Ангелы - Дарина Грот

Что делал Люцифер в такие моменты, я понятия не имею! Но я ни разу не слышал и не видел, чтобы он извинился перед ней за то или иное слово, которое она посчитала обидным или восприняла как повод для того, чтобы устроит истерику. Иногда мне хотелось притащить Люца за шкирку к Розе и сказать: «Смотри, сволочь, что ты наделал!» а после заставить его извиняться. А потом я думал, а зачем я должен это делать? Что от этого изменится? Эти двое померятся через пару дней и буду хохотать во всю глотку, сидя на кухне.

Порой Роза обвиняла меня в том, что я не веду себя как мужик. По ее мнению я должен был разбить брату рожу. Я же так не считал. Люц не переходил рамки дозволенного. К тому же он не хамил, как казалось ей, более того всегда подбирал различные уменьшительно-ласкательные словечки и в итоге получалось: лапушка, солнышко, милочка, дорогуша и тому подобные высказывания, которые меня жутко раздражали, зато Розу радовали. Я молча переживал внутри весь тот ад, а Роза явно выказывала, что ей приятно, как с ней обходится Люц. В этом плане она была молодец: она говорила и показывала, когда брат бесил ее и когда нет.

Как-то так. Со временем я начал привыкать к беспределу в нашем доме. У брата постоянно были разные девушки и мне казалось, что их круговорот никогда не кончится. Я даже не мог поверить в то, что в нашем затхлом городишке было столько девушек. Люцифер, питаемый энергией природы, никогда не останавливался. Был бы я на его месте, я бы просто утомился сношаться каждую ночь, пытаясь ублажить очередную дуру! Это реально отнимает много сил. Поэтому я думал, что Люцифер существует за счет солнечной энергии, ну или еще что-нибудь такое. У брата не было ничего нового, его жизнь одного спермотозоида просто продолжалась.

Порой Роза смотрела на его девушек, как на что-то чрезвычайно заразное, с некой брезгливостью в глазах… с ревностью. Но я сразу же начинал вести разговор сам с собой, типа, «ты чего, чувак, чокнулся? Совсем уже оскотинился?». Вроде после прочтения лекций самому себе, я становился спокойнее, ревность к Люциферу в глазах Розы исчезала.

В какой-то момент я начал замечать, какой отпечаток оставлял на нас наш злополучный ВУЗ… особенно на Розе.

Почти с каждой неделей она менялась. Она становилась все тяжелее и тяжелее. Мне было тяжело носить ее в голове. Она сменила стиль одежды, стала более вызывающе что ли, броской и вульгарной. Роза одевалась так, чтобы подчеркнуть фигуру, чтобы уничтожить меня морально. Она почти перестала убого красить свои брови. На каждой паре, которую вел мужик, Роза была просто бесподобна. Она медленно превращалась в стерву, пока только во внешности. Поначалу я был чуть-чуть рад этому: уж слишком она была хороша, что, несомненно, стало причиной для ревности.

Но я опять же молчал. Честно, я не хотел ничего говорить ей, чтобы не поругаться. Мне очень не нравилось когда мы с ней были в ссоре. Но как же хреново, когда всякое говно переживается внутри, особенно ревность, когда хочется снести голову, а ты можешь только улыбаться и говорить о любви.

Я учился властвовать над собой, своими «негативными» эмоциями, своей ревностью. В то время как Роза становилась редчайшим цветком, глядя на который хочется сорвать, положить его в книгу и засушить. Сухой цветок в руках – лучше, чем никакого. Роза действительно стала ангелом. Ее белоснежное каре, тонкая шея, большие голубые глаза, идеальная осанка, тонкая талия, длинные ноги…Ух! Это чудо принадлежало мне! Это чудо хотело, чтобы на нее смотрели…смотрели все мужчины, не только я! Ее повадки, лисьи или кошачьи, я не знаю, но они сводили меня с ума… ну и не только меня. Когда она прищуривалась, а делала она это часто, потому что знала, как хороша, то ее черные пушистые ресницы придавали ей чертовски привлекательный вид! Я обожал ее прищур, и плевать мне было на то, что после него обычно следовала обида и все такое.

Я не знаю, что происходило в университете, но там что-то явно происходило! Как и было обещано, Алогэ разделила нас: группа парней и группа девчонок. Естественно, занимались мы по-отдельности. Я понятия не имел, о чем говорили девчонкам, но говорили, видимо, складно и интересно, поскольку именно те пары влияли на изменения Розы.

Ребятам, то есть нам, говорили достаточно странные вещи, типа жизненные. Я раньше даже не думал и не подозревал, что такому вообще учат. Например, как то мы с братом пришли на очередную лекцию к Алогэ. Люцифер, как всегда, забурился в первые ряды: оттуда лучше видно на какой несчастной сопле держится пуговица на груди у Алогэ. Я же все-таки предпочитал садиться подальше. Чего уж там скрывать – потрясающие формы профессорши не могли оставить равнодушным никого. Но чтобы мой мозг не перегревался я садился подальше.

После звонка вошла Алогэ и вот оно блаженство – тишина и блаженные вздохи по всей аудитории. Я смотрел в окно, держа свои мысли подальше от пуговки.

      В общем Алогэ рассказывала, как нужно вести себя с девушками, чтобы она…ну, за мужика в доме держала. Больше всего меня поражало то, что профессор говорила о физическом воздействии на любимую. То есть в наше время очень даже поощряется насилие над слабыми, неважно девушка или парень, неважно в каком виде оно будет проявляться. Я не мог уложить эти мысли у себя в голове. Как? Как можно ударить любимую девушку? Ладно, хер с ним, как вообще можно ударить девушку? Как сама женщина могла говорить об этом? Дикий ужас просто не укладывался во мне. Общество современности диктует нам мораль наших поступков, оправдывая насилие и подлость, и оговаривая идеалы, воспитанные многовековым поколением прямоходящих! Та сексапильная женщина у огромной черной доски, с умопомрачительной фигурой, стояла и рассказывала о таких ужасах! Кусок идиота! Как я мог даже подумать о том, что я смог бы ударить Розу, эту хрупкую девушку? Какая чушь! Алогэ, наверное, сама не понимала, о чем говорила. Ее кощунственная речь лилась с такой легкостью – меня тошнило. Меня вообще тошнило от университета, от одного его только вида! От того, о чем там говорили, я просто ходил с ума… естественно, от злости.

Всякий раз, когда Роза спрашивала меня о том, что нам говорили на парах, пока у девчонок была другая пара – я молчал в ответ! Что мне ей было ответить? Знаешь, моя любимая Роза, мне сказали навалять тебе как следует, предварительно нажравшись, обозвать некой тварью, которая попортила всю мою жизнь, запрещая все самые интересные вещи. Звучало бы это так: ««Не бухай!», я сказала «хватит курить!», я сказала извинись»… Ну зачем Розе это надо было знать? Я посчитал, что вовсе не к чему. Я молчал, старательно делая вид, что тот смешной и жалкий предмет совершено не стоит внимания. Он на самом деле не стоил внимания! Никакая чушь не заслуживает внимания!

Роза тоже не рассказывала, что говорили им на парах. Но она и не говорила, что это какой-то ничтожный предмет! Я не слышал несколько ноток раздражения в ее голосе. Я не чувствовал от нее никакого разочарования. Роза только говорила, что эта пара посвящена «женским секретам». А раз это сраный секрет, то он должен был оставаться секретом, то есть мне его знать было не положено.

Женский секрет – звучит, как сморкающийся мужик в носовой платок. Кто-кто, но женщины абсолютно не способны хранить тайну…особенно, которую им не выгодно хранить! Странный секрет университетских женских пар видимо был очень выгодным, раз Роза старательно пыталась отвлечь меня, всякий раз, когда я спрашивал ее об этом. Она начинала как-то по-глупому смеяться, чесать затылок и нести полную чушь, не связанные между собой слова, значащие: «расслабься, чувак! Ничего важного для мужчин там не говорят!». В один прекрасный момент я сказал себе: «Плевать мне на вашу пару, знать ничего не желаю!». Незнание – замечательная вещь. Можно самому придумать всю херню и переживать по этому поводу. Но кому какое дело? Кто чего знал…а у каждого свое знание. Я ни разу не встречал людей, знающих одинаково один секрет…

Профессора же в университете продолжали настаивать на необходимости получения идиотского образования. На каждой паре, на каждой перемене, в столовой, в спортзале, в коридорах…везде, они, словно низкие и подлые горгульи, появлялись и заявляли о святости диплома и о голове, забитой знаниями, как помойка отходами. А я, с каждой минутой своей жизни в заведении, сходил с ума от «обязательства». Зачем надо было так стремиться к диплому? Ведь порой образование только мешает и рушит гениальные планы, мысли и идеи. Я могу представить, как хреново живется музыкантам с профессиональным образованием. Ведь образование загоняет человека в жуткие рамки, говоря, что правильно, а чего быть никак не должно!

Композитор не может написать ни одной лишний ноты, если это запрещают правила музыки, ни один филолог не скажет предложение на другом языке так, как бы хотелось ему, если этого не позволяют правила. По поводу правил, мы с Трокосто не раз спорили. Стоит ли говорить, что наш куратор был в действительности помешан и одержим всякого рода правилами? Он пытался доказать мне, что правила сохраняют и поддерживают воспитание человека. Я же считал, что правила только разрушают жизни человечества, загоняют таланты в бетонные рамки. Потом этот талантливый мудак будет биться головой об эти стены, желая порушить их. Да вот только хер чего у него выйдет! Воспитание человечества? Херня! Всем было, есть и будет плевать на эти правила.