Мертвое царство - Анастасия Александровна Андрианова

через города. За миг весь Любир поперёк пройдёт и глазом не моргнёт! Не для него законы живых, ох, не для него.

Гарел повернулся так, что стала видна вторая сторона его лица. И тут я едва не поперхнулась пенным: глаз мужчины был сплошь чёрным, а вокруг глазницу обрамляли мелкие бурые пёрышки. Морь.

– Хуже базарной бабы, ну правда. Эй, Маблек, принеси-ка мне лукового пирога, да поживее!

Юркий подавальщик споро кинулся выполнять заказ, а меченый Виле продолжил:

– Князь – великий волхв, он исцелил всех от Мори. Зачем ему разорять могилы? Нет ничего тут интересного, руку даю. Какая-то нищая шваль пытается найти ценности, чтобы продать скупщикам. И перестань собирать слухи: я один раз видел того князя, которого прозвали мёртвым. Говорят, он правда умирал, но снова поднялся. Так вот: он хороший человек, пусть и тяжёл нравом. Он не станет тревожить меченых и терем у него вовсе не из камней, я уверен.

«Умирал, но снова поднялся» – от этих слов мурашки пробежали по моей спине. Я боялась того человека, которого называли мёртвым князем, князем-чудовищем, но отчего-то теперь я поняла, что мне нужно постараться узнать о нём больше.

Гарел разочарованно скривил губы. Я грызла чуть подостывшую жареную рыбу и гадала: если я подсяду к ним поговорить, поймут ли они, что это я разоряю могилы? И если поймут, сразу поднимут на ножи или я успею сбежать? Мне не пришлось долго раздумывать: Гарел сам посмотрел в мою сторону и поманил рукой.

– Эй, падальщица! Ты ведь падальщица?

Снова на меня уставились три дюжины глаз. Я вздохнула и неохотно встала, взяла свою тарелку с кружкой и присела к Гарелу с Виле, который снова неодобрительно покачал головой. Смотреть на его меченый глаз было жутко и любопытно одновременно. Я видела немало мёртвых меченых, но живые в здешних краях встречались крайне редко. Что-то завораживающее определённо было в том, что к человеческим телам прилипали не то звериные, не то нечистецкие черты.

– Да, я падальщица. У вас есть для меня работа?

Отпираться и врать было бессмысленно: все видели мой наряд, трость и окуриватель. Я старалась держаться вальяжно, но не терять бдительность.

– Н-нет… Но это так занятно: встретить…

– Бабу-падальщика, да. Ну, любуйся, пока можешь.

Гарел звонко, по-мальчишески расхохотался, а Виле по-прежнему молчал. Чёрный глаз его не моргал, в отличие от здорового.

Я продолжила есть свою рыбу, спиной чувствуя, как на меня продолжают пялиться некоторые посетители.

– Наши могильники кто-то разоряет, – прогудел Виле. – Ты давно в наших краях? Может, видела кого? Или слышала – падальщики и могильщики же обмениваются вестями.

– И правда, сперва в соседних деревнях разоряли, – подал голос тот, кто сетовал на худых кур.

«Началось», – подумала я и быстро оценила расстояние до выхода. Не так уж плохо, смогу убежать, если дело примет опасный оборот. Эх, Раве! Не мог прогнать меня в другой день. Был бы он трезв, ему бы не пришло в голову гнать сестру лучшего друга в осеннюю ночь.

– Я никого не видела. Я не бываю на могильниках, только передаю тела. Моя работа заключается в другом.

Мой голос звучал ровно и на редкость убедительно. Что ж, я почти не врала.

– Тут без тебя свои падальщики, – крикнул кто-то из дальнего угла. – Иди отсюда, пока они тебя не поимели. Или ты за тем и приехала?

Кабак взорвался хохотом, и даже подавальщик Маблек, появившийся из кухни с пирогом для Гарела и полдюжиной полных кружек, рассмеялся во весь рот. Я пожала плечами: к такому мне не привыкать.

– Может, за тем. Но только с тобой точно не лягу.

Дерзкий парень зло оскалился, и снова все засмеялись, теперь уже над ним.

– А со мной? – вдруг спросил Гарел.

Я сощурилась на него: молодой, красивый, с гладким лицом, не отмеченным ни Морью, ни оспой. Мысленно посчитав свои лики и траты на дальнейший путь, я усмехнулась:

– Всё может быть.

Виле вдруг завернул свой надкушенный пирог в тряпицу, которую выудил откуда-то из котомки, встал с места, положил на стол пару ликов и потрепал Гарела по плечу.

– Ну-ка идём. Чего к девке пристал? Идём-идём.

Он так настойчиво потащил несчастного, ничего не понимающего Гарела к выходу, что я поняла: они меня боятся. Плохо было то, что моё присутствие стало слишком очевидным во всех смыслах. Они заметили раскопки могил, да и сейчас я сидела словно ворона среди толстых гусей. Ещё мне кое-что показалось странным: никто не говорил о царской армии, словно и не шли войска Сезаруса по Тракту через деревни. Быть может, люди здесь, на Перешейке, были настолько поглощены своими делами, что не видели в намечающейся войне ничего особенного? Надеялись, что их это не коснётся? Может, причина была в чём-то другом или армию обсудили уже до того, как я вошла.

Быстро покончив с рыбой, я залпом допила пенное, расплатилась и тоже покинула кабак.

Князь

От Огарька не было вестей уже четыре дня, и я мучился тревогой, а ещё головными болями и непонятным свербением в груди. Словно что-то царапало, разрывало меня изнутри, а я никак не мог дать этому выход. Я разослал гонцов всюду, приказал скакать дни и ночи, искать везде, где можно, не исключая даже самые дешёвые торговые мыльни с самыми грязными девками. Это было опасно, я понимал, что не все из гонцов вернутся: всё же набеги на заставы продолжались, пусть наши воины и были впредь расторопнее, выслеживали царских лазутчиков прежде, чем те приносили беду.

Нилир и Смарагдель пытались меня успокоить, но мне не хватало Огарька так, как калеке не хватает отнятой части тела. Он был во мне, моей рукой, моим сердцем, моей душой, и в неведении мне было хуже, чем могло бы быть в смерти.

– Мой князь, совет ждёт.

Голос дружинника заставил злобу вскипеть во мне, но всё же я заставил себя оторваться от раздумий и вежливо кивнуть.

– Помню. Передай, что иду уже.

Я в последний раз взглянул с верхнего яруса на Горвень и виднеющийся посад, глупо надеясь увидеть наездника верхом на медведе. Никого не было. Я развернулся и пошёл в зал.

Мне бы собрать настоящий совет – созвать бы всех князей у себя, даром что Холмолесское было главным княжеством. Быть может, я малодушничал, но себе и всем говорил, что не могу сейчас срывать князей с мест и звать в Горвень, просить оставить стольные в опасные времена. Конечно, князья бы и не согласились идти у меня на поводу – разве что Пеплица выслушала бы. Вместо того я позвал тех, в ком был уверен: старших соколов Сапсана и Дербника, Пеплицыного Канюка, своего воеводу Нилира и Смарагделя. Последний, естественно, держался особняком: стоял в углу с мрачной задумчивостью на лице и изо всех сил делал вид, что