Монологи о наслаждении, апатии и смерти (сборник) - Рю Мураками

и понять, что одной ногой он был уже там. Одного шага было бы достаточно, чтобы вернуться в небытие, стать пустотой, как, например, эта фреска или эта мелодия, написанная каким-то немцем, имени которого я не знаю. Мужчины превосходят нас только в этом благодаря безумной решимости, на которую они способны. Любой другой в его случае кончил бы свои дни ни на что не годной тряпкой, таскал бы мои чемоданы на горных курортах или что-нибудь в этом роде. Эта фреска, как и эта мелодия, являются не чем иным, как результатом той самой слепой решимости, они и есть это ослепление. У меня гораздо больше воображения, чтобы придумывать разные игры, и особенно чтобы изощряться в них. Мужчины не способны выделять суть вещей, даже сейчас мне достаточно было сказать: «солнечные очки», как в ответ послышалось бы: «Рэй Бэн». И тем не менее лишь мужчинам дано писать такие фрески, создавать новые языки, новые концепции. Итак, что же доставляло мне крайнее сексуальное удовольствие? Норико была совершенно раздавлена, полностью порабощена. Она была гораздо менее строптивой, чем я. К тому моменту, когда он снял замазку и вытащил затычки из ушей, Норико уже превратилась в безмозглого младенца, который принялся всхлипывать, ища лишь одного – укрыться в его объятиях. Он обнял ее и усадил на стул, раздвинув ей колени, затем сделал мне знак привязать ей ноги. Пока я возилась с этим, Норико все всхлипывала и сильно дрожала, будто прося мужчину, чтобы он погладил ее по щеке, по голове, помассировал ей плечи, приободрил ее. Наконец я привязала ее ступни к стулу кожаными ремнями. Тогда мужчина скорчился, просунув голову ей между ног и стал смачно лизать ее промежность.

– Эй, Норико! Мы ведь всегда так начинали, правда? Эй-эй! Ты меня слышишь? Слышишь? Ну вспомни! Сколько мы выпили вместе! Ты только подумай! Помнишь тот бар в Аояме с форелями в аквариуме, мы пили там до самого утра, а тайский ресторанчик в Шибуйа, там еще дергалась под музыку целая банда скинхэдов, или караоке у двух травести в «2 Чом». Мы так набрались, что уже и не знали, осталось ли у нас что-нибудь от мозгов. Каждый раз мы так напивались, что не помнили, где у нас язык, и нам уже ничего не надо было, лишь бы добраться до кровати, все так всегда и начиналось. И я говорил тебе, что главное – это не отдых и не сон, а желание, и начинал лизать тебя, вокруг клитора…

Норико, все еще с маской на лице, стонала от удовольствия, чувствуя ласки этого мужчины, эти губы и этот язык в своей промежности. Она отвечала ему своей чувствительностью, будучи не в состоянии произнести ни слова. Он велел мне приготовить леску: с помощью этой нити, просунутой между ног и обвязанной вокруг талии, можно было обнажить клитор, слегка приподняв прикрывающие его половые губы. Норико не поняла, что мы проделали, возможно, она представляла себе палец или язык, которым пытались добраться до ее щелки. Я, должно быть, тоже не раз это испытывала, но никогда после экстази. Для Норико все было впервые.

– Я хочу предложить тебе кое-что, чего мы еще никогда не пробовали.

Глаза у него блестели, как у ребенка, которому выпала невероятная удача поиграть в любимую игру. Когда он был пьян или под кайфом, он всегда говорил одно и то же:

– В моем возрасте я в конце концов понял, что мне нравится, а что – нет, и это далось мне нелегко. Когда я готовился к вступительным экзаменам в институт, мне однажды пришлось вернуться к нам, в деревню. И вот, в одном магазине подержанных книг я как-то наткнулся на серию старых журналов садомазо. Сейчас, вспоминая об этом, должен сказать, что журналы эти были довольно пресные и, пожалуй, хороши лишь на потребу какому-нибудь конченому маньяку. Однако там я нашел одну сцену промывания. Деревенька у нас маленькая… я долго раздумывал и так ничего и не купил, зная, что тут же весь этот забытый богом уголок наполнится глупыми слухами. Потом я все ходил вокруг да около этого книжного магазинчика, но так и не решился купить журнал. И знаешь, я потом жалел об этом все следующие двадцать лет. А может, купи я его, до сих пор бы заворачивал в него бутерброды, как те простаки, которые таскаются на экскурсии с завтраками, завернутыми в разноцветные страницы с фотографиями какой-нибудь древней рок-звезды. Видишь ли, мне всегда хотелось поприсутствовать при промывании, по старинке, с клизмой, совсем как это показано в том журнале. И если я по-настоящему хочу этого, то уверен, мне придется потратить не одну сотню тысяч иен и переступить опасный порог, запастись приличным количеством наркоты и, главное, найти подходящую девицу, такого класса, как Кейко. Это желание застряло во мне с того самого момента, сначала это была всего лишь прихоть, пустяк, но со временем он разросся, как воспоминания о детстве, которые обычно оказываются слишком преувеличенными, когда возвращаешься на прежние места уже в зрелом возрасте. Только видишь ли, в чем дело, на том снимке девица, которой ставят клизму, была такая страшная, что хуже не придумаешь.

Норико уже начала кое-что понимать. Мужчина отошел, но между ног у нее все еще что-то мешало. Она чувствовала это, но ничего не могла сделать.

– Норико! Ты привязана к стулу и сидишь, раздвинув ноги, – весело заметил он.

Норико не поняла, что он говорил, она лишь интуитивно улавливала его голос и своеобразную манеру говорить, однако понимала, что находится в каком-то унизительном положении, а ее хозяин оставил ее, связанную, возбужденную до крайности, когда ей так хотелось, чтобы у нее отсосали.

– Тебе нравится?

Норико поняла по тону, которым был задан вопрос, что протестовать бесполезно, и кивнула. Большинство людей не понимают, что все держится именно на этом моменте, когда соглашаешься. Мужчина же давно знал, что этот момент означает разрушение воли, это было знаком того, что ему удалось, что его энергия взяла верх. Он понял это благодаря собственной решимости.

– У тебя клитор торчит наружу, ты знаешь? И как? Ты чувствуешь унижение?