Блудные дети - Светлана Замлелова

– Окей, – вздохнул я.

Все сразу оживились, заговорили. Наступило какое-то облегчение, точно все мы успешно сдали экзамен.

– Понимаешь, Джеффри, – щебетала Рэйчел, – картина называется «Miss Урбанизация». Ведь городской человек одинок...

Чудесная английская вечеринка: пирамидки, икра, белое вино, чувство лёгкого голода, потом конфеты, добрая марихуана и, наконец, такси, которое везёт нас по ночному Лондону в какой-то клуб.

Едем молча. Во всю дорогу ни разу не останавливаемся на красный свет. Точно по сценарию проскакиваем все светофоры на зелёный. Джеффри, который сидит рядом с водителем, делает ему комплимент. Довольный водитель ёрзает в кресле и со скромным достоинством соглашается с похвалой.

И вот мы прибываем, расплачиваемся и выходим из такси.

То, что я вижу, превосходит все мои ожидания. Тяжёлое, мрачное здание бывшей фабрики, напоминающее чем-то каменоломню. Полная луна, тусклая от городского света. И, точно отголосок какой-то дьявольской оргии, тревожный гул под ритмичные удары, доносящийся откуда-то из чрева земли. «Это ад, мама», – невольно думаю я.

Мы вошли, заплатили за вход. Два охранника с огромным чёрным псом внимательно оглядели нашу компанию. В довершение картины мы получили печати на руки. И только после этого удостоились вступить в таинственный мир, скрытый в подземном лабиринте бывшей фабрики и недоступный любопытному глазу праздношатающегося обывателя.

Бесконечные, как мне показалось, коридоры и переходы, гулкие железные лестницы, кирпичные стены – я ждал, что вот-вот случится что-нибудь необыкновенное. Именно здесь, в этом странном месте, венчающем прежние лондонские впечатления.

Но ничего не произошло.

Мы спустились вниз по железной лестнице, прошли по длинному, узкому коридору и оказались на самой обыкновенной дискотеке. Здесь гремела музыка, которую я ощущал наверху подошвами. Было многолюдно, тесно и душно.

Рэйчел потянула меня за рукав, и мы протиснулись с ней в самой гущу колышущихся тел. Потом она сказала, чтобы я ждал, и исчезла куда-то. Я оглянулся. Вся наша компания растворилась в толпе, я остался один. Тогда я отправился за Рэйчел. Но её нигде не было. Я решил подождать Рэйчел где-нибудь с краю, протолкнулся к стене и оказался между двумя динамиками.

В ту же секунду звук захватил и сотряс меня, проник под кожу, прикоснулся к внутренностям. Я точно перешёл какую-то черту, вторгся во владения невидимого духа. К тому же, оказавшись внутри низкочастотного потока, я вдруг перестал слышать членораздельно: все звуки – музыка, разговор, чьи-то выкрики – слились для меня в один – неистовый, терзающий моё нутро гул. Дискотека вдруг показалась мне каким-то страшным видением: в тёмно-синем полумраке мечутся и скрещиваются белые лучи, выхватывая из тьмы полуобнажённых извивающихся людей. Меня охватил такой ужас, что я, сам не зная, зачем, закричал, что было мочи. И не услышал себя. Меня никто не услышал. Я шагнул вперёд и смешался с толпой.

Излишнюю свою впечатлительность я объяснил действием марихуаны. Тем более что со мной случилась ещё одна странность. Когда мы уже собирались уходить, я вдруг увидел Вилена. Он не танцевал, стоял как-то в сторонке, поглядывал на меня и противненько улыбался. Сначала я не признал его и прошёл мимо. Но тут же опомнился, оглянулся – его уже не было. Я решил, что мне показалось.

А сегодня Рэйчел сообщила, что её родители приглашают нас в гости на следующей неделе. Я удивился, потому что никогда не думал об этом. То есть я совершенно забыл, что у Рэйчел где-то есть родители. Вообще-то я слышал, как она разговаривает с ними по телефону. Но вот уже месяц, как я живу в Лондоне, и до сих пор ни разу не видел их.

Боюсь сглазить, но, кажется, в моей жизни начинается полоса везения.

Сегодня вечером позвонил Дик и напросился к нам в гости, чтобы переговорить со мной по важному делу.

Со мной! По важному делу!

Я чуть не умер, пока дожидался этого чёртова Дика!

Наконец он появился. В тёмно-синем костюме, в полосатом галстуке, с дурацким кейсом.

Рэйчел провела Дика в гостиную, принесла ему чашку чая, и мы втроём расположились на диване. Из кейса Дик извлёк тощую папку, в которой оказались три старые чёрно-белые фотографии. На каждой так или иначе был запечатлён длинный, одноэтажный белый домик, обнесённый каменной оградкой. На одной из фотографий за домом виднелись высокие холмы и кусок какого-то водоёма – не то озера, не то моря. На другой фотографии перед домом была лужайка, покрытая редкими, похожими на метёлки кустарниками. На третьей фотографии дом казался не в фокусе; зато на переднем плане стояла улыбающаяся, склонившая голову набок молодая женщина в длинном платье и накинутом на плечи мужском пиджаке. В правой согнутой руке она держала несколько длинных травинок, касавшихся её щеки.

Выяснилось, что дом принадлежал семье Дика. В этом доме Дик провёл первые семь лет своей жизни. Отец Дика был фермером, и жили они где-то в Шотландии. Но в начале восьмидесятых отец Дика разорился. Дом пришлось продать, и вся семья переехала в Лондон.

Но дом остался для Дика самым светлым воспоминанием детства. Вот почему Дик хотел бы, чтобы я написал для него этот дом. Совершенно необязательна точная копия с фотографии. Я вполне могу проявить фантазию. Например, рядом с домом изобразить животных – собак, лошадей, овец.

Словом, единственное, чего бы хотелось Дику – это узнавать свой дом.

Дик готов заплатить за картину двести фунтов. Впрочем, если я не согласен, мы могли бы обсудить цену. У меня есть время подумать. Завтра утром Дик позвонит, чтобы узнать окончательное моё решение. А пока оставит мне небольшой залог.

Торопиться с работой не нужно. Главное, чтобы вышло похоже.

Дик выпил свой чай, выложил на столик пятьдесят фунтов и, с обещанием позвонить на следующее утро, ушёл.

Итак, я художник.

Я живу в Лондоне в районе Chelsea и зарабатываю тем, что пишу картины для руководителей отделов продаж.

У-у-у...

Домик, в котором прошло детство Дика, я написал в два сеанса по три часа.

Перед домиком, для контраста и воздушной перспективы, я поместил воронопегую лошадку с телегой. Холмы за домом я оставил; оставил и лужайку. Море писать не стал. Зато насадил перед домом деревьев и украсил фасад лепкой.

То, что я согласился считать окончательным вариантом, был вялый, застывший пейзаж, один из тех, что во множестве предлагают уличные живописцы.

Я знал, что лучше ничего не сделаю. И просить за эту ерунду двести фунтов мне было как-то неловко. Впрочем, утешал я себя, Дик сам назначил такую цену. К тому же, никто и не ждал от меня шедевра.

Чтобы хоть как-то скрасить впечатление от картины, я решил сделать эффектным момент передачи. Двухуровневая прихожая, вмещающая маленькую площадку перед входной дверью, семь ступенек и пространство второго уровня, позволила мне исполнить всё именно так, как я и задумал.

Дело в том, что на противоположной от входа стене у нас висит большое зеркало. Картину я разместил слева от входной двери, но на втором уровне и так, чтобы вся она отражалась в зеркале. Дик, войдя и поднявшись по лесенке, неизбежно наткнулся бы взглядом на отражение – картина оказалась бы у него за спиной. Так всё и вышло.

Уже на пятой ступеньке Дик увидел в зеркале картину.

– Как дела? – безразлично спросил он, остановившись и вперившись в зеркало.

Я промолчал.

Точно обидевшись на моё молчание, Дик прямо на лестнице развернулся ко мне спиной, ухватился рукой за перила и замер. Потом снова обернулся, перепрыгнул через две ступени, по пути неловко улыбнулся мне и бросился к картине.

Спустя некоторое время, он произнёс:

– Good...

И, помолчав немного, спросил:

– Картина, стало быть, готова?

Неуверенность, а может быть, и разочарование, которые я различил в его тоне, заставили меня насторожиться.

– В чём дело, Дик? – спросил я, чувствуя, как ладони мои становятся влажными. – Что-то не так?

Дик виновато посмотрел на меня, потом взглянул на картину и вкрадчиво начал:

– Я понимаю... эти фотографии, что я дал тебе... они, конечно, старые. Там не очень видно, что дом... видишь ли, дом был белый.

– Понятно, белый! Он и есть белый, – я кивнул на картину.

– Но у тебя он вышел какой-то... голубой...

– Голубой?! – этот ужасный Дик сведёт меня с ума.

Господи! Ведь для меня всё только начинается. И неужели своими глупыми придирками этот джентльмен с замашками бюргера хочет испортить мне будущность! Конечно, дом голубой. Кто же будет писать белый дом чистыми белилами? Разве какой-нибудь дилетант. Я всего-навсего приглушил белизну, доведя её до зелени с голубизной.

Это-то я и попытался объяснить Дику, прочитав ему целую лекцию по теории цвета и в доказательство мазнув дом чистыми белилами.