Пленница бандита (СИ) - Победа Виктория

Глава 22

МИРА

Такого озлобленно-потерянного взгляда я еще не видела в своей жизни. Леша пылал всеми оттенками красного, взгляд скользил по моему лицу, он словно что-то считывал и при этом молчал. А затем тяжело выдохнул и со стоном упал на высокие подушки, ругаясь отборным матом. Волосы по моей покрытой потом коже встали дыбом, секундная борьба внутри самого Леши на мгновение толкнула меня на край обрыва, а что если моя уверенность была ошибочной, что если… Нет, я не могла неправильно просчитать лавину боли в глазах своего мужчины, уж слишком хорошо я теперь его знала, чтобы допустить такую оплошность и поверить в обидные слова, никак не соответствующей общей картине. Да на лбу было выгравировано «я лгу», пусть даже кто-то ооооочень старался выдать желаемое за действительное.

Если Леша думал, что своей ложью мог бы меня отвернуть, то ни черта подобного, какие бы обидные слова он мне ни сказал, в душе я понимала его боль и желание меня защитить. Возможно, на его месте я поступила бы точно также, лишь бы не обрекать любимого на тягостную жизнь. Но я ведь нахожусь не на его стороне, а на своей, и с этой колокольни мне выть волком хочется от бессилия и неспособности повлиять на ситуацию. Время. Вот сейчас нужно было противное время, которое, как назло, словно остановилось, специально останавливая нашу реальность. И так ведь всегда, стоит чего-то очень пожелать, так время резиной растягивалось, а как что, наоборот, следует растянуть, так время мчится навстречу, бросаясь в объятия.

Леша врал мне, нещадно врал, нарочно цепляя кровоточащую рану.

Но окончательно меня в этом убедила его мать, с которой мы уже познакомились при крайне странных обстоятельствах. Она просто приехала сама в квартиру Леши, когда я заливалась слезами в подушку, а потом со стоном подняла голову и увидела в проеме незнакомую женщину. Сначала опешила, а потом вообще испугалась, но лишь на миг. Это была миловидная дама, худенькая и маленькая, с глубоким взглядом карих глаз, окаймленных пушистыми черными ресницами. Под глазами пролегли темные круги, видно, что она недосыпала, причем довольно сильно, а припухлость лица вопила о пролитых слезах.

Я сразу поняла, кто стоит передо мной. Уж очень Леша был похож на мать, и в этом не было никаких сомнений, стоило ей печально улыбнуться. У сына однозначно мимика матери.

Она посмотрела на меня удивительно-пораженно, а потом подошла и молча обняла. Не сказав ни слова, но так, как я плакала у нее на груди, я, наверное, больше никогда не плакала. Вцепилась в нее руками и выплескивала всю боль, несмотря на то, что плакать мне нельзя, несмотря на то, что и лучше бы не нервничать. Я помнила наставления врача, когда он выписывал меня с целым перечнем того, что мне можно и нельзя, Айболит (как я решила его называть) особенно указал на полное отсутствие стресса, недвусмысленно намекая на нашу с Лешей ситуацию. Да что там, знала вся больница, куда я бегу сломя голову, как только сделаю свои процедуры.

В тот момент мне было все равно, оставалось лишь острое желание выплеснуть до конца то, что наждачкой скребло душу, не давало сделать вдох. Все события накопились в душе, а потом рванули. Шандарахнуло с такой силой, что я не видела ничего вокруг себя.

— Ну-ну, девочка, все будет хорошо… — она гладила меня по голове совсем как мама когда-то, давно это было, так давно, что если и попытаться вспомнить, то вряд ли получится.

Я оторвалась от нее на секунду, шмыгнув носом, а затем побила себя по щекам, приводя в чувство, все так же рвано дыша.

— Извините, я …

— Все нормально, это я ворвалась тут, как к себе домой. Меня зовут Наталья Олеговна, я мама Леши…и мне очень приятно наконец-то тебя увидеть, но неприятно, что при таких обстоятельствах, — она посмотрела на меня с грустью, а потом провела ладонью по щеке, совсем как ее сын.

Я не знала, как реагировать, не понимала, что можно сказать, а что нет. Да и учитывая тот факт, что Леша чуть ли под угрозой смертной казни запретил матери с отцом что-либо говорить, я вообще как воды в рот набрала. Однако почти все в ее словах и внешнем виде говорило о том, что она была в курсе.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я все знаю. Материнское сердце не обманешь, я за грудки Тимура взяла, почти с боем вырвала информацию, — глаза потухли, уголки губ моментально опустились, а потом женщина прикусила губу и печально выдохнула. — Но он и сам был на грани того, чтобы все рассказать, весь посерел. Я сразу поняла, что что-то не так. Борзов от меня так просто не ушел, когда приехал с усиленной охранной и заявил, что они будут жить с нами какое-то время. Все стало понятно, да и сын не брал трубку. А вот эти все отговорки о срочной командировке вливать в уши они могли бы кому-то другому.

— Он справится, несмотря ни на что справится.

— Я знаю. Это мой сын, и я знаю, что он правится, он воспитан так, чтобы бороться. Не сдаваться, однажды он не сдался, хоть все к этому шло, и сейчас не сдастся, — женщина притихла, сжимая в руках платок. — Я подумала, что вместе нам будет проще с этим справляться, да и усиленное давление на его совесть смягчит поведение, но, видимо, мой сын уже наворотил дел, — обреченно посмотрела на меня.

Слова комом застряли в горле. Что мне сказать в ответ на такое, как утешить? Я понимала, что моя боль наверняка и рядом не стояла рядом с тем, что чувствовала эта женщина. О чем речь вообще? Но она стоически выносила все, в его взгляде несмотря на боль, читалось острое чувство борьбы. А еще непоколебимая уверенность в благоприятном исходе.

— Он такой радостный приезжал в последнее время. Да и сын опять же, радость такая, светился весь. Я уже как пару лет потеряла всякую надежду, а тут внук… — смеясь, шептала, непременно посматривая на меня нежным взглядом. — Спасибо тебе.

С таким надрывом она сказала это «спасибо», что стало не по себе…слезы вновь собрались в уголках глаз, как бы я ни старалась сдерживать себя.

— За что?

— За то, что вернула мне моего мальчика. Он ведь все это время был наполовину собой, все в делах и под маской веселья. Но в душе не было спокойствия. Я видела и понимала это, но ничего не могла поделать, а ты одним своим появлением сделала его тем, кем он был задолго до всех проблем. Мой мальчик, который смотрел на мир широко распахнутыми глазами. Все говорил, что «мама, ты ни дня работать не будешь, верь мне». Он у меня всегда всего добивается. И сбывается у моего сына тоже все. Как и он сам однажды у меня сбылся, вымолен перед Богом. Врачи во всю говорили, что нет, не быть вам матерью, а мы в один монастырь, в другой, а потом в один момент чудо. Девочка, такие чудеса не могут происходить для того, чтобы впоследствии оборваться подобным образом. Он будет жить и будет счастлив, а ты прости его, дурака, я знаю, каким порой невыносимым он может быть. Но ты прости, зла не держи.

Мы посидели тогда, разговорившись обо всем на свете, так тепло и уютно сразу стало. Тогда же и решено было, что лучше мне переехать к ним, таким образом все в одном месте и под пристальным присмотром охраны, а не так что часть тут, часть там, а в итоге Тимур разрывается на пятьдесят частей, чтобы везде успеть. Встретили меня радушно, отец Леши, Александр Михайлович, довольно серьезный угрюмый мужчина, занимающийся наукой. Давно отошел от университетских дней и все свое время посвящал написанию статей в домашней обстановке. Сначала меня холодом пробрало от его взгляда, но потом я поняла, что это добрейшей души человек, который чуть ли не через неделю называл меня «доча».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Артемка, увидев меня после долгого перерыва, чуть не снес меня с ног, без перерыва рассказывая обо всем на свете, сразу видно было его горящий взгляд, стоило затронуть интересные ему темы. А еще, несмотря на веселье, он то и дело спрашивал о папе, непременно переживая, и по тысячу раз переспрашивая, а не потому ли папа уехал, что он плохо себя вел.

Я в очередной раз опешила, не в силах вымолвить и слова. Все-таки в который раз появилось острое желание вмазать по рылу этой суке, бывшей жене. Ну какой же надо быть тварью, чтобы так относиться к своему сыну? И вот он сейчас проецировал ровно то, о чем ему говорили когда-то давно, чем наверняка угрожали.