Литературная Газета 6320 ( № 16 2011) - Литературка Литературная Газета

Порядок выплаты складывается так. Гражданин должен предъявить в районное управление Пенсионного фонда РФ справку о том, что он является бывшим узником нацистских концлагерей, тюрем, гетто и других мест принудительного содержания. Местные архивы в этом случае человеку мало помогут: документы об оккупации чрезвычайно скудны, списки концлагерей, а тем более «других мест принудительного содержания» неполны. Человеку остаётся одно: искать свидетелей и обращаться в суд. Если изложенные им сведения оказываются убедительными, то нужный документ заявитель получит.

В Новой Калитве спустя год после указа лишь 18 человек из 162 сумели в судах доказать, что они являются «несовершеннолетними узниками фашизма». Кому-то повезло: есть архивные сведения о существовании концлагеря, живы свидетели. Кто-то характером настойчивее.

В Воронежской области и других регионах страны создаются общественные организации «Дети военного времени». Ветераны собираются добиваться принятия закона о социальной поддержке детей войны.

Кстати, подобные законы, говорят, уже есть в Азербайджане, Белоруссии, Казахстане, Украине. Неужели в России не понимают, что тогда на всей оккупированной территории люди жили в режиме концлагеря!..

Пётр ЧАЛЫЙ, ВОРОНЕЖСКАЯ ОБЛАСТЬ

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 3,5 Проголосовало: 2 чел. 12345

Комментарии:

Долгое возвращение

Человек

Долгое возвращение

РУССКИЙ ВОПРОС

Александр САМОЙЛЕНКО, собкор «ЛГ», КАЛУГА

Возвращение в Россию семьи старшего лейтенанта СМЕРШа Виталия Вороны длилось пятьдесят лет – из российских Богдановичей в таджикский Чкаловск и обратно в Россию. Что было потеряно, утрачено на этом тяжком пути?

На крыше калужского супермаркета «ХХI век» резвились молодые таджики. Они катали друг друга на лопате, которой счищали с крыши снег. И Валентина вспомнила другие крики – там, в её таджикской квартире, когда её толкали стволом автомата к двери – вон отсюда! А эти по возрасту были как раз дети тех, кто оставил её без крова. И вот она опять вместе с таджиками. И где – в русской Калуге…

Всем любопытствующим родители Вали (героини нашего рассказа Валентины) объясняли: у дочки слабые лёгкие, врачи велели увозить её в тёплый климат. И – уехали в «тёплые края». На Памир, в режимный город атомной промышленности СССР Чкаловск. Впрочем, Валентина не очень-то верит в эту версию. Но другой причины ей знать было не положено – отец, кадровый офицер СМЕРШа, и мама – военный юрист – были направлены в Чкаловск «по партийной линии». Только чекист Виталий Ворона не дожил до получения ордера на квартиру 10 дней. Он был совершенно изуродован на войне, контужен, потерял глаз. Валентина помнит, как мама вязала ему из мягкой шерсти круглые «ширмочки» на пустую чёрную глазницу с тесёмкой через затылок.

Но Валентину эти тонкости тогда совершенно не интересовали. Потому что в первый же день в урановом городе она попала в рай. В уральских Богдановичах, откуда они приехали, в ту пору была голодуха. Там семиклассница Валентина билась в очередях с осатанелыми бабами за пайку своей семьи. У мамы была язва желудка, и ей по справке врача полагалось 300 граммов белого хлеба. Вот эта справка и приводила очередь в злобное неистовство. Бабы норовили вырвать бумажку из рук Валентины и орали: «Твоя мамаша купила справку, чтобы белый хлеб жрать!» В Чкаловске Валя по привычке пошла утром в магазин, уже сжавшись внутренне для драки за хлеб. Пришла – людей ни души. Открыла дверь – никого. Повела глазами в сторону прилавка, а там батоны, калачи, сайки, плюшки с помадкой! И продавщица не лается направо и налево, а книжку читает. Она набрала ещё тёплого хлеба, прибежала домой, начала рассказывать, что она увидела, и – заревела. Это был шок. Успокаивалась Валентина долго, пока не привыкла к урановому раю. Город был новенький, чистый, тихий. На одной улице росли акации, на другой – вишни, на третьей – розы. Горожане так и называли улицы, по насаждениям. И было в этом городке два театра. Два на 35 тысяч жителей! Ядерщики чинно шли в театр семьями по улице Вишнёвой, раскланивались у входа, уступали друг другу дорогу и в зале благодарно аплодировали актёрам… Позже она обнаружила, что в здешних магазинах было полно сгущёнки, колбасы, сыра, шпрот… Никаких КПП, шлагбаумов не было, но никто из чужих в городок не совался. Людей на комбинат просеивали через такие фильтры, давали им такие инструкции, что никаких контрольных постов и не требовалось.

После школы она получила высшее физико-математическое образование. Её двинули по партийно-советской линии, Валентина стала заведующей отделом оргработы чкаловского горисполкома. Ей-то и пришлось исполнять директиву ЦК КПСС – провести демократические выборы народных депутатов, руководствуясь принципами перестройки и гласности. Коллизия для заворга товарища Волчёнко Валентины Витальевны сложилась, можно сказать, драматическая. Режимное предприятие, вышколенный железной дисциплиной коллектив и… демократия. Но – «партия сказала «надо», народ ответил «есть»!» И Валентина кинулась организовывать выборы. А Таджикистан уже бесновался, здесь открыто столкнулись коммунисты и исламисты.

На улицах стали появляться возбуждённые таджики, одетые кое-как, в засаленных халатах на голое тело. Они мотались по городу, будто приценивались… «Властелин» города и комбината, его директор Владимир Яковлевич Опланчук, из когорты знаменитых «красных директоров», вернулся с сессии Верховного Совета СССР потрясённым и раздавленным. Слёг и вскоре умер. Что сегодня с его могилой и бюстом – неизвестно. Валентина недавно собралась было съездить туда, проведать могилу своего отца. Знающие люди ей сказали: и думать не смей! Они даже русское кладбище разнесли…

Из горисполкома Валентину вытеснили – представители титульной нации занимали все кресла подряд. В эти дни она узнала, что один из начальников местного управления КГБ покинул город вместе с семьёй, исчезнув где-то в России. Когда она попыталась выяснить – почему, ей сказали: ты о себе думай, ведь здесь будет не перестройка, а перестрелка.

– Тут как раз муж мой из Воронежа вернулся, – рассказывает Валентина. – Он там окончил геохимический факультет, приехал, счастливый, с дипломом о высшем образовании и направлением на работу. Его приняли в рудоуправление узбекского Янгиабада, но тотчас уволили за… незнание узбекского языка.

В Таджикистане в тот момент уже вспухала безумная (но очень увлекательная) сугубо национальная смута, Она быстро переродилась в гражданскую войну, в которой таджики, обезумев от своих новых «национальных ценностей», убивали друг друга бесконечные пять лет. Но это для русской Валентины все они были таджики, а друг для друга уже стали северянами и южанами, сгруппировавшимися по родовым кланам.

– Было очень страшно, – говорит Валентина. – Отовсюду слухи: убили, изнасиловали, ограбили… Комбинат и город впали в ступор. Горожане затаились по своим квартирам, вязали узлы, прислушивались к автоматным очередям. Никто ничего не знал толком – что вообще происходит? Но мы всё-таки надеялись, что с нами и с комбинатом ничего плохого не произойдёт. Разве можно всё взять и разорить?!

Чкаловцы были правы в одном – война войной, а новым местным властям пришёл час задуматься, как обойтись со свалившимися на их головы рудниками и комбинатами, электростанциями и заводами. Как следовало поступить с горно-обогатительным урановым комбинатом, дорогущим и важнейшим объектом мирового калибра? Такое предприятие могло и должно было стать становым хребтом независимой таджикской экономики. Власти должны были выставить по периметру Чкаловска охрану (от своей собственной смуты) и сказать русским горожанам-ядерщикам: живите и работайте спокойно.

Но представители новых властей прежде всего двинулись по квартирам работников комбината.

– Звонок в дверь. Открываю – таджики, – рассказывает Валентина. – Спрашивают: «Вы собираетесь уезжать? Мы вам денег на дорогу дадим, поможем упаковаться». – «Я собираюсь, но не завтра…» – «Ну, смотри! Мы пока следующую квартиру посмотрим, а ты подумай». Понимаете, они по всему городу проводили такой вот поквартирный опрос. За ними пришли другие. Эти говорили уже жёстко. Вот тебе деньги на дорогу, давай отсюда без разговоров. Уже всё было ясно. Я взяла у них деньги, сказала, что уедем быстро. «Если кто ещё придёт, скажешь, что здесь будет жить племянник Мамеда Асадулоева». Только мы начали паковаться – пришли третьи. Эти уже были с автоматами. Один тыкал меня автоматным стволом и орал: «Освобождай, мы сейчас свои вещи заносить будем!» Я в окно глянула – у подъезда КамАЗ с их вещами стоит. Я ему говорю, что квартиру уже отдала, и назвала фамилию. Он постоял, подумал и сказал: «Мамеда знаю. Хороший человек. Ладно, мы к твоим соседям поселимся» – и пошёл в соседнюю квартиру…