Правда против лжи. О Великой Отечественной войне - Александр Огнев

Мерцаловы в книге «Сталинизм и война. Из непрочитанных страниц истории (1930- 1990-е)» (1994) пишут, что причины огромных потерь нашей армии — «уровень руководства подготовкой обороны страны и ведением войны со стороны Сталина и ряда его ближайших: советников». Как же такой уровень не помешал СССР победить сильнейшего противника, мобилизовавшего для войны с ним потенциал почти всей Европы? На этот вопрос ответил Солоухин в «Камешках на ладони»: «Мы немцев во время войны просто завалили трупами. Они просто не успевали нас стрелять». 24.12. 2000 г. Астафьев говорил на канале ТВЦ, что мы победили «мясом и только мясом». Можно понять его боль за огромные потери на войне и не обращать внимания на преувеличения в этих эмоциональных выкриках. Сам он писал, что в последних боях в одной из наших дивизий погибло две с половиной тысячи артиллеристов, но «противник понес потери десятикратно большие» (Пр.25.11.1985). Когда он уверял, что, «сгубили боеспособные армии под Сталинградом», то можно сказать: там погибло много прекрасных советских людей, но враг понес еще более страшные потери. Никто не будет отрицать, что 6-я армия Паулюса и 4-я танковая армия Гота, разгромленные и уничтоженные в районе Сталинграда, принадлежали к лучшим соединениям Германии.

Да, не раз бросали в бой полки «прямо с колес». Это изобразил М. Алексеев в романе «Мой Сталинград», в котором с документальной точностью схвачена полынно-горькая правда о наших поражениях и чувствуется скорбь, тягостные переживания автора за гибнущую матушку-пехоту, ненависть к тем, кто зверствовал на нашей земле. Иной настрой у Астафьева. В его книге столь много черных красок при изображении нашей армии, писателя захватила так сильно ненависть к советскому строю, что он потерял объективность в изображении противоречивой действительности того времени, и не показал, в частности, с должной ясностью того, что же помогло нам выдюжить. Тогда было немало неразберихи, нелепостей в наших запасных полках и во время боевых операций. Сужу об этом не понаслышке. Что-то, показанное Астафьевым, могу подтвердить, но другое, что говорит о его односторонней идеологической пристрастности, хочется оспорить.

Астафьев пишет о выступлении политработника перед солдатами: «Навострил бойцов на подвиги политический начальник, заработал еще один орден, прибавку в чине и добавку в жратве». О начальнике политотдела дивизии полковнике Мусенко: «У человека-карлика были крупные, старые черты лица, лопушистые уши, нос в черноватых ямках свищей, широкий налитый рот с глубокими складками бабы-сплетницы в углах, голос с жестяным звяком». Даже при остром желании очернить политруков надо знать меру. Среди них были и неважные работники, и отличные воспитатели, отважные воины, их выступления несли немало ценной для солдат информации. В изображенное Астафьевым время даже на фронте не очень-то щедро раздавали ордена, а в тылу… в его книге взяла верх тенденция, ведущая не столько к постижению сложной правды о войне, столько к неуемному бичеванию всего, что связано с советской властью. В романе рассказывается о двух братьях Снегиревых, которые убежали из части, пробыли дома несколько дней и затем возвратились на службу. После этого их судили и расстреляли, посадили в тюрьму их мать, где она «умом тронулась». Невозможно поверить в это. Большинство пойманных во время войны дезертиров отправлялось в штрафные роты. Летом 1942 г. мне, семнадцатилетнему мальчишке, довелось участвовать в поимке дезертира. В 1946 г., когда я приехал на побывку домой, моя мать, придя в праздник от соседей, сказала мне: «Сегодня я с твоим дезертиром за столом сидела Он благодарит тебя, не поймали бы вы его — умер бы он в своей яме, болел, сильно». После войны он работал в совхозе на карельском перешейке. Этот пример я привожу для того, чтобы как-то противостоять лжи, которой верят люди, не знающие того времени. Г. Кривошеев, руководитель авторского коллектива книги «Гриф секретности снят», сообщил: за злостное дезертирство осуждено 376 250 человек» (Виж.2001. № 6. С.94). Всего осудили 994,3 тыс., около 400 тыс. срок исполнения был отодвинут до окончания военных действий с направлением их в штрафные роты.

Астафьев, оживив в своей памяти обиду на советскую власть за высылку его деда-мельника в Игарку, вспомнив свои ухабы в жизни после демобилизации из армии, поддерживал тех, кто обездолил трудящихся и разваливает Россию. Мне было больно за него, за своих товарищей-фронтовиков, когда однажды смотрел его выступление по телевидению: не по-солдатски, не по-мужски он жаловался на власть потому, что ему трудно жилось в первые послевоенные годы. Он не мог не знать, что тогда многие участники войны (и не только они) испытывали сходные сложности. Я вернулся на гражданку в 1947 г., в 22 года у меня был окончен один курс педучилища (война прервала мою учебу), специальности никакой, отец убит на войне, у матери четверо детей, все они младше меня, пособие на них давалось мизерное. Надо было помочь им выжить. Сразу устроился на работу и одновременно стал учиться в вечерней школе, а потом заочно в институте. И мне, и моим товарищам советская власть делала многое, чтобы мы могли успешно пробивать себе дорогу в жизни. Астафьев стал знаменитым писателем, Героем Социалистическою труда, заслуженно получил немало наград и премий, и неблагородно было не помнить, что дал советский строй ему и всему нашему народу.

Поэт Б. Куликов, друживший с Астафьевым, перед своей смертью заявил в открытом письме к нему: «Признаться, я не верю, что вы напишете правдивый рассказ о Сталинграде, коли не перемените своих взглядов на русский народ (по вашему, …он «дегенерат»), на русскую армию, на русских военачальников» (Дн.1993.№ 16). Это предсказание оправдалось. В неистовом стремлении изобразить самую что ни на есть сермяжную правду Астафьев использовал в романе словечки, которые слышали и Пушкин, и Гоголь, и Достоевский, и Л. Толстой, и Чехов, и Горький, и Шолохов, но которые не считали нужным вводить их ни в речь персонажей, ни тем более в авторское повествование. Н. Бурляев отметил в своем дневнике: «Минут 15 мы беседовали с Астафьевым один на один. Говорил он, часто пересыпая речь крепкими выражениями» (Нс. 2000.№ 1. С.207). Порывая с благородной традицией русской литературы, Астафьев пошел по пути писателей, которые не могут обходиться без непристойных словечек. Тяжко знакомиться с его книгой, больно за автора, за фронтовиков, за читателей.

Но несправедливо приравнивать его к Владимову, который в напечатанной в «Общей газете» статье (2001. № 30) воспылал фальшивой заботой о нем. Различие их состоит не только в силе художественного дара, но и в самом мировосприятии. Когда читаешь даже последние произведения Астафьева, где подчас непростительная злость окрашивает изображаемую жизнь, все же чувствуешь, что это писал запутавшийся человек, изрыгающий хулу на Россию, но не порвавший с нею свою кровную связь. Он, как и Распутин, Белов, Бондарев, чуждый для либералов человек, не мог бы жить вне Родины. Иное у Владимова: его тощие художественные способности в сочетании с оторванностью от коренных проблем нашей жизни выдают человека, потерявшего национальную русскую почву.

Глава 9. Какая война была в 1941–1945 годы?

Раньше привычно писали, что «борьба с фашистским агрессором была не борьбой наций, а именно классовой борьбой, борьбой двух социальных систем, борьбой противоположных идеологий». На самом деле фашизм и социализм столкнулись тогда в смертельной схватке, воевали не только армии, но и антагонистические социальные системы, несовместимые экономические и политические идеологии. После совещания у Гитлера 30.03.1941 г. Гальдер записал: «Наши задачи в России: разбить вооруженные силы, уничтожить государство… Борьба двух идеологий… Огромная опасность коммунизма для будущего…Коммунист никогда не был и никогда не станет нашим товарищем Речь идет о борьбе на уничтожение» (Т.2. С.81). Война с фашизмом была политической борьбой. С. Кара-Мурза поражался неискренностью «белых идеологов», которые «притворяются, что не понимают простых, всем известных вещей. Вот Б. Бондаренко излагает общий для всех них тезис: «Я считаю ту великую Победу не красной победой, а Отечественной Победой… Победила там, на полях сражений, не красная Россия, а русская Россия». Если это говорится искренне, то перед нами тяжелый случай группового отказа мыслительного аппарата — и у немалой группы…Если же речь идет о войне, когда стреляют твердыми пулями, то Отечество воплощено в конкретно-исторические формы, и противопоставлять дух этим формам просто глупо. Белые непрерывно проклинают советскую индустриализацию — а Отечественную Победу любят. Но ведь и ежу ясно, что без индустриализации и коллективизации этой победы быть бы не могло» (Зв.2000.№ 30).

Б. Васильев заявил: «фашисты — это одно, немцы совсем другое» (ЛгЛ1–17.09.2002). И другие авторы осуждают людей, которые «до сих пор не разделяют немецкий народ (солдат) и фашистских главарей, заставивших этот народ воевать против СССР. А смешивать их в одно целое нельзя, об этом еще в дни войны предупреждал И. Сталин» (Тж.22.02.01). Он на самом деле отделял немецкий народ от правителей. 3.07.1941 г. Сталин говорил: «В этой великой войне мы будем иметь верных союзников… в том числе в лице германского народа» порабощенного гитлеровскими заправилами». 23.02.1942 г. он подчеркнул: «Было бы смешно отождествлять клику Гитлера с германским народом, с германским государством». Кое-кто считает, что «очень многие, если не большинство, в немецкой армии, чувствуя несправедливость войны, были нашими врагами по принуждению» (Тж.22.02.01). Не все немцы одобряли решение Гитлера напасть на СССР. 22.06.1941 г. Геббельс зафиксировал в дневнике: «У нас в народе несколько подавленное настроение» (Вж.1997.№ 4. G37), Но в 1941–1943 тт. подавляющее большинство немцев жаждало победы над СССР. Даже попав в окружение, немецкие солдаты сражались до последней возможности. И это только по принуждению? Нередко читаешь: «Мы воевали не с немецким народом, мы воевали с фашистами и их приспешниками» (СР.20.02.01). Сколько было их тогда? Многие миллионы? Были ли они или не были частью немецкого народа? В начале войны кое у кого из советских людей возникли иллюзии о том, что немецкие рабочие и крестьяне, «порабощенные гитлеровскими заправилами», не станут поддерживать фашистскую верхушку и перейдут на сторону СССР. В повести Е. Носова «Усвятские шлемоносцы» (1977) лектор внушал нашим крестьянам, что «немецкие солдаты, такие же, как и мы с вами, простые труженики», «никак не заинтересованы воевать против нас, своих же братьев», они «повернут штыки против своих хозяев». Война быстро развеяла эти наивные надежды.