В западне - Стивен Кунтс

В нижнем ящике стола у него всегда имелась бутылка виски. Он достал ее и плеснул себе немного в пустую кофейную чашку.

Когда он наливал себе вторую порцию, зазвонил телефон.

– Да.

– Какая-то женщина звонит вам из Калифорнии. Она не назвалась, говорит, это личное дело.

– Моя жена?

– Нет, сэр, я знаю ее голос.

– Хорошо, соедините.

В трубке раздался щелчок.

– Алло, – сказал он. – Это Танос Лиаракос.

– Мистер Лиаракос. Это Карен Эллисон из Калифорнийской клиники.

– Да.

– Ваша жена, мистер Лиаракос, по всей видимости, этой ночью покинула клинику. Мы не можем найти ее на территории. Она забрала с собой свой чемодан.

– Да, – сказал он.

– Мне очень жаль, мистер Лиаракос. Мы сделали все, что могли.

– Да, – сказал он и медленно положил трубку.

В пятницу утром Генри Чарон отправился в Балтимор на разговор по таксофону. Поставив машину на обочине аллеи, он нашел три будки с телефонами. Поскольку еще было рано, он съел ланч в закусочной, запил его кофе, а затем стал прогуливаться взад-вперед. Затем, минут за пять до назначенного времени, он подошел к телефону и стал ждать. Какая-то женщина увлеченно объясняла своему мужу, почему новые простыни выгоднее покупать на распродаже. Повесив трубку за минуту до назначенного Чарону времени, она быстро ушла, удовлетворенная победой, одержанной в бюджетной битве. Она лишь мельком взглянула на Чарона и больше не оборачивалась.

Чарон набрал номер. Тассоун сказал, что это номер таксофона в Питтсбурге. Во всяком случае код соответствовал – 412. Чарон проверял. Когда оператор ответил, он опустил четвертак из разменянных десяти долларов. Тассоун ответил после второго гудка.

– Да.

– Вы обработали мою заявку?

– Да. Где и когда?

– Грузовик должен остановиться в Бризвуде, штат Пенсильвания. Завтра в три.

– Принято. – Связь прервалась.

Чарон вернулся в машину. Прежде чем включить зажигание, он внимательно изучил карту, затем аккуратно свернул ее и сунул ее за противосолнечный козырек.

Четырьмя часами позже в Филадельфии он купил себе билет на автобус до Питтсбурга на завтра, на семь четырнадцать утра. Затем, пообедав в ресторане, поехал на север от Филадельфии, пока не обнаружил недорогой мотель, где остановился и заплатил наличными.

Поднялся он в пять утра. Машину оставил на круглосуточной стоянке в полуквартале от автостанции и за полчаса до отправления был уже в зале ожидания.

Автобус отправился минута в минуту. Багаж Чарона состоял из простенького рюкзака, который он положил на сиденье рядом с собой. Пассажиров оказалось одиннадцать человек. Чарон сел в конец автобуса, так, чтобы водитель не смог разглядеть его в зеркало.

Через два сиденья впереди него на другой стороне от прохода сидела парочка, которая спустя тридцать минут после начала поездки, когда автобус выехал на Пенсильванскую скоростную трассу и набрал скорость, закурила сигарету с марихуаной. По автобусу разнесся тяжелый сладковатый запах. Чарон открыл окно в ожидании, когда водитель увидит хорошо различимое облако дыма и остановит автобус. Но автобус не останавливался. После второй сигареты мужчина и женщина уснули.

Чарон рассматривал мелькавшие за окном окрестности и пытался представить себе, какой здесь могла быть охота. В Гаррисберге четверо пассажиров вышли и трое вошли. Парочка, что сидела через проход, снова начала курить марихуану. Один из новых пассажиров заворчал, чем вызвал смех у курильщиков. Водитель не обращал ни малейшего внимания на происходящее.

Автобус прибыл на стоянку для грузовиков в Бризвуде чуть позже полудня. Водитель объявил остановку на полчаса для ланча, затем спустился по ступенькам и двинулся к ресторану. Большинство пассажиров последовали за ним.

Взяв свой рюкзак, Чарон не спеша отправился в мужской туалет, расположенный в той части здания, которая предназначалась для водителей грузовиков. Он нашел свободную кабинку и устроился на толчке. Когда, спустя полчаса, он вышел, автобуса уже не было.

Чарон купил газету, а затем направился в ресторан, попросил меню и занял место у окна.

Сенатор Боб Черри имел репутацию старорежимного политика. Теперь ему было чуть больше семидесяти, а во время второй мировой войны он служил в морской авиации США и сбил семь японских самолетов. После войны он закончил юридический колледж и окунулся в политику. Четыре года Боб провел в законодательном собрании штата Флорида, четыре года – в Палате представителей Конгресса США, а после попал в Сенат. С тех пор он там и состоял.

Высокий, сухопарый, с пронзительным взглядом и скрипучим голосом, он разработал правила самого престижного в мире мужского клуба и добивался их признания. И он достиг своего. Он отказался от возможности стать лидером парламентского большинства: он предпочитал оказывать поддержку другим, более амбициозным, чем он сам, но, возможно, менее прозорливым, и, пользуясь своим влиянием, решал, кому заседать в различных комиссиях, которые ведут всю работу в Сенате. Как член Наблюдательной комиссии Сената и покровитель партийных лидеров он имел огромную власть. Правительственные чиновники приглашали его на завтрак, президент – на ланч, а люди с высоким общественным положением – на обед. Когда Боб Черри чего-то хотел, он этого добивался.

Его жена умерла десять лет назад, и с тех пор он пользовался услугами высоких, фигуристых секретарш, сменявших одна другую. Ни одна не задерживалась более двух лет. Нынешней его помощнице – бывшей мисс Джорджия – было двадцать шесть лет.

Сегодня за ланчем Т. Джефферсон Броуди с трудом сдерживался, чтобы не смотреть на нее. Впрочем, он ни на что и не рассчитывал. Он прекрасно знал Боба Черри – этот старый козел даст сто очков форы любому молодцу по части обращения с таким товаром. Поэтому Т. Джефферсон Броуди, будучи дипломатом, с пониманием поглядывал на мисс Тину Джордан. Когда она проходила через зал, направляясь в дамскую комнату, он оценил ее формы, следя за тем, как восхитительно покачиваются ее ягодицы.

– А она штучка, – с сожалением вздохнул Броуди.

– Да, она такая, – согласился Боб Черри, натянуто улыбнувшись. – Что у тебя на уме, Джефферсон?

Броуди вынул из внутреннего кармана куртки чек и передал его сенатору. Чек был на пять тысяч долларов.

– Это пожертвование для ваших деятелей из Комитета по внутренней политике.

Черри посмотрел на чек.

– "Эф Эм Дивелоупмент Корпорейшн". Никогда не слышал о них.

– Это известная фирма. Строят торговые центры и всякое такое. Они и раньше жертвовали для КВП.

– О! Забыл. Говорят, в первую очередь пропадает память. – Черри сложил чек и сунул его в карман. – Ладно, спасибо тебе и "Эф Эм Дивелоупмент". Пожертвования на алтарь демократии возвращаются сторицей.

– Что правительство собирается делать с иностранной помощью России?

Черри отхлебнул вина.

– Возможно, обеспечат налоговые льготы компаниям, которые создают совместные предприятия с Советами. Что-нибудь вроде этого. Американский бизнес может многому научить русских: создание капитала, управленческая экспертиза, инвестиционный контроль и т. д. Нашим компаниям от этого мало пользы, разве что получат целевые кредиты для стимула. Это сработает. – И он перешел к другим вопросам.

Джефферсон Броуди почти, не обращал на него внимания. Он думал о КВП – Комитете по внутренней политике. Это была блестящая лазейка, сохранившаяся после недавней реформы избирательной системы, попортившей кое-кому немало крови. Члены Конгресса могли иметь свои фонды и распоряжаться ими как угодно, но не расходовать деньги напрямую на собственную избирательную кампанию. Поэтому такие фонды предназначались для регистрации избирателей, для политического образования выборщиков, зондажа общественного мнения и прочих подобных вещей.

Но все-таки самым замечательным в этом комитете, не зависящем от капризов избирателя, – и Броуди почувствовал, как его буквально распирает восхищение тем гениальным парнем, который все это придумал, – было то, что избранные в Конгресс могли определять своих жен, сыновей, дочерей и подружек в КВП на халяву, что существенно увеличивало доходы. Пожертвования можно было использовать и на личные расходы, если они имели отношение, пусть даже самое отдаленное и туманное, к целям комитета.

Попросту говоря, это были грязные деньги. В своей частной жизни политики из кожи вон лезли, пытаясь свести концы с концами на зарплату, которая в четыре раза превышала среднюю по Америке, а на публике бесконечно твердили о том, как много они сделали, чтобы улучшить положение большинства американцев. Суровым и тяжелым, говорили они своим избирателям, оказалось бремя общественной службы.

Не то чтобы Т. Джефферсон Броуди питал отвращение к лицемерию большинства политиков – он испытывал ужас от одной только мысли, что кому-то приходится жить на девяносто тысяч долларов в год. Наоборот, их жадность была только на руку. На Капитолийском холме всегда хватало нуждающихся. И Т. Джефферсон Броуди обеспечивал себе прекрасное существование, давая советы своим клиентам облагодетельствовать страждущих.