Том 3. Поэмы 1905-1922 - Велимир Хлебников

Октябрь 1921

Шествие осеней Пятигорска*

Опустило солнце осеннееСвой золотой и теплый посох,И золотые черепа растенийЗастряли на утесах,Сонные тучи осени синей,По небу ясному мечется иней;Лишь золотые трупики ветокМечутся дико и тянутся к людям:«Не надо делений, не надо меток,Вы были нами, мы вами будем».Бьются и вьются,Сморщены, скрючены,Ветром осенним дико измучены.Тучи тянулись кверху уступы.Черных деревьев голые трупыЧерные волосы бросили нам,Точно ранним утром, к ногам еще босымС лукавым вопросом:«Верите снам?»С тобой буду на ты я.Сады одевали сны золотые.Все оголилось. Золото струилось.Вот дерева призрак колючий:В нем сотни червонцев блестят!Скряга, что же ты?Пойди и сорви,Набей кошелек!Или боишься, что ворыБольшие начнут разговоры?

Грозя убийцы лезвием,Трикратною смутною бритвой,Горбились серые горы:Дремали здесь мертвые битвыС высохшей кровью пены и пана.Это Бештау грубой кривой,В всплесках камней свободней разбоя,Похожий на запись далекого звука,На А или У в передаче иглойИ на кремневые стрелыДревних охотников лука,Полон духа земли, облаком белый,Небу грозил боевым лезвием,Точно оно – слабое горло, нежнее, чем лен.Он же – кремневый ножВ грубой жестокой руке,К шее небес устремлен.Но не смутился небесный объем:Божие ясно чело.Как прокаженного крепкие цепиБештау связали,К долу прибилиЛовкие степи:Бесноватый дикарь – вдалеке!Ходят белые очи и носятся полосы,На записи голоса,На почерке звука жили пустынники.В светлом бору, в чаще малинникаСлушать зарянокИ желтых овсянок.Жилою былаГорная голоса запись.Там светлые воды и камни-жрецы,Молились им верно седые отцы.

Кувшины издревле умершего моряСтояли на страже осени серой.Я древнюю рыбку заметил в кувшине.Плеснулась волна этоМертвого моря.Из моря, ставшего серым строгим бревном,Напилены доски, орлыУмной пилой человека.Лестниц-ручьев, лада песен морей,Шероховаты ступени.Точно коровий язык. Серый и грубый, шершавый.Белые стены на холмы велиПо трупам усопшей волны, усопшего моря.Туда, на Пролом,Где «Орел» и труп моряКрылья развеял свои высоко и броско,Точно острые мечи.Над осени миром покорнее воскаЛапти шагают по трупам морей,Босяк-великан беседует тихоСо мной о божиих пташках.Белый шлем над лицом плитняковым холма, степного вождя,Шероховатые шершавы лестниц ладыПесен засохшего моря!Серые избы из волн мертвого моря, из мертвого поля для бурь!Для китов и для ящеров поляна для древней лапты стала доскойЗдесь кипучие ключиЧеловеческое горе, человеческие слезыТопят бурно в смех и пение.Сколько собак,Художники серой своей головы,Стерегут Пятигорск!В меху облаковДве Жучки,Курган Золотой, Машук и Дубравный.В черные ноздри их кто поцелует? Вскочат, лапы кому на плечо положив?А в городе смотрятся в окнаПисатели, дети, врачи и торговцы!И волос девушки каждой – небоскреб тысяч людей!Эти зеленые крыши, как овцы,Тычутся мордой друг в друга и дремлют.Ножами золотыми стояли тополя,И девочка подруге кричит задорно «ля».Гонит тучи ветреный хвост.

Осени скрипки зловещи,Когда золотятся зеленые вещи.Ветер осениШвырял листьями в небо, горстью любовных писем,И по ошибке попал в глаза (дыры неба среди темных веток).Я виноват,Что пошел назад.Тыкал пальцем в небо,Горько упрекая,И с земли поднял и бросилВ лицо горстьОбвинительных писем,Что поздно.

Плевки золотые чахоткиИ харканье золотом веток,Карканье веток трупа золотого, веток умерших,Падших к ногам.Шурши, где сидел Шура, на этой скамье,Шаря корня широкий сапог, шорох золотого,Шаря воздух, садясь на коней ветра мгновенного,В зубы ветру смотря и хвост подымая,Табор цыган золотых,Стан бродяг осени, полон охоты летучей, погони и шипа.

Разбейся, разбейся,Мой мозг, о громады народного «нет».Полно по волнам носитьсяСтеклянной звездою.Это мне над рыжей степьюОсени снежный кукиш!А осень – золотая кроватьЛета в зеленом шелковом дыме.Ухожу целоватьХолодные пальцы зим.

Стали черными, ослепли золотые глазята подсолнухов,Земля мостовая из семенух.Сколько любовных речейНыне затоптано в землю!Нежные вздохиЛыжами служат моим сапогам,Вместе с плевком вспорхнули на воздух!Это не сад, а изжога любви,Любви с семенами подсолнуха.

5 ноября 1921

Берег невольников*

Невольничий берег,Продажа рабовИз теплых морей,Таких синих, что болят глаза, надолгоПерешел в новое место:В былую столицу белых царей,Под кружевом белымВьюги, такой белой,Как нож, сослепа воткнутый кем-то в глаза.Зычно продавались рабыПолей России.«Белая кожа! Белая кожа!Белый бык!» –Кричали торговцы.И в каждую хату проворнее вораБыл воткнут клинокНабора.Пришли; смотрят глупо, как овцы,Бьют и колотят множеством ног.А ведь каждый – у мамыньки где-то, какой-тоЛюбимый, дражайший сынок.Матери России, седые матери,– Войте!ПродавателиСмотрят им в зубы,Меряют грудь,Щупают мышцы,Тугую икру.«Повернись, друг!»Врачебный осмотр.Хлопают по плечу:«Хороший, добрый скот!»Бодро пойдет на уруСтадом волов,Пойдет напролом,Множеством пьяных голов,Сомнет и снесет на плечахКолья колючей изгороди,И железным коломС размаха, чужойНатыкая живот,Будет работать,Как дикий скотБуйным рогом.Шагайте! С Богом!Прощальное баево.Видишь: ясные глаза егоСмотрят с белых знамен.Тот, кому вы верите.«Бегает, как жеребец. Рысь! Сила!Что, в деревне,Чай, осталась кобыла?Экая силища! Какая сила!Ну, наклонись!»Он стоит на холодине наг,Раб белый и голый.Деревня!В одежды визга рядись!Ветер плачевныйГонит снега стадаНа молодые года,Гонит стада,Сельского хама рог,За море.Кулек за кульком,Стадо за стадом брошены на палубу,Сверху на палубы строгих пароходов,Мясо, не знающее жалости,Не знающее жалобы,Бросает рукаМировой наживыИгривее шалости.Страна обессынена!А вернется оттудаЧеловеческий лом, зашагают обрубки,Где-то по дороге, там, на чужбине,Забывшие свои руки и ноги.(Бульба больше любил свое курево в трубке.)Иль поездами смутных слепцовБыстро прикатит в хаты отцов.Вот тебе и раз!Ехал за мореС глазами, были глаза, а вернулся назад без глаз.А он был женихом!Выделка русской овчинки!Отдано русское тело пушкам– В починку! Хорошая починка!В уши бар белоснежные попалПервый гневный хама рев:Будя!Русское мясо! Русское мясо!На вывоз! Чудища морские, скорее!А над всем реютНа знаменахТемные очи СпасаНад лавками русского мяса.Соломорезка войныЖелезной решеткоюВтягиваетВсе свежиеИ свежие колосьяС зернами слез Великороссии.Гнев подымался в раскатах:Не спрячетесь! Не спрячетесь!Те, кому на самокатахКататься даденоВ стеклянных шатрах,Слушайте войЧеловеческой говядины,Убойного и голубого скота.«Где мои сыны?» –Несется в окно вой.Сыны!Где вы удобрилиПажитей прах!Ноги это, ребра ли висят на кустах?Старая мать трясет головой.Соломорезка войныСельскую РусьВтягивает в жабры.«Трусь! Беги с полей в хаты»,–Кричит умирающий храбрый.Через стекло самокатаВ уши богатым седокам самоката,Недотрогам войны,Несется: «Где мои сыны?»Из горбатой мохнатой хаты.Русского мясаВывоз куй!Стала РоссияОгромной вывеской,И на нееЖирный палец простертМирового рубля.«Более, болееОрдВ окопы Польши,В горы Галиции!»Струганок войны стругает, скобля,Русское мясо.Порхая в столицеМножеством стружек– Мертвые люди!П ароходы – чудовищаС мерзлыми трупамиМоре роют шурупами,Воют у пристани,Ждут очереди.Нету сынов!Нету отцов!Взгляд дочери дикийСмотрит и видитБезглазый, безустый мешокС белым оскалом,В знакомом тулупе.Он был родимым отцомВ далекой халупе.Смрадно дышит,Хрипит: «Хлебушка, дочка»<. . . . . . . . . . . . . . .>Обвиняю!Темные глаза СпасаБелых священных знамен,Что вы трепыхалисьНад лавками русского мясаМолчаИ не было упреков и желчиВ ясных божественных взорах,Смотревших оттуда.А ведь было столько мученья,Столько людей изувечено!И слугою войны – порохомПодано столько печеньяИз человечиныПушкам чугунным.Это же пушек пирожного сливки,Сливки пирожного,Если на сучьях мяса обрывки,Руки порожние– Дали…Сельская голь стерегла свои норы.Пушки-обжорыСаженною глоткой,Бездонною бочкойГлодали,Чавкая,То, что им поданоМяса русского лавкой.Стадом чугунных свиней,Чугунными свиньями жрали насЭти ядер выше травы скачки.Эти чугунные выскочки,Сластены войны,Хрустели костями.Жрали и жрали нас, белые кости,Стадом чугунных свиней.А вдали свинопас,Пастух черного стада свиней,– Небо синеет, тоже пьянея,Всадник на коне едет.МыБыли жратвой чугуна,Жратвою, – жратва!И вдруг Же завизжало,Хрюкнуло, и над нею братва, как шершнево жало,Занесла высокоКолСвященнойОгромной погромной свободы.Это к горлу ЖеБэПриставило нож, моря тесак,Хрюкает Же и бежит, как рысак.Слово «братва», цепи снимаяРаботорговли,Полетело, как колокол,Воробьем с зажженным хвостомВ гнилые соломенные кровли.Свободы пожар! Пожар. Набат.Хрюкнуло Же, убежало. – Брат!Слово «братва» из полы в полу, точно священный огонь,На зареИз уст передавалосьВ уста, другой веры заветШепотом радости тихим.Стариковские, бабьи, ребячьи шевелились уста.Жратва на землеБез силы лежала,Ей не сплести брони из рогож.И над нею братваДымное местью железо держала,Брызнувший солнцем ликующий нож.Скоро багряныйДикой схваткой двух букв,Чей бой был мятежен,Азбуки боем кулачнымКончились сельской РоссииМолитвы, плач их.Погибни, чугун окаянный!И победой Бэ,Радостной, светлой,Были брошены трупные метлы,Выметавшие села,И остановленВойны праздничный бег,Работорговли рысь.Дикие, гордые, вы,Хлынув из горла Невы,В рубахах морской синевы,На Зимний дворец,Там, где мяса главный купецЗа черным окном,Направили дуло.Это дикой воли ветер,Это морем подуло.Братва, напролом!Это над морем«Аврора»Подняла: «Наш».«Товарищи!Порох готовлю».Стой, мертвым мясомТорговля.Браток, шарашь!Несите винтовок,Несите парашВ Зимний дворец.Годок, будь ловок.Заводы ревут: на помощь.Малой?Керенского сломишь?В косматой шкуре греешь силы свои.Как слоны, высоко подняв хоботы,Заводы трубилиЗорюМировому братству: просыпайся,Встань, прекрасная конница,Вечно пылай, сегодняшняя бессонница.А издалека, натягивая лук, прошлое гонится.Заводы ревут:«Руки вверх» богатству.Слонов разъяренное стадо.<. . . . . . . . . . . . . . .>Зубы выломать…Глухо выла мать:Нету сына-то,Есть обрубок.И целует обрубок…Колосья синих глаз,Колосья черных глазГнет, рубит, режетСоломорезка войны.

Ноябрь 1921