Варан - Марина Дяченко

— Лепешку? — с готовностью уточнила та. — А что дашь? Варан порылся в ящике со всякой мелочью. Нашел красивое грузило в форме капельки:

— А вот.

— Фу, — девчонка сморщилась. — У меня таких железяк — завались!

Это Малышка, понял Варан с опозданием. Железкам тут знают цену…

— Вот, — поколебавшись секунду, он вытащил из кармана покореженные очки без стекол. — Две лепешки принесешь — получишь.

— Ого! — сказала девчонка и сбежала, бросив малышей на произвол судьбы. Варан выбрался из лодки, взял обоих за шиворот и вытащил на сухое.

Упавшие очки он отыскал, но так и не починил. Поднимался с тех пор в отцовых; оправу носил с собой, все хотел приладить стекла — но времени никак не находилось… А может, боялся, что они принесут неудачу?

Девчонка вернулась через четверть часа, красная, задыхающаяся от бега, с двумя репсовыми лепешками в руках. Варан отдал ей разбитые очки — последнее, что связывало его с миром горни.

После чего, жуя на ходу, покинул закопченный берег Малышки.

В ящичке на корме обнаружилась закидушка с многими крючками. Варан ловил на крошки репсовой лепешки, на моллюсков, на живца. В животе одной особенно крупной рыбины нашел треть реала и долго мечтал, что было бы, если бы рыбы глотали деньги, которыми заезжие богачи разбрасываются в сезон…

Но в рыбьих животах больше не было денег. Были склизкие кишки с их содержимым, иногда — мальки в отличном состоянии. Варана поначалу мутило от такой еды, потом он немного привык.

Иногда среди ровного моря попадались маленькие скалы, необитаемые, если не считать сытух и диких кричаек. Варану посчастливилось разорить несколько гнезд, но сытушьи яйца оказались не вкуснее, чем сырая рыба, а подоить кричайку ему так и не удалось.

Он мечтал об охапке сушняка и маленькой поленнице.

Тогда можно было бы развести костер на скале и запечь рыбу. Но топлива не было.

С наступлением темноты Варан старался не шуметь и поменьше двигаться. Несколько раз среди ночи он слышал — или ему слышались — низкие крики Утробы.

Ему снились дороги, и тогда хотелось поскорее уплыть подальше, ступить на большой берег, пройти по земле, где чужакам доверяют разводить огонь в очаге, где рождаются маги. Иногда снилась Нила, и тогда это были мучительные сны. Он не мог понять, как отважился бросить все и уплыть, почему даже не попытался остаться наверху, прижиться среди горни, побороться за свое счастье — нет, уплыл, сбежал…

Потом он понял, что заблудился.

Согласно карте, он должен был уже добраться до Седого Крыла, тем не менее дни шли, а никакого подобия острова впереди не показывалось. Поначалу Варан радостно вздрагивал при виде каждой подводной скалы, чуть выступающей из моря, — потом радоваться перестал. Скал было много, ни одна не обозначена на карте, да и карта ли это? На Малышку по ней еще можно доплыть. Но — никуда больше.

У Варана начали кровоточить десны. Лодка наткнулась на подводный камень и получила пробоину. Дыру Варан кое-как заделал, но вода просачивалась все равно, ее надо было вычерпывать. Нельзя было спать больше трех часов подряд — приходилось просыпаться и браться за черпалку; в конце концов он так устал, что уснул надолго и крепко, и проснулся оттого, что хлебнул воды: — лодка, наполненная до половины, тонула.

Он черпал до самого рассвета, черпал и кашлял. Дождь стучал по сытушьему капюшону. Варана трясло; ему мерещилось в полусне: а что, если никакого другого мира и нет вовсе? Есть Круглый Клык и Малышка, а все остальное — и все остальные — видимость, призраки, исчезающие всякий раз, когда перейдена невидимая черта вокруг настоящего мира. Императора нет, магов нет, вернее, есть один только маг, склонившийся над доской для игры, на этой доске — Круглый Клык и Малышка… А вокруг — зеркало… И его, Варана, уже нет. Он перешел черту и скоро испарится, исчезнет, чтобы не нарушать простоту и гармонию этого маленького мира…

Его мутило и рвало, тем не менее он продолжал забрасывать снасть и вел лодку в направлении, указанном хвостом железной рыбки на носу. Он потерял счет дням; иногда, просыпаясь среди ночи, спрашивал себя удивленно: а вдруг уже скоро сезон?

Однажды он сидел, скрючившись, на корме и наживлял кусочки рыбьей печени на крючки. Море было такое ровное, что хотелось выбраться из лодки и попробовать пройтись по этой глади; потом прошла пологая волна, еще одна, и Варан ощутил на лице дуновение ветра.

Он поднял голову. В это время в межсезонье все засыпает, море застывает, как масло, утыканное каплями дождя. Откуда ветер?

Он набрал в грудь воздуха — но так и не смог выдохнуть. Между водой и низкими тучами летела, разбивая дождь, крылама.

Варан прекрасно знал, что гордые птицы брезгуют поддо-ньем. Что только в редких, редчайших, исключительных случаях опытный наездник сможет заставить птицу лететь вот так — под слоем туч, сквозь дождь.

Он не знал, что ему делать, — то ли кричать и размахивать руками, то ли упасть на дно лодки и замереть. В какой-то момент показалось, что птица вот-вот исчезнет в тумане или взлетит вверх, к солнцу; крылама не стала этого делать, а, резко изменив курс, повернула прямо к лодке. Пронесясь у Варана над головой, приземлилась на воду, протянула за собой длинный пенный хвост. Лодка закачалась, Варан чуть не выпустил снасть.

Крылама снова развернулась. Вода кипела вокруг часто работающих перепончатых лап. Всадник сидел высоко над морем, смотрел на Варана сверху вниз. На нем были доспехи стражника, но лицо оставалось открытым.

— Ну и вонища, — с чувством сказал Императорский маг Лереаларуун. — Отыскал бы и ночью — по запаху…

Варан держал в правой руке крючок, в левой — кусок рыбьей печени.

— Ты что, заблудился? — ухмыляясь, спросил маг. Варан молчал.

— Хм, — маг похлопал крыламу по шее, успокаивая. — Язык проглотил? Ты куда плывешь вообще-то?

Варан понимал, что надо ответить бойко, лучше всего пошутить…

И продолжал сидеть, не двигаясь и не разжимая губ.

— Держи, — маг бросил пышную репсовую лепешку. Варан поймал. Поднес к лицу. Не успев ни о чем подумать, откусил.

На лепешке осталась кровь.

— Ну ты сумасшедший, — сказал маг с непонятным выражением. — Давай… садись.

— Лодка, — шепотом сказал Варан.

— Жизнь дороже, — серьезно возразил маг. — Ну что, полетели?

Только спустившись на ощупь по узкой лесенке, Варан наконец-то открыл глаза. С того момента, как крылама разбила крыльями тучи, и до мгновения, когда над головой хлопнул, закрываясь, деревянный люк, мир был доступен ему преимущественно в звуках, запахах и прикосновениях.