Осенние визиты - Сергей Лукьяненко

Мужчина угодливо захихикал.

– У тебя есть некоторый выбор, – сказал Илья. – Ты можешь поднять этот пузырек, и сожрать все его содержимое…

– Нет! – выкрикнул мужчина.

Илья пожал плечами.

– Ты выбрал.

Три пули вошли в грудь бывшего юриста, и Владислав Самохин, добрый отец двоих детей и ласковый дедушка трехлетней внучки, довольный собой и жизнью убийца-любитель, отлетел к стене. Он еще видел того, кто принес ему смерть – человека с холодными голубыми глазами и красивым, хоть и грубым лицом. Видел сквозь боль и сгустившуюся тьму, и почему-то в последний миг ему показалось, что эта тьма видна не только ему.

– Передай ей привет, – сказал Илья, отворачиваясь от трупа.

Старик молчал, глядя на него.

– Где твой брат? – беззлобно спросил Карамазов.

– Я действительно не знаю, – ответил старик. – Он уехал рано утром, сразу после завтрака. В Москву, вероятно. Полагаю, мне не следует особо радоваться смерти этих негодяев?

– Не стоит. Я просто не люблю дилетантов… и тех, кто видел меня за работой.

– Это ведь ты взорвал квартиру?

– Да.

– Там погибли невинные люди… дети…

– Поверь, я об этом сожалею, – честно сказал Илья. – У тебя тоже есть выбор, старик.

Его новый клиент посмотрел на валяющийся на полу пузырек.

– Противно… – прошептал он.

Илья одобрительно кивнул.

– Пуля лучше. Это мужская смерть… и мужское оружие. Мне действительно жаль, что так вышло.

– Я могу попросить вас… не сжигать дом?

– Зачем? Думаю, дачка застрахована…

Старик кивнул на бумаги.

– Книга. Она почти готова… возможно, ее даже выпустят. «Экология души»…

Карамазов почувствовал неясную симпатию.

– Здесь слишком много следов, старик.

– Если вам не очень дорог пистолет, вы можете вложить его мне в руку,

– сухо, словно рассуждая о чем-то абстрактном, предложил старик. – Словно я застрелил этих двоих, а потом покончил с собой.

Илья молча подошел к старику и приставил к его виску увенчанное глушителем дуло. Почему бы и нет. Мужественные люди заслуживают маленьких подарков… тем более, если те удобны и ему.

– Ты можешь помолиться, – предложил он.

– К сожалению, я не верю в Бога, – голос старика впервые дрогнул.

Илья нажал на спуск.

– Не держи зла, старик… – отступая от тела сказал он. Неприятная работа. Гнусная. Для таких слизняков как те двое. Хорошо хоть, пуля вошла аккуратно.

Когда через четверть часа Илья вышел из домика, он не сразу понял, что изменилось. Ему пришлось почти минуту оглядываться, прежде чем до него дошло…

Дверь сортира была открыта.

– Бля… – Илья метнулся к «скворечнику», запоздало заглядывая внутрь. Вот так дедок… как убедительно он говорил! На мгновение ему захотелось вернуться в домик и поджечь его. Но восхищение немощным противником так и не рассеялось бесследно.

– Полклиента, – он позволил себе улыбнуться. Карамазову еще не приходилось убивать клиентов по частям. Непривычно, но в чем-то забавно.

К электричке он вновь возвращался через лес. Ему очень понравился вкус воды в роднике.

9

– Болеет кто? – спросил водитель, когда они уже подъезжали к больнице. Николай кивнул, не вдаваясь в объяснения. Больница казалась спящей. Никаких милицейских машин, суетящихся людей. Он почувствовал робкую надежду – двойник мог еще здесь не появляться.

Расплатившись из скудного запаса российских купюр – он еще толком не менял доллары на рубли, Шедченко вылез из потрепанной «Тойоты». Помог сестре, выбирающейся из широкой двери так неуклюже, как способны лишь люди, для которых такси – недоступная роскошь.

– Коленька, почему ты так спешишь?

В голосе Тани был страх. Понятно, для нее все мысли сейчас были о Сашке…

– Не знаю. Правда, не знаю. Идем.

Они не сразу нашли двери приемного покоя, спрятавшиеся за углом здания. Шедченко долго жал кнопку, слыша как внутри здания отзывается звонок. Наконец послышались шаги. Шедченко слегка посторонился, так, чтобы в глазок был виден не только он, но и сестра.

– Что вам надо? – настороженно поинтересовались из-за двери. Николай не удивился. Врачи видели, что скорая помощь не подъезжала, а визиты ищущих дозу наркоманов случались обычно под утро.

– Девушка, у меня здесь сын лежит, – неожиданно плаксиво, моляще, сказала сестра. – Саша Шедченко… он очень тяжелый. Брат из Киева приехал, позвольте мы пройдем… пожалуйста…

Последовала короткая пауза. Когда через минуту дверь все же открылась, за ней оказалась уже не только медсестра, но и врач – плотный, крепкий мужчина. Он внимательно посмотрел на Шедченко и переключился на Таню.

– Когда поступил ваш сын?

– В понедельник, вечером… он в первой хирургии…

– Вы за три дня не выучили, когда часы посещений? Восьми утра еще нет…

– Слушай, – Шедченко шагнул в проем, оттесняя врача. – Парень очень плох. Позвольте мне хоть взглянуть на него.

– Вы же военный человек, – невозмутимо отозвался врач. – Должны понимать, что такое дисциплина и порядок. Или это только для рядового состава?

– Вас как звать?

– Рудольф. Или вам нужна фамилия – знать, на кого жаловаться?

– Нет. Рудольф, я вас прошу. Уже не очень рано, дежурного врача мы не разбудим. Разрешите нам пройти.

Врач молчал.

– Я понимаю, что вам не положено нас пропускать. Но я прошу – отнеситесь по человечески. Я не спал ночь. Сейчас я должен был стоять на полигоне и делать свою карьеру. Вместо этого я стою здесь и прошу вас.

– Это ваш племянник? – спросил Рудольф.

– Да. Единственный.

– Проходите, – врач посторонился. Они вошли, и порог словно мгновенно перенес их из мира в мир. Стойкий больничный запах, невыносимо давящий, запах лекарств и боли…

– Если хотите, я оставлю вам документы, – предложил Шедченко.

– Не надо. Разденьтесь здесь.

Шедченко помог раздеться Тане, повесил свое пальто. Врач задумчиво смотрел на него.

– Полковник?

– Да. Украинской армии.

– Я вижу, форма не наша… Лида, проводи их в отделение.

– Спасибо, – коротко сказал Шедченко.

– Не за что. Но если в следующий раз вы явитесь еще раньше, я вас не пущу.

– Понимаю. Спасибо вам, доктор.

Вслед за медсестрой они поднялись на второй этаж. Та что-то тихо выговаривала Татьяне, Шедченко слышал, как сестра робко оправдывается, но в разговор не вступал. Ему было слегка не по себе. Он соврал, воспользовался больным Сашкой как пропуском, беспокоясь не только и не столько о нем.

Фактически он беспокоился о самом себе…

Дверь в отделение была открыта. Лида, цокая каблучками, подошла к ординаторской, осторожно постучала. Ей открыли сразу – словно ждали за дверью. Шедченко замер, глядя на девушку в белом халате.