История Крестовых походов - Жозеф-Франсуа Мишо

И все же великое имя Иерусалима еще не утратило своего ореола в глазах народов; воспоминания о первых походах еще вызывали энтузиазм; благоговение к святым местам, которое ослабевало в самом царстве Иисуса Христа, еще сохранялось за морями. Папа Целестин III, некогда ободрявший участников минувшего похода, мечтал о новом; будучи девяностолетним стариком, он жаждал, чтобы последние дни его освятились отвоеванием Иерусалима. Известие о смерти Саладина обрадовало весь Запад. Папа обратился с посланиями к духовенству и светским князьям, заверяя, что теперь перемирие не может их останавливать и что проповедь нового похода – святое дело. Особые надежды папа возлагал на Ричарда Львиное Сердце и Филиппа Августа.

Английский король после своего возвращения не расставался с Крестом, символом похода; но едва простившись с жестокой неволей, испытав на себе все трудности и беды далекой экспедиции, он думал в первую очередь о том, как восстановить потери, защитить свое государство и удержать атаки Филиппа. Равным образом и Филипп боялся покинуть свои владения из страха перед мстительным и завистливым нравом английского монарха. Бароны обеих сторон разделяли взгляды своих правителей и готовы были лить слезы, сожалея о потере Иерусалима, но не желали больше лить своей крови ради его отвоевания. Лишь небольшое число французских рыцарей под главенством графа Монфорского согласились принять участие в новом предприятии.

Иначе получилось с Германией. Генрих VI, занимавший тогда императорский престол, не разделял с королями Англии и Франции злоключений последнего похода; горькие воспоминания, равно как и страх перед врагами в Европе, не могли помешать в благочестивом деле, а наличие блистательных примеров прошлого как бы налагало на него некую священную обязанность. Правда, государь этот, как мы помним, был отлучен папой от Церкви; однако, невзирая на это, Целестин напомнил ему пример его великого отца, Фридриха Барбароссы, и убеждал принять Крест. Генрих, искавший случая примириться с папой и сверх того имевший обширные замыслы, в которых грядущий поход мог оказаться ему полезным, ласково принял папских послов и не ответил им отказом.

Император Генрих IV, по-видимому, страдал манией величия; по словам современника, он бредил славой Цезаря и исповедовал лозунг Александра: «Имей все, чего бы ни пожелал». Он понял, что благоприятный случай доставляет ему возможность легко осуществить давно задуманную операцию: завоевать Сицилию и проложить путь в Константинополь. Покорясь якобы воле римской церкви, он искал союза с Генуей и Венецией, обещая им богатства побежденных и одновременно имея тайный замысел в один прекрасный день уничтожить обе республики, сокрушить авторитет Святого престола и на этой основе восстановить для себя и своего потомства империю Августа и Константина.

Объявив о своем желании взять Крест, Генрих созвал в Вормсе генеральный сейм, где произнес большую речь в защиту нового похода; затем тут же облачился в одежду крестоносца, и многие последовали за ним, одни, чтобы угодить Богу, другие – императору. Среди принявших Крест выделялись герцог Саксонский, маркграф Бранденбургский, пфальцграф Рейнский, ландграф Тюрингский, герцоги Баварский и Австрийский, епископы Вюрцбургский, Бременский и Верденский. Проповедь похода распространилась по всей Германии, собирая множество энтузиастов, воспламененных и тем, что император лично будет руководить их усердием. Однако у императора были совсем другие замыслы. Многие из вельмож, одни – проникнув в эти замыслы, другие – думая дать властителю благой совет, просили его остаться на Западе и руководить походом из своих владений. Генрих после слабого сопротивления уступил их просьбам и занялся подготовкой. Сам он с сорокатысячным войском направился в Италию, крестоносцы же, разделенные на два больших отряда, должны были встретиться только в Сирии. Первый из отрядов, под руководством герцогов Саксонского и Брабантского, погрузился на суда в гаванях Атлантического океана и Балтийского моря; второй, возглавляемый архиепископом Майнцким и графом Лимбургским, шел через Константинополь, по дороге присоединив к себе венгров, чья королева Маргарита, сестра Филиппа Августа, потеряв супруга, дала клятву окончить дни в Святой земле. Второй из отрядов пришел в Палестину первым, и вожди его решили сразу же приступить к делу. Местные христиане, боясь нарушать перемирие с сарацинами до прибытия всех сил крестоносцев, пытались их остеречь, но в ответ услышали лишь оскорбления немцев, заявивших, что они приехали не коснеть в праздности, а бить неверных. Переходя от слов к делу, вновь прибывшие вышли из Птолемаиды и стали опустошать соседние земли. Мусульмане тотчас объединились под руководством Малек-Аделя и, рассеяв христиан, направились к Яффе.

1197 г.

Этот город, завоеванный такой кровью и такими трудами, был дорог христианам еще и тем, что находился вблизи их столицы. Поэтому, забыв недавние распри, силы Анри Шампанского и бароны Палестины готовились присоединиться к немцам, как вдруг произошло горестное событие, приостановившее их план: король их, вывалившись с верхнего этажа дворца, разбился насмерть, и воинам его, вместо того чтобы следовать за Анри на поле брани, пришлось шествовать в процессии за его гробом. Это отняло время, достаточное для того, чтобы войска Малек-Аделя могли почти беспрепятственно войти в Яффу. Они уничтожили гарнизон города, перебили его жителей-христиан и утвердились почти у самой Птолемаиды. Крайне огорченные, поняв наконец, что их сил недостаточно, крестоносцы решили дожидаться отряда, идущего морем под руководством герцогов Саксонского и Брабантского. Этот отряд прибыл с опозданием, поскольку задержался в Португалии, где принял участие в борьбе местного населения с завоевателями-маврами; тем большей была радость, когда его корабли появились у Птолемаиды. Получив большое подкрепление и сухопутной армией, и флотом, крестоносцы решили не идти навстречу Малек-Аделю, а направились к Бейруту.

Город Бейрут, обладавший прекрасной гаванью и находившийся на равном расстоянии от Иерусалима и Триполи, был лакомым куском и мог бы хоть как-то компенсировать потерю Яффы. По богатству и политическому значению он не уступал Тиру или Птолемаиде. Здесь короновались многие властители Востока, здесь были обширнейшие склады многолетней добычи сухопутных и морских грабежей, а в темницах Бейрута томились многочисленные христианские узники. Поэтому если христиане горели желанием овладеть Бейрутом, то мусульмане имели не менее веские резоны за него держаться. Малек-Адель, проведав о замыслах крестоносцев, поспешил им навстречу. Вдоль равнины между Тиром и Сидоном разразилась кровопролитная битва. Оба войска действовали с решительностью и упорством. Победа склонялась то на одну, то на другую сторону, но в конце концов христиане взяли верх над сарацинами и расстроили их ряды. Много эмиров пало в этом бою; сам Малек-Адель был ранен и нашел спасение в бегстве. В результате этой блестящей победы не только Бейрут, но и многие другие прибрежные города Сирии, в том числе Сидон и Лаодикея, оказались в руках победителей.

Взятие Бейрута дало крестоносцам несметные богатства. Золото, серебро, драгоценные одежды везли возами. Два больших корабля не могли вместить оружия и осадных приспособлений, брошенных мусульманами; оставшегося же продовольствия могло хватить на несколько лет. Но особенную радость победителям доставили девять тысяч единоверцев, освобожденных из тюрем Бейрута и влившихся в ряды их армии. Эта победа прославлялась во всех христианских городах Сирии и Палестины, духовенство которых возносило благодарственные молитвы Господу и повторяло слова Священного Писания: «Тогда Сион восторжествовал от радости и чада Иудины наполнились весельем».

Между тем император Генрих VI, используя все выгоды и средства, которые доставил ему Крестовый поход, завершал завоевание королевства Неаполитанского и Сицилии. Его женитьба на Констанции, последней представительнице нормандского дома, казалось, давала ему подходящий предлог для этого предприятия. Но население острова предпочло Танкреда, побочного брата Констанции, что на четыре года отсрочило реализацию претензий императора; теперь же, после смерти Танкреда, имея достаточную материальную основу, он приступил к делу. Чтобы осуществить его замыслы, вовсе не требовались все силы империи и все ужасы войны: для подчинения измученного народа было вполне достаточно проявить умеренность и милосердие. Но движимый неумолимой местью, победитель не был тронут ни бедствиями побежденных, ни покорностью своих врагов. Все те, кто проявлял верность или хотя бы уважение к семье Танкреда, были брошены в тюрьмы или стали жертвами чудовищных истязаний. Мир, которым похвалялись завоеватели, оказался более страшным, чем война, о чем свидетельствовали разоренные города, невспаханные поля, гибнущий нищий народ. И это дикое варварство шло под знаком Креста, а государь, с которого еще не было снято отлучение, величал себя первым воином Иисуса, вождем святой рати и устроителем всех восточных дел.