплевать на все эти понятия и умные объяснения, они вызывали во мне дикое раздражение. Мое стремление рушить, не оставляя и камня на камне, отрицать, ниспровергать догмы было всепоглощающим. И что это за сказки о силе? Поза бойцового петуха. Неужели и это тоже часть моего защитного комплекса?

Я сидела и рассказывала Логиновой то же самое, что и врачам и следователю. Было ощущение, что я раздеваюсь, медленно, с чувством, снимаю один предмет одежды за другим, чтобы остаться без всего. Логинова попутно заносила что-то в компьютер и время от времени подавала голос. Да, да. Ясно, ясно. Конечно, конечно. Вопросов она почти не задавала, точно ей все было известно заранее.

Я поняла, что ненавижу Логинову. Она заставила меня обнажиться, разрушила мои защитные укрепления.

— Итак, вы сказали, что боитесь. Вы могли бы определить основную причину страха?

— Не знаю. Всего боюсь. Если вы хотите, чтобы я говорила откровенно…

— Конечно. Не нужно воспринимать меня как врага, который заставляет вас выдавать сокровенные тайны.

Я прикусила нижнюю губу.

— Моего похитителя не поймали. О нем ничего неизвестно. Значит, он может вновь искать встречи со мной.