Расплата за ложь - Кай Хара

Он говорит, шепча мне на ухо. ― Чтобы тебя трахнул я, то есть.

― Ты опять ведешь себя неуместно.

― Разве? ― спрашивает он, поднимая руку, которая держит мое запястье, между нами. ― Потому что последние две минуты я держу большой палец на твоем пульсе, и твое сердцебиение подскакивает каждый раз, когда я говорю о том, чтобы трахнуть тебя. Твое тело хочет меня, даже когда твой мозг отрицает это.

Я насмехаюсь.

― Я предлагаю не обращать внимания на мозг и просто позволить нашим телам бороться друг с другом. Предпочтительно голыми и со мной сверху, но я приму это в любом виде. ― Он говорит с хитрой ухмылкой.

― Нет. ― Я поражаюсь тому, как твердо прозвучали мои слова. Я боялась, что мой голос дрогнет и откроется то, что я не готова открыть.

Он смотрит на меня томно, его глаза говорят обо всем и ни о чем одновременно. Несколько тактов мы стоим, не двигаясь, позволяя музыке вокруг нас унять неловкость, которую могло бы вызвать молчание. Он смотрит в мои глаза, словно думает, что в них он может найти ответ для меня.

Как убедить меня, как соблазнить меня, как расшифровать меня.

Я не могу больше выносить молчание.

― Потанцуй со мной.

― Нет.

Я нахмурилась.

― Потому что я не делаю то, что ты хочешь?

― Потому что если я прикоснусь к тебе прямо сейчас, Тайер, в этом платье, в этом клубе и под эту песню, ― говорит он, жадно облизывая губы, и это движение посылает укол прямо в мой клитор. ― Я не смогу остановиться. Я съем тебя на этой барной стойке, а потом переверну тебя на диван и буду трахать, пока ты не выкрикнешь мое имя. ― Он делает шаг ко мне, хватаясь за шею и используя ее, чтобы поднять мое лицо к себе. ― Мое имя. Мое настоящее имя. И ты будешь делать это так громко и так настойчиво, что люди подумают, что ты открыла новое божество.

― Ты сделаешь это на глазах у всех этих людей?

― Нет. Я бы сначала купил бар и выгнал всех.

― Правда? ― спросила я, затаив дыхание.

Его глаза темнеют, а непринужденная улыбка на губах стирается с лица.

― Не играй со мной.

― Я и не играю.

― Я уже говорил тебе однажды, что ты заплатишь за свою ложь. Счет растет, и я не уверен, что ты готова заплатить за это. ― Он говорит, отпуская меня и делая шаг назад.

Я сглатываю, отворачиваюсь от него и смотрю на танцпол.

― Я иду танцевать. ― Говорю я, потому что что еще я могу ему сказать. Я начинаю уходить, но он хватает меня за запястье, удерживая на месте.

― Помни, что я сказал, ― говорит он мне. ― Никто тебя не тронет.

Он отпускает мою руку и опускается на один из диванов в зале напротив танцпола. С этой точки обзора он сможет продолжать наблюдать за мной.

За мной и, видимо, за тем, кто окажется достаточно глуп, чтобы подойти ко мне.

17

В итоге я отвожу Тайер и Неру домой после ночной вечеринки в «Барокко».

Беллами уехала с Роугом, а Сикстайн в итоге была похищена Фениксом.

Он появился, набросился на нее, устроил хаос и в конце концов исчез вместе с ней.

Тайер попыталась побежать за ними, но я удержал ее: одна моя рука обхватила ее талию и притянула к своей груди.

Черт, как же это было приятно.

Она идеально прижималась ко мне, как будто ее тело было разработано и вырезано так, чтобы совпадать с моим, как кусочек пазла.

Она отпихнула меня и стала отчитывать за то, что я не позволил ей побежать за ними, но у Феникса были свои дела, и не ей было вмешиваться.

К тому же, чем больше он концентрировался на Сикс, тем больше он оставлял Тайер в покое.

Я еще не забыл, как он ранее вмешивался, что в конечном итоге привело к пари между мной и Девлином.

Это чертово пари.

Впервые в жизни я боюсь не проигрыша.

Я боюсь не проигрыша, а цены проигрыша.

Потому что я ни за что не подпущу Девлина к Тайер. Если я увижу, что он повернул голову в ее сторону, мне придется лишить его зрения.

Навсегда.

Я качаю головой. Я говорю как чертов псих, как и Роуг. И я это чувствую.

После «Барокко» проходит неделя, и я понимаю, что времени у меня в обрез. Иногда мне кажется, что я так близок к тому, чтобы убедить ее. Как будто если бы я просто схватил ее и поцеловал, она бы мне позволила.

Я не могу этого сделать, потому что знаю, что решение должно исходить от нее.

Но, черт возьми, как же я этого хочу.

В другие дни она обнимает меня за плечи так холодно, что можно заморозить весь Тихий океан. В такие дни мне хочется вытравить из нее все ее упрямство.

А потом впихнуть обратно, потому что это одна из тех вещей, которые мне больше всего в ней нравятся.

Сегодня один из таких дней.

Я убираю оборудование, пока она завершает свою любимую тренировку ― бег на трибуне, ― когда слышу позади себя громкий шум, а затем болезненный крик.

Обернувшись, я обнаружил, что она растянулась на полпути к трибунам, сжимая руками лодыжку.

Я пересекаю поле и преодолеваю ступеньки по три за раз, даже не успев осознать, что переместился.

― Дай-ка я посмотрю. ― Я говорю, и беспокойство, которое я пытался скрыть, прорывается в моем голосе.

― Я споткнулась об одну из ступенек, ― говорит она с гримасой, освобождая лодыжку. ― Я отвлеклась.

Я осторожно берусь за ее ногу, стараясь при этом не сдвинуть ее с места. Взявшись за конец одного из шнурков, я медленно потянул его и развязал узел.

Я берусь за заднюю часть ее лодыжки и осторожно снимаю ботинок, после чего провожу по лодыжке влево, а затем вправо, чтобы проверить, насколько она способна двигать ею.

― Как больно? ― спрашиваю я, оглядываясь на нее. Она вздрагивает, когда я немного отодвигаю ее за пределы досягаемости.

― Все нормально. Я скорее раздражена тем, что это произошло.

― Думаю, это растяжение,