Расплата за ложь - Кай Хара

назад, чтобы она опустилась на его колени, и я поднимаю на него глаза.

― Ты веришь, что ты так же хороша, как они?

Его взгляд скользит по моей шее вниз, туда, где мое горло дергается, когда я сглатываю. Он снова тянет меня за волосы, когда я не отвечаю.

― Я боюсь ― правда, тревожусь, ― что этого все равно будет недостаточно. Что даже с дополнительным обучением я все равно не справлюсь. Что, может быть, они дали стипендию и звание капитана не тому человеку. ― Говорю я ему, наконец-то признавшись в своих худших опасениях.

Он рассматривает меня с минуту, его глаза с интересом следят за движением моих губ.

― Чтобы вести за собой команду, нужна уверенность. Нужно верить, что ты готов, и верить, что ты лучший, иначе ты саботируешь себя еще до того, как выйдешь на поле. С тем же успехом можно вообще не играть. ― Он говорит, проводя пальцами по моим волосам, отчего по коже бегут мурашки. ― Я знаю, на что ты способна, я видел это. Я бы не стал обманывать тебя и давать тебе ложную надежду, если бы считал, что ты не так хороша, если не лучше, чем та команда, с которой тебе предстоит встретиться сегодня. Но сейчас ты должна в это поверить. Скажи мне, что ты готова.

― Я готова. ― Говорю я ему, стараясь придать своему голосу уверенности.

― Я не слышу тебя, любимая. Скажи мне, что ты готова.

― Я готова, ― произношу я более твердо. Улыбка расплывается по моему лицу, когда я смотрю на него.

― Скажи мне, что ты лучшая.

― Я лучшая!―

― Скажи мне, что ты, блять, собираешься победить.

― Я, блять, выиграю! ― говорю я, закрывая глаза и выкрикивая слова.

Когда я открываю их, он смотрит на меня с довольной улыбкой и таким горячим взглядом, что срывает с меня все покровы и заглядывает прямо в душу.

― Хорошая девочка.

Из меня вырывается смех, и словно пузырь стресса внутри меня лопается, освобождая меня из тюрьмы моего кружащегося сознания.

― Спасибо.

Я выпрямляюсь, и мы сидим в дружеском молчании несколько минут, пока он заканчивает делать мне прическу.

― Посмотри на нас, ― говорю я ему. ― Мы буквально заплетаем друг другу волосы. Тренер Фолкнер гордилась бы нами.

Его веселый смех ударяет мне в ухо, как свежая родниковая вода в жаркий день. На моем лице появляется гордая улыбка, а в животе возникает чувство, схожее с волнением.

Что-то тихо вибрирует между моих ног, и я смотрю на экран своего телефона. Это Картер.

Мне не нужно долго думать об этом.

Я сразу же отправляю звонок на голосовую почту.

― Когда у тебя следующая игра? ― спрашиваю я его.

― Через неделю. Думаю, в этом сезоне мы сможем стать единогласными чемпионами. ― Он говорит, в его тоне отчетливо слышна гордость.

― Это было бы потрясающе, особенно если у вас там будут скауты.

― Скаут Арсенала должен приехать на один из матчей в конце декабря, это единственный матч, который меня волнует.

Я хмыкаю во все горло, подтверждая его слова.

― Тяжело было играть после смерти родителей?

Я чувствую, как его руки на мгновение замирают в моих волосах, а затем снова начинают двигаться, и меня охватывает смущение.

― Извини, ― пробормотала я. ― Я не хотела лезть не в свое дело.

Он заканчивает заплетать косу и завязывает ее, прежде чем ответить.

― Все хорошо. ― Он говорит мне: ― И нет, не совсем. Футбол ― это то, как я чту их память, именно когда я играю, я чувствую себя ближе всего к ним. Это скорее борьба за то, чтобы найти способы сохранить память о них вне поля.

― Как библиотека? ― спросила я, вспомнив, что торжественное открытие состоится в эту субботу.

― Да, они оба были заядлыми читателями, а моя семья из поколения в поколение посещала АКК, так что в этом был большой смысл. Но я пытаюсь найти другие способы.

― Будь терпелив. Не обязательно все делать прямо сейчас. У тебя впереди целая жизнь, чтобы чтить их.

― Ты права. ― Сказал он задумчиво. ― А что насчет тебя? Ты надеешься стать профессионалом?

Я насмехаюсь над этим.

― Для женщин это гораздо более ограниченное поле деятельности, как в плане возможностей, так и в плане оплаты. Я люблю футбол и хочу, чтобы он стал частью моего будущего, но после колледжа он, скорее всего, отойдет на второй план, и я смогу выбрать любую карьеру.

― Чем бы ты хотела заниматься?

― Честно говоря, я не уверена. Определенно, каким-нибудь молодежным тренером на стороне, чтобы помочь воспитать следующее поколение девушек. Я также люблю животных, так что, может быть, стану ветеринаром? ― Мои глаза блестят от волнения, когда я продолжаю говорить: ― О, или открою кошачье кафе! Это было бы так весело.

Он весело смеется, вставая, и этот звук щекочет мне уши.

― Я не думал, что ты сумасшедшая кошатница.

Я хватаюсь за протянутую им руку и позволяю поднять себя на ноги.

― Сумасшедшая? Да. Кошатница? Когда-нибудь.

Его ответная улыбка настолько широка, что глаза превращаются в щелки, а у меня в животе порхают бабочки.

У него тысяча разных улыбок, и каждая из них имеет уникальное применение, уникальный смысл. Я разбираю их на части, анализирую, что он пытается передать каждой из них.

Сейчас он улыбается мне с такой нежностью, что у меня перехватывает дыхание. Его рука тянется ко мне, тыльная сторона пальцев проводит по моей челюсти и закручивается вокруг свободной пряди волос.

― Я пропустил часть. ― Он размышляет.

Он подносит ее к носу и нюхает, вдыхая из глубины души. Его глаза мягко закрываются, когда он вдыхает запах.

Я застыла перед ним.

Наконец, он открывает глаза. Они потемнели до такого оттенка, что кажутся почти черными.

― Блять, ты так охренительно пахнешь. Это была пытка ― держать тебя в руках и не иметь возможности ничего с этим поделать.

― Это… это духи, которые я купила здесь.

― Дело не в духах, ― ворчит он. ― Дело в тебе.

Я безумно краснею, застигнутая врасплох и одновременно довольная его комплиментом.

― Не беспокойся о прическе, ― говорю я ему, доставая из комода еще одну повязку. ― Ты отлично справился. У меня есть повязка, чтобы держать неизбежные свободные пряди уложенными. ― Я надеваю