Князь Никто - Саша Фишер

— Наследство Якова Брюса, — ответил я, сверля взглядом его замкнутое лицо. Только правда. Только правда, и ничего, кроме правды. Это игра ва–банк не допускает никаких экивоков и уклончивых ответов.

— Мальчик, ты хоть понимаешь, о чем говоришь? — Вилим посмотрел на меня и расхохотался, широко открыв рот. — Все его поместья давно разобраны по кирпичику, просвечены магией, обнюханы ищейками Багровой Бригады. Там побывали все искатели приключений, от мала до велика. Его сундуки выпотрошены, сокровища описаны, посчитаны и разложены по новым закромам. И ты все равно из тех сумасшедших, кто верит, что хитроумный шотландец где–то спрятал что–то еще? Более драгоценное, чем все те драгоценности, которые уже найдены?

— Да, — я кивнул, и лицо мое помимо моей воли стало расплываться в улыбке. Но Вилим Брюс моей радости отнюдь не разделял. Он нахмурился еще больше, его пегие кустистые брови сошлись глубокой складкой на переносице. Он потер рукой заросший щетиной подбородок.

— Бремя рока, — сказал он. — Ты не смог бы рассказать мне все это,

— Но я смог, — ответил я.

— Это значит… Это значит, что вся моя жизнь никакого значения не имеет, ведь так? — он снова поднял на меня глаза. В глубине их затаилась боль, вселенская обида и тоска.

— И я пришел, чтобы это изменить, — сказал я.

— При помощи наследства Брюса? — губы Вилима сложились в горькую усмешку. Он больше на меня не смотрел. Он смотрел на то самое разбитое окно, в которое влетел мой камень. Эх, Вилим, если бы со мной произошло что–то подобное, и на порог явился безусый юнец, который заявил бы, что я ничто, отрезанный ломоть, что все, чем я занимаюсь, не будет иметь никакого значения и будет благополучно забыто всеми потомками… У меня было время, чтобы привыкнуть к тому, что я — НИКТО. А вот Вилима я огорошил этим знанием только что. Так что его тоску, боль и обиду я вполне понимал. Я мечтал изменить мир, а оказался куклой, сидящей в клетке на хрустальной цепи, весь смысл жизни которой был в том, чтобы слушать, как мой неслучившийся сын равнодушно читает мне газеты.

— Да, — горячо ответил я, и подался вперед.

— И куда же ты намерен отправиться на поиски этих таинственных сокровищ? — усмешка Вилима стала еще горше.

— Нет необходимости, — сказал я. — Я уже их нашел.

Глава 15. Кое–что о магии, алхимии и плохом характере

Я молча смотрел на то, как меняется лицо Вилима. Разгладилась недоверчивая глубокая морщина между бровей. В потухший тоскливый взгляд вернулся огонь и жажда жизни. Расправились глубоко запавшие скорбные складки возле рта. Дрогнули уголки губ, поднимаясь в едва заметную улыбку.

— Вилим Романович, граф Брюс, потомок шотландских королей и наследник чернокнижника, — медленно и торжественно произнес я. — Я, князь Никто, предлагаю тебе свою дружбу с этого момента и до завершения пути. Примешь ли ты мою руку?

— Проклятье… — прошептал Вилим и запустил пальцы в свою и так растрепанную шевелюру. — Мог ли я предполагать…

— Ты примешь мою дружбу? — повторил я и протянул ему раскрытую ладонь.

— Да, черти меня сожри, конечно же да! — Вилим сжал мою ладонь так сильно, что в ней хрустнули кости. — Только предупреждаю тебя, пацан, у меня крайне неуживчивый и хреновый характер. И ежели что…

— На всякий случай тоже напоминаю, что я только выгляжу как пацан, — усмехнулся я. — И, кстати, это первая проблема, о которой я хотел бы поговорить…

— Нет–нет, подожди, — Брюс вскочил со своего стула и забегал по комнате из стороны в сторону. — Сейчас… Я должен об этом спросить, чтобы понять, правильно ли я тебя понял… Ты считаешь, что я и есть то самое наследство Якова Брюса, которое так никто и не мог отыскать? Или ты просто решил польстить нелюдимому безумцу, чтобы… Чтобы…

— Наши сны, Вилим Романович, это очень странная материя, — сказал я, тоже поднимаясь с табурета. — Они не имеют отношения к магии, потому что видеть их одинаково может и крестьянин, и дворянин. Часто они просто ничего не значащий бред, набор волнующих образов. А иногда сны — это прозрение. И отличить одно от другого бывает очень трудно. В моем сне Прошка сказал мне, что Яков Брюс умел прятать тайное в очевидном. Все искали Черную Книгу, в которой сокрыта вся его мудрость, загадочные могущественные артефакты, припрятанные в самых неожиданных местах, записи и дневники, которые открыли бы тайны мироздания. Только это все не то. Черная Книга, как мне кажется, это не более чем миф, который сам же Яков Брюс и придумал…

Я подошел к висящему на стене овальному зеркалу в когда–то золоченой раме. Там отражался все тот же тощий подросток с непослушно вьющимися светлыми волосами. Одетый в уродливые штаны с закатанными штанинами и рубаху, в которую можно завернуть двоих таких. И как ни пытался я разглядеть за этим юным лицом умудренного годами старца, мне не удавалось.

Вилим подошел ко мне и встал за правым плечом. Его растрепанная пегая шевелюра шапкой возвышалась вокруг головы. Но достаточно было просто представить вместо потрепанного домашнего халата — бархатный камзол, голову увенчать завитым париком и немного пригладить кустистые брови, то никакой дополнительной фантазии не потребуется, чтобы узнать в этом человеке едва ли не близнеца сурового шотландца, друга и сподвижника Петра Великого, основателя Тайного Университета Магических и Прочих Искусств и автора множества учебников и методичек, по которым до сих пор обучают отпрысков всех дворянских фамилий.

— Ты и есть Черная Книга, — сказал я и подмигнул Вилиму через отражение. — В твоих жилах течет настоящая кровь Брюсов. Не знаю точно, что там случилось, когда у твоего рода отняли дворянское достоинство и магию, но кровь Якова Брюса они выжечь не смогли.

— Во мне все равно нет ни капли магии, — с тенью печали в голосе сказал Вилим. — Я пытался разомкнуть чары, искал обходные пути, собрал уйму самой разнообразной литературы по этой теме, даже запрещенной. И все равно ничего. Пустышка. Ноль. Даже примитивная магия мне недоступна, как какому–нибудь крестьянину. Я даже алхимией этой проклятущей увлекся, чтобы хоть иногда получать хоть какие–нибудь результаты…

— И все это очень нам пригодится! — весело сказал я и снова уселся на табурет. — Потому что первое, о чем я хотел с тобой поговорить —