Помни меня - Фири Макфолен

Я знаю это чувство, которое растет во мне, и узнаю своего старого врага.

Это паника, которая заставила меня сбежать с экзамена в конце первого курса и никогда больше не возвращаться в университет.

Потеря контроля. Удушье…

Чем больше я извиваюсь и бьюсь, тем смешнее это кажется стриптизеру. У меня начинается истерика из-за клаустрофобии. Но он не слушает, он не собирается останавливаться… Я бьюсь, завывая, и наконец он на секунду ослабляет хватку.

Теперь я могу пошевелить правой рукой. Я высвобождаю ее из плаща и, собрав все силы, заезжаю ему локтем в лицо. Понятия не имею, как это делается. Я никогда в жизни никого не ударила и сейчас действую по наитию. Он роняет плащ, и я падаю на пол, сильно ударяюсь запястьями.

– Какого хрена ты это сделала?! – кричит он с шеффилдским акцентом. У него течет кровь из носа.

Стриптизер хватает меня за плечи и усаживает на полу. С минуту мне кажется, что он хочет помочь мне подняться, но затем я понимаю, что у него агрессивные намерения.

Я тяжело дышу, все мое тело содрогается. Его пальцы впиваются в меня, и я чувствую, что ему хочется ударить. Однако он опасается, что, если ударит женщину, это повредит его карьере.

– Отпустите ее! – доносится от двери.

Наконец-то пришла помощь. О боже, это Лукас! Он шагает по залу, и в ногах у него путается Кит. Отстранив Тора, он протягивает мне руку и помогает подняться.

– С тобой все в порядке? – спрашивает Лукас.

Я бормочу, что все хорошо. Ни к чему, чтобы он меня спасал.

– Черт бы ее побрал! Посмотрите, что она со мной сделала! – говорит Тор.

Парик у него съехал набок, и он протягивает ладонь всю в крови. Это ужасно. Я понятия не имела, что могу так сильно ударить.

– Что вы здесь делаете? – осведомляется Лукас.

– Я шоумен. Я же не знал, что у вас тут работают психи.

– В этом помещении не следует давать представления, не договорившись предварительно с менеджером. А вы определенно не договаривались, так что уходите.

Сейчас у всего девичника глаза навыкате, и за столом у них непривычно тихо. Они взволнованно шепчутся.

Тор берет свой молот и колонку и подбирает с пола плащ. Испачканное кровью лицо придает ему сходство с зомби, который только что лакомился человеческой плотью. Весьма подходящий вид для Хэллоуина.

– Этим дело не кончится! – шипит он, проходя мимо меня и указывая на свой нос. – Бобби НЕ забывает.

Лукас хватает его за руку и вышвыривает за дверь.

– Ублюдок, похожий на Локи! – кричит Тор Лукасу с улицы. Я пока не способна обнаружить в его словах ничего смешного. Ладно, разберусь потом.

Девичник решает последовать примеру стриптизера.

– Ты испортила Бекки ее девичник, сука! – обращается ко мне одна из этих женщин, когда они шагают к выходу. Я морщусь и не нахожу ничего лучше, как жалобно произнести:

– Он не хотел меня отпустить.

Я уволена? Пожалуйста, не увольняйте меня!

Лукас наклоняется над баром и дергает за шнурок колокольчика. Колокольчик звенит, давая понять, что паб закрывается. Лукас решительно берет меня за руку, и я молча подчиняюсь. Он ведет меня на кухню и усаживает на стул. Здесь Кит! По крайней мере, Кит рад меня видеть. Он отрывается от миски, из которой лакал воду, и подходит, чтобы я его погладила. (Разве Лукас не собирался оставить его у друга? Так и знала, что это вранье.)

Когда через минуту возвращается Лукас с бутылкой бренди, я на полу обнимаю Кита за шею. Я с виноватым видом отпускаю собаку, и Лукас говорит:

– Выпей это. Я там сам закончу.

Мне никогда не нравилось бренди, но я послушно пью, прислушиваясь к звукам, доносящимся из зала: приглушенные разговоры и лязганье кассового аппарата.

В конце концов Лукас присоединяется ко мне, тщательно закрывая за собой дверь.

– Ты в порядке?

– Да, спасибо. Извини. Даже не знаю, как это случилось. Я сказала ему, что он не должен здесь раздеваться. Он схватил меня, и у меня был нервный… я ему врезала. Мне так жаль, обычно я не бью людей.

– Да нет. – У Лукаса расширились глаза от удивления. – Это не тебе, а нам следует извиняться. Это же идиотизм: оставлять тебя одну в пабе. В понедельник я провожу собеседование, и мы наймем еще кого-нибудь. И плевать мне на то, что скажет Дев.

– О? Я… спасибо.

– Предоставь это нам.

Он скрещивает руки на груди. Тон у него примирительный, но не вполне дружелюбный.

Я нарушаю тишину:

– Тор – скандинавский бог. Он считал, что имеет право на любую девицу, которая ему приглянется. Ему бы следовало быть осторожней.

Лукас улыбается и качает головой. С одной стороны, он одобряет, что я еще могу шутить, но, с другой стороны, как бы намекает, что шутки здесь неуместны. Он говорит:

– Мне жаль, что я не вернулся раньше.

– Все в порядке.

– Я вызову тебе такси. Представляю, как тебе хочется домой.

Я открываю рот, чтобы что-то добавить, воспользовавшись удобным случаем, но мне не хватает смелости. Однако если я прикончу бренди и будет такой выброс адреналина, что я смогу поднять грузовик, то, возможно, что-нибудь и скажу.

Когда я собираюсь выйти на улицу к своему такси, Лукас смывает с пола кровь.

– Лукас, – начинаю я под звук работающего мотора. Я знаю, что это очень рискованно, но сейчас необычный момент, когда мы оба не держим оборону. И если я не сделаю это сейчас, то, возможно, не сделаю никогда. С течением времени будет все труднее – мне ли не знать.

– Я тут подумала… Не учились ли мы вместе в школе? В шестом классе?

Я затаила дыхание и нервно сглотнула. Лукас с минуту пристально смотрит на меня. Задумавшись, он рассеянно окунает швабру в ведро с водой.

– Да, кажется. А я-то думаю, откуда тебя знаю? Но мне не хотелось спрашивать. Подумал: а вдруг ошибся.

Я съеживаюсь. И зачем только я спросила! Каждое слово, которое он сейчас скажет, будет меня распинать. Я столько лет гадала, какими будут эти слова, а он швырнет их так небрежно.

– Мы не?.. У нас не было?.. – Лукас колеблется, затем откашливается и продолжает: – Не уверен, как сформулировать это, э-э, по-джентльменски. Мои воспоминания о той поре, когда мне было от восемнадцати до двадцати трех, в лучшем случае весьма туманны.

Он спрашивает меня, сделали ли мы это? Я чувствую, как мое сердце проваливается сквозь пол, в канализацию под городом. Он даже не помнит, делали ли мы это?