Большая стрелка - Илья Рясной

— Как серая мышь, — кивнула она. — Обязательно. У него была встреча с Владом. Договорились, что пересекутся в пять вечера у его дома. Пора уже…

По привычке Гурьянов бросил машину в квартале от цели. Купил в киоске пару сегодняшних газет. Прислонился к киоску, вытащил мобильник и набрал номер Влада.

— Привет. Я уже около тебя, — сообщил он.

— Я подъезжаю, — сказал Влад. — Буду минут через десять.

— Во дворе встретимся.

Гурьянов на ходу быстро пролистнул газеты, по привычке вычленяя самое главное. Международные новости — локальные войны, землетрясения, грозные заявления. Городские новости — опять вопрос подорожания метро, пара разборов, взрыв в торговом центре на окраине Москвы — восемь раненых. Война идет внутри страны. Настоящая горячая война.

Гурьянов скомкал газеты, бросил в урну и направился к шестнадцатиэтажке, где жил Влад. Он вошел во двор, когда зеленый «жигуль» уже остановился перед подъездом. Влад вылезал из салона.

Гурьянов будто напоролся грудью на невидимую упругую преграду. Сначала на долю секунды его сковало ощущение беспорядка в окружающем мире. В следующий миг он понял, где источник этого самого беспорядка.

Он видел тронувшуюся машину — тертую синюю «Мазду». В ней — трое. Он видел и ствол автомата «АКС-74-У» — ствол укорочен, игрушка занимает мало места, штатное оружие танкистов и ментов, любимый инструмент братвы. И он видел, что у Влада не остается времени оглядеться, увидеть направленный на него ствол и попытаться что-то предпринять. — Ложись, старшина! — крикнул он, как когда-то, много лет назад, в Афгане, когда недобитый дух из каравана поднял автомат и уже нажимал спусковой крючок. Все повторяется. Все в жизни ходит по кругу. Только декорации другие, лица другие, но все те же ситуации, все те же чувства. И все тот же выбор — умереть или остаться жить. И опять Гурьянов спасал Влада.

Влад, благо навыки выживания в бою остаются на всю жизнь, рухнул как подкошенный, и очередь разнесла телефонную будку.

Дальше полковник уже действовал механически. Рука скользнула под мышку. Кобура была американская, сделанная для того, чтобы выхватить оружие как можно быстрее. Палец привычно отщелкивает кнопку. Пружинка сама бросает рукоятку в ладонь. Затвор взведен — пистолет все время должен быть со взведенным затвором, тогда это действительно оружие на случай неожиданных встреч, а не просто игрушка, пригодная для того, чтобы распугивать хулиганов. Одно движение, рычажок предохранителя вниз, и сразу — патрон за патроном — весь магазин. Расстояние до противника было больше полусотни метров — а это ведь дальше прицельной дальности Макарова, так что ни о какой точности стрельбы речи идти не могло.

Киллер с автоматом, высунувшись из окна машины, развернулся в сторону Гурьянова, но, будто проткнутый резиновый мяч, вдруг весь сдулся и рухнул в кабину, автомат упал на асфальт.

«Мазда» взревела мотором, развернулась, въезжая в кусты и царапая без того исцарапанный корпус, и устремилась прочь.

Гурьянов кинулся к Владу, который уже отполз за скамейки перед подъездом, привычно выбрав укрытие.

— Ух, нелегкая, — Влад встал, отряхнулся.

— Исчезаем, — велел Гурьянов, подбирая автомат. Влад распахнул дверцу своей машины. Гурьянов кинул заднее сиденье автомат и упал на сиденье.

— Ну, залетные, — Влад рванул машину с места.

— На базу, — сказал Гурьянов.

— Подожди, — Влад свернул с главной дороги, закружился среди пятиэтажных домов, выехал к глухим рядам гаражей, остановился на пустыре. Здесь не было ни одного человека. Только пара черных собак рылась в мусоре.

Влад взял автомат, подошел к свалке. Разбросал ящики и железяки, положил автомат, забросал его мусором. Вернулся в машину.

— Але, — сказал он, нащелкав номер на телефонной трубке, — Николя, ты уже на месте? И что делаешь?.. Ничего? Садись в свою новую машину и двигай за оружием. Найдешь на свалке автомат. Какой автомат? Калашникова. А вот чей — это установишь ты… Записывай, как добраться…

Башня и Брюс взяли два пистолета и вечерочком отправились в обменный пункт на улице Мухиной. Они, как два зацикленных на сверхценной идее шизофреника, сколько уж лет мечтали об обменном пункте, и вот час настал. Они знали, что, в нарушение всех правил, инкассацию там проводят не каждый день, и считали, что тысяч сто зеленью поимеют. Только вот денег оказалось гораздо меньше. Вечером, после окончания работы обменника, обманом заставили открыть тяжелую металлическую дверь. Тут же без разговоров застрелили сержанта милиции. Потом — кассиршу. Однако в обменнике работала видеокамера, она зафиксировала налетчиков, по картотеке в них опознали двух руднянских бандитов, и на них объявили гон.

Милиция перетряхнула всю Рудню, все кабаки и места сбора тамошней братвы. Побросали в камеру человек тридцать, показательно отмордовали. Один при виде милиции выхватил нож, так его просто застрелили.

Потом милиция навесила на нескольких руднянских различные статьи кодекса. Один поплыл за рэкет на автостанции.

Урон команде был ощутимый. А сами виновники торжества схоронились на хате, которую держала команда на случай войн с конкурентами или необходимости скрываться от милиции. Художник с Хошей приехали на эту хату.

У сладкой парочки еще имелись в наличии былой кураж и нахальство, но уже подступал настоящий страх на грани паники. Впервые в жизни они поняли, что перебрали.

— И что дальше? — спросил Художник.

— Ментам живыми не дадимся, — бодро сообщил Башня.

— Лыжи вострить из города вам надо, — сказал Хоша. — Как можно дальше.

— Надо, — вздохнул Брюс. — Но как?

— Устроим, — пообещал Художник.

Когда он остался с Хошей наедине, то сказал:

— Надо их пока в деревне спрятать. А потом документы выправить и спровадить к такой-то матери. Согласен?

— Согласен. Вот же падлы. Ну, Брюс.

— Только сперва поучить вечером на природе. Чтобы не повадно было.

— Надо, — согласился Хоша.

Вечером беглецов усадили в хлебный фургон — пришлось арендовать по случаю. За фургоном на двух машинах ехал Хоша с двумя своими приближенными быками и Художник с Шайтаном. Из города выбрались без проблем — выбрали маршрут, чтобы не нарываться на посты ГАИ. В укромном месте свернули с дороги.

— Выходите, — сказал Художник, отворяя дверь фургона. Беглецы вылезли и озадаченно огляделись.

— Ты куда нас привез?

— Побеседовать, — Художник вынул пистолет, передернул затвор. — Вас, суки, валить за все ваши дела пора.

— Да тебя самого валить надо! — Башня обернулся к главарю. — Хоша, чего этот Леонардо недовинченный так раздухарился?

— Прав он, Башня, — ледяным тоном произнес главарь. — Вас валить надо.

— Ты чего, Хоша?

— Чего?! Вы конкретный переполох, падлы, в городе устроили! Столько братанов наших из-за вас на нарах парится! Сколько под ментовскую раздачу попало! За меньшее вилы бывают! — взвизгнул Хоша и ударил с размаху Башню по лицу. А Брюсу заехал с размаху ногой в живот, но тот выстоял, только крякнул. Хоша ударил их еще несколько раз. Те снесли все это. Только Брюс сказал:

— Хоша, мы поняли… Не повторится.

— Надеюсь. Дальше — болота, Художник правильно сказал, — Хоша махнул рукой. — По машинам.

— Нет, Хоша. За такое надо по справедливости отвечать, — Художник вскинул пистолет и выстрелил в Башню.

Башня рухнул на колени, удивленно глядя на него, но он не интересовал больше Художника. Тот выпустил две пули в Брюса.

— Ты что сделал? Ты что сделал, козел?! — воскликнул Хоша, отступая.

— А ты против?

— Да я тебя самого сейчас…

Художник пожал плечами и кивнул Шайтану. Тот широко улыбнулся, выхватил из-за пазухи пистолет-пулемет «кедр». И выпустил очередь. Хоша рухнул на землю, а вместе с ним и один из быков. Второй остался жив.

Художник был счастлив, как тогда, когда вогнал нож в пузо Бузы в темном парке и думал, что навсегда освободится от той тошноты и неудобства, которые возникают у него при виде подобных скотов. Но не избавился. А сегодня он наконец распрощался навсегда с Хошей. Со своим кровным корешем Хошей.

Художник слишком рано избавился от иллюзий и был благодарен жизни за этот подарок. Он слишком рано узнал, что в мире каждый человек изначально враг. Он слишком рано познал распутных женщин на малинах и убедился, что нет и не может быть в мире такого слова — любовь, что женщина — жадная, похотливая, продажная тварь. И рано узнал, как вредна химера дружбы. Нет в мире друзей. Есть кореша. Кореш — это, в общем-то, тот же враг, но только с которым ты волей обстоятельств плывешь в одну сторону, и у вас общие враги и общие интересы. Любая банда кончала внутренними разборами. Почему? Да потому, что, когда расходились интересы, всю эту трескотню о верности друг другу до могилы, все эти клятвы моментально волной смывало, а оставалась обнаженная простая истина — человек человеку волк. С Хошей их пути разошлись давно, и настало время ставить точку. Художник ненавидел Хошу. Как ненавидел других своих корешей. Это были твари, а не люди. И в этой ненависти была радость освобождения от иллюзий.