Смерть и рождение Дэвида Маркэнда - Уолдо Фрэнк

Птицы пели, ноги его ступали по росе, на деревьях лежал еще предутренний туман.

Дэвид Маркэнд стоял во дворе и обливался холодной водой из ведра. Он увидел, как Гарольд поднимается по ступеням, и понял: что-то случилось. Он прикрылся полотенцем.

Мальчик остановился шагах в десяти от него.

- Я пришел сказать, что я больше не позволю матери вести ваше хозяйство. - Он с трудом находил слова. Проще было бы драться, чем разговаривать; но то, что Маркэнд стоял перед ним голый, обезоружило его. - Я пришел сказать, чтобы вы объявили моей матери, что она больше вам не нужна. Если вы не сделаете, как я говорю, я изобью вас.

- Погодите минуту, - сказал Маркэнд. Он вошел в дом, надел башмаки и брюки и возвратился. Капли воды еще блестели на его груди. - Теперь повторите, что вам нужно.

- Я сказал вам: оставьте мою мать в покое... Сидите тут один, а еще лучше - убирайтесь в свой город и там ищите себе других шлюх.

Маркэнд подошел ближе и, схватив мальчика, поднял его на воздух. Гарольд не был ни слаб, ни труслив, но его обезоружила неожиданность нападения, сумятица в его душе и что-то в выражении лица Маркэнда. Он слышал свой голос: "Шлюха... шлюха..." Он оскорбил мать и себя самого; стыд и страх обуревали его. Маркэнд на руках донес его до калитки; он держал его крепко и бережно. Он сбросил мальчика вниз, на дорогу. Гарольд перекувырнулся, но не ушибся и встал на ноги. Маркэнда уже не было видно.

"Я назвал ее шлюхой, я назвал ее шлюхой!" - звенело у Гарольда в ушах. Он медленно пошел по дороге.

На заре Маркэнд проснулся с мыслью о сыне. Он лежал в постели и видел перед собою лицо Тони. - Предательство! Мой сын чувствует, что я предал его. Нелепость! - Он стал думать о Гарольде Горе. Юноша озлоблен, он подозревает свою мать и Маркэнда - нелепость. Но он глубоко и слепо чувствует предательство матери - справедливое чувство. Маркэнду трудно понять это чувство; немудрено, что Гарольд не сумел найти для него правильных слов. Но оно справедливо. А Тони... Разве предатель отец, отлучившийся из дому на несколько месяцев? Навсегда? Нелепость. И все же Тони прав.

Это внезапное пробуждение на заре с мыслью о Тони (и как тень этой мысли - Гарольд) стало привычкой. Маркэнд вставал с постели усталый. Он начал худеть. Он не ответил Элен на письмо.

Однажды днем, когда он сидел в саду и строгал пахучие мягкие сосновые доски для книжной полки Деборе, Люси Демарест в белой полотняной амазонке и черных сапогах вдруг очутилась перед ним.

- Здравствуйте! - сказала она. - Вот я и разыскала, где вы живете.

- Здравствуйте, - сказал Маркэнд.

- Я вам не помешала?

- Нет, ничего.

- Может быть, зайдете как-нибудь вечерком к чаю?

Маркэнд покачал головой.

- Так заняты, что некогда ходить по гостям?

- Я уже месяц не был в городе.

- Вы никогда не выходите из дому?

- Я гуляю по окрестностям.

Она внимательно смотрела на него.

- Что вы делаете сейчас?

- Вот - строгаю доску...

- Пойдемте прогуляемся немного.

- Сейчас?

- А почему же не сейчас?

Какая-то тяжесть навалилась на него; горячий туман застилал солнце; он последовал за девушкой. Она вывела свою лошадь к началу холмистой дороги за каменоломнями. Там она привязала ее.

- Поло привык ожидать меня. Интересно, о чем он думает, когда я исчезаю на несколько часов?

- Ни о чем, - сказал Маркэнд.

- Пожалуй, вы правы. Не о чем ему думать. - Она посмотрела на него так, словно ей в первый раз пришло в голову, что он - человек. - Но вот вы, говорят, уже давно здесь и все время живете совсем один. Должно быть, у вас есть о чем подумать... Нет-нет, можете не отвечать. Я не допытываюсь. Это, право, не имеет значения.

Они шли медленно, по жара была мучительная. Маркэнд чувствовал, как взмокла от пота его распахнутая рубашка. Девушка вынула из-под лифа платок и, приподняв тонкую ткань, вытерла пот на груди. За лугом начиналась роща; солнце было уже за деревьями, и роща отбрасывала густую тень.

- Пойдем посидим там, - сказала девушка. Она повела его в рощу. Маленький ручей смеялся на дне оврага; там было прохладно и уединенно.

Девушка легла на спину и взглянула на Маркэнда. Он видел, как она платком вытирала грудь; пуговица на ее лифе осталась незастегнутой. Он опустился на колени возле нее и, расстегнув остальные пуговицы, распахнул лиф. Ее груди были обнажены. Он долго смотрел на них, потом поцеловал. От них шел влажный и сладкий запах. Он стал ласкать их, накрыв ладонями. Что-то было в них слабое и нетвердое, хотя это были молодые, совершенные по форме груди. Не хватало им женского. Это вызвало в нем желание смять их. Он сдержал свой грубый порыв и заглянул в глаза Люси, холодные и выжидающие. У него вдруг появилось странное чувство, словно эти глаза жили отдельно от тела и наблюдали, как оно наслаждается. Он прикрыл ее грудь.

- Что случилось? - спросила она, не шевельнувшись. - Почему вы это сделали?

- Я думаю - так нужно.

- Боитесь "погубить" меня? Не бойтесь.

- Нет, не потому.

- Я вам не правлюсь?

- По-настоящему - может быть, нет.

Она стала тяжело дышать; его отказ возбуждал ее больше, чем его ласки.

Он знал, что, если сейчас он не возьмет ее, она его возненавидит. Вдруг он испугался.

- Простите, - сказал он, - со мной творится что-то непонятное.

Она приподнялась на локте и свободной рукой ударила его. Удар пришелся по щеке, и щека запылала. Он повалил ее навзничь, сплетая руки с ее руками, тело с ее телом. Она боролась, но слабо, потом затихла. Он коснулся губами ее шеи... Снова ощущение хрупкой пустоты остановило его страстный порыв. Он мучительно желал овладеть ее телом, по ее грудь, ее шея - их хрупкость была преградой. В нерешительности он огляделся: холмы окружали их, темные холмы, закованные в броню листвы. Голод плоти в нем дошел до боли. Но теперь преградой были холмы, закованные в броню холмы.

- Зачем вы ударили меня? - сказал он, поднимаясь. - Я обезумел от этого.

- Уходите, - пробормотала она. Она все еще лежала на спине.

- Да, я уйду. - Он повернулся и пошел прочь.

...Отец Люси, старшина Демарест, в обществе бутылки пива сидел на крыльце, когда по ступеням поднялась его дочь. У него были темные волосы, обрюзгшие желтоватые щеки и глаза, выпученные и остекленевшие, точно в постоянной лихорадке. Он жил с дочерью вдвоем, любил ее, но мало с ней соприкасался. Его жизнь состояла из одних лишь торговых сделок (в Уотербери, где они проводили зиму, у него была контора) и пьяных досугов. Люси он давал больше денег, чем ей было нужно, предоставляя ей полную свободу, и относился к ней с обожанием, в котором сам себе не смел признаться. Физически она была точной копией его покойной белокурой жены, которая умерла слишком рано, не успев насытить его страсть, и эту страсть он бессознательно перенес на дочь. Он и Люси во многом походили друг на друга: тот же темперамент, вкусы, дух; безудержность в удовлетворении своих желаний, цинизм, похотливость одного легко могли найти отклик в другом. Но они ни о чем не могли говорить друг с другом, потому что об основном... о физической любви отца к дочери... не могло быть сказано ни слова.

- Хорошо покаталась? - спросил он ее.

- Нет. Слишком жарко.

- Кларисса! - закричал он. - Кларисса! Еще бутылку. Мисс Люси тоже выпьет... Зачем же ты ездила?

- А что мне было делать?

- Лучше выкупалась бы в озере.

- Мне нравится, когда жарко... Охладиться всегда успеешь.

- Не похоже, что сегодня жара тебе понравилась. Она тебе испортила настроение.

- Это не жара. Если хочешь знать, я кое-что видела, что мне не понравилось.

- Ну, расскажи.

Старая дева, вся в черном, в скрипучих шнурованных башмаках, принесла бутылку пива и тарелку с печеньем. Погружая губы в пивную пену, Люси сказала:

- Ты знаешь этого Маркэнда?

Демарест выпрямился.

- А что?

- А вот что! Мне хотелось проверить... так, для себя. И оказалось, что это правда: он путается с вдовой Гор.

- Ее сын приходил сюда, ко мне.

- Гарольд Гор? Что он говорил? - теперь насторожилась Люси.

- То же, что и ты. Бедный мальчишка прямо с ума сходит. Он говорит, что его мать путается с этим Маркэндом. Но ночам ходит к нему. Ругал ее, плакал, бедняга.

- Но она ему в матери годится. - Люси смотрела в сторону.

- Мальчишка до того дошел, что я боюсь, как бы не было скандала, если только мы не предупредим это. Он чуть ли не застрелить его хочет.

- Что же ты думаешь делать?

- А вот решим. - Он внимательно поглядел на дочь, которая по-прежнему смотрела в сторону.

- Как ты узнала?

Она повернула к нему лицо.

- Очень просто. Я пришла к мистеру Маркэнду. Я сказала ему: не хотите ли стать моим любовником, мистер Маркэнд? А он сказал: очень сожалею, мисс Демарест, но я уже прежде сговорился о том же с одной пожилой дамой, по фамилии Гор. - Она допила свое пиво. - Хочу выкупаться, - сказала она и вышла.

В тот же вечер четыре человека пришли в дом старшины Демареста: его компаньон, Кларенс Дейган; Сэм Хейт, местный столп баптистской церкви; Джекоб Лоусон, представитель того нового элемента, с помощью которого Клирден надеялся обрести былую славу; и маленький толстенький человек с визгливым голосом, почтмейстер Вилли Ларр, который регулярно округлял число голосов клирденских избирателей и отдавал их Дейгану и Демаресту. Через комнату проскрипела Кларисса, оставив на столе батарею бутылок. Она одна была неотъемлемой частью комнаты; когда она ушла, там стало пусто, несмотря на то что пятеро мужчин сидели за столом... пусто под высоким куполообразным потолком, среди деревянных панелей, стульев ампир из красного дерева с бронзой и больших французских окон, сквозь которые навевал лето мягкий южный ветерок.