Две повести о тайнах истории - Рудольф Бершадский

Кого-кого не оказалось среди авторов откопанных грамот!

Докладывают своему владетелю в Новгород крестьяне после уборки урожая: «разделили рожь, а на твою долю немного, господине, ржи».

Из сообщения видно, что приказчика господин в этой деревне не имел: крестьяне пишут сами. Но, значит, среди них кто-то был грамотен! И это — XV век, и тогдашняя новгородская деревня — самое большее пять-шесть дворов!

Еще одна грамота. Михаил спрашивает своего господина Тимофея, засевать ли землю рожью: «земля готова, надобе (то есть надобны) семена».

Может быть, автор письма был управителем боярской вотчины, тиуном?

Вряд ли. Будь он управителем, он бы решил вопрос самостоятельно: не такого масштаба дело, чтобы утруждать им господина. Скорее всего, автор и этой грамоты крестьянин.

Но не только одним этим интересно письмо Михаила к Тимофею. Ведь если, как он сообщает, земля уже готова для посева и времени упускать нельзя, то ясно, что вопрос, чем ее засевать, задан в расчете на незамедлительное получение ответа. А как Михаил надеялся получить его?

Видимо, отправка письменных запросов по делам, разрешение которых не терпело отлагательства, было явлением заурядным, и заурядными же были быстрые ответы. Но, значит, связь деревни с Новгородом была регулярной.

Через кого же она поддерживалась?

Одно из двух: или Михаил отправил свое письмецо с нарочным, или воспользовался услугами почты. Правда, у нас еще нет точных данных, что в новгородской земле функционировала почта. Но возможность ее существования не исключена. Больше того: если принять во внимание масштабы Новгородского государства и неослабную опеку столицы над ним, то это представляется вполне вероятным.

А вот грамота, приводящая нас к другому вопросу, — вернее, обрывок грамоты: «Пишу тебе на бересте», — и все.

Кто бы стал подчеркивать такую подробность (так же, между прочим, как она подчеркнута Иосифом Волоцким в его «Житии Сергия Радонежского»), если бы вообще был известен только один вид писчего материала? Кому, скажем, в наше время придет в голову оговариваться: «Пишу тебе на бумаге»? Зато вполне естественно прозвучит фраза: «Извини, что пишу тебе карандашом, а не чернилами».

Что следует из текста грамоты?

С полной очевидностью то, что береста была самым дешевым, самым распространенным (во всяком случае, в частной и будничной переписке), самым «демократическим» писчим материалом. Потому-то, надо полагать, и в обители Сергия Радонежского, когда она была бедна, «самые книги не на хартиях писаху, а на берестех». Потому же, можно полагать, береста и в архивы не попадала, что на ней делали только будничные, мелкие записи.

Обращают на себя внимание и письма к женщинам.

Вот, например, грамота, в которой заказчик велит ткачихе: если у тебя уже готово то, что ты мне ткала, то избели это и присылай.

У заказчика, как видим, не возникает даже тени сомнения, сумеет ли ткачиха прочесть его распоряжение. Уверен: прочтет!

Но, значит, ткачиха грамотна. Или, на худой конец, грамотен кто-то из живущих поблизости к ней, причем этот «кто-то» — человек ее круга: ведь она обратится с просьбой прочесть присланное письмо, если сама неграмотна, не к князю и не к священнослужителям в монастыре, которые якобы одни были грамотны на Руси!

Таким образом, и эта грамота свидетельствует все о том же: о широком распространении грамотности, о том, что ею запросто пользовались и в быту, что грамотны были не только мужчины, но что и женщины от них не отставали.

Некий Борис просит жену Настасью в письмеце, чтобы она прислала ему рубашку, забытую дома при отъезде куда-то; а невдалеке от этой грамоты, на том же дворе, нашлось письмо и самой Настасьи: она извещает родных о смерти мужа своего Бориса. Ясно: та самая Настасья.

Другой новгородец — Петр — просит жену Марию списать копию с купной грамоты и прислать ему: он уехал косить в деревню Озеры, а озеричи отняли у него сено и не хотят возвращать, пока он не докажет, что имеет право косить тут.

Конечно, Петр был не слишком привилегированной персоной — наверно, крестьянином или рядовым горожанином, как справедливо определяет это А. В. Арциховский. «Если бы он был феодалом, озеричи не посмели бы отнять у него сено». Однако и он сам, и жена его Мария были грамотны так же, как были грамотны Настасья и оставшаяся нам неизвестной по имени ткачиха.

До открытий Арциховского историки знали подпись только одной женщины древней Руси. Но это была дочь Ярослава, русская княжна Анна, ставшая затем женой французского короля Генриха I, а не жена какого-то Петра, самолично ездившего сено косить!

Открытие Арциховского камня на камне не оставляло от ложного, но, несмотря на это, прочно укоренившегося представления о беспросветной темноте массы населения древней Руси, о невежестве ее, о том, что грамотность была привилегией только феодальной верхушки, да и то большей частью духовной.

Между прочим, среди более чем сотни найденных уже теперь в Новгороде грамот, грамоты с духовным содержанием исчисляются единицами, и, строго говоря, даже это — натяжка. Ибо речь идет о духовных завещаниях, а духовное завещание — документ скорее чисто юридический.

Нет, грамотой на Руси пользовались отнюдь не для одних церковных нужд или в государственных целях. Содержание грамот отчетливо показывает, что представители самых различных слоев древней Руси владели письмом и пользовались им постоянно.

С этой точки зрения немалый интерес представляют подчас такие грамоты, в которых как будто бы ничего существенного и нет.

Например, особенно долго пришлось ломать голову над одной совершенно загадочной грамотой. В ней было две строки. При чтении подряд получалась явная бессмыслица.

н в ж п с н д м к з а т с ц т…

е е я и а е у а а а х о е и а…

Это, конечно, был шифр. Что скрывалось за ним? Какие заговорщики обронили его? Какая тайна была заключена в этих строках? Случайно уцелевшее, пройдя через столетия, вот оно — живое свидетельство бурной политической жизни Новгорода!

Или, может быть, это след не политического заговора, а сговора какой-нибудь преступной шайки? Сигнал к грабежу? К убийству?

Когда ничего не вышло при чтении строк нормальным способом — слева направо, попробовали прочесть их наоборот: справа налево. Это тоже ничего не дало. Разгадка в конце концов оказалась такою: надо было приставлять к букве верхней строчки букву нижней, потом переходить к следующей букве в верхней строке, потом снова к нижней, недостающие же гласные ставить по смыслу…

И в результате расшифровывалась глупая школярская шутка, вроде существующих еще поныне — «Кто писал — не знаю, а я, дурак, читаю…»: «Невежа писа не дума каза а хто се цита…»

Кроме такой явно «школярской» грамоты, удалось найти и азбуку. Но она была написана не на бересте, а на деревянной дощечке, широкой и плоской: так как ею пользовались постоянно, она должна была обладать большей прочностью[26].

Древнейшая из всех найденных грамот относилась к XI веку, то есть ко времени, далеко предшествовавшему татарскому нашествию, которое затем на века затормозило развитие нашего народа.

Широкое распространение грамот свидетельствовало о высокой культуре русского народа. Причем находки экспедиции Арциховского оказались не единственными в своем роде. В следующий раскопочный сезон Новгородская экспедиция получила телеграмму археолога Д. А. Авдусина, ведшего раскопки под Смоленском, что и там найдена берестяная грамота. Это был уже второй пункт на территории древней Руси, где отыскалась грамота на бересте.

Советская наука наступала развернутым фронтом, и все богаче и ярче раскрывалось величественное прошлое нашей родины.

История, творимая сегодня

Однажды, по совету археологов, я провел целый день в Новгородском краеведческом музее, знакомясь с собранными там археологическими находками.

Помимо экспонатов, которыми делится с музеем экспедиция Арциховского, там хранятся вещи, откопанные работниками музея на самостоятельных раскопках, ведущихся с давних пор. Так, в 1932 году впервые, под руководством тогдашнего директора музея Н. Г. Порфиридова, работники музея обнаружили древние улицы и настилы мостовых. В 1940 году А. А. Строков нашел в кремле часть стен церкви Бориса и Глеба, выстроенной Сотко Сытиничем, — до этого она была известна только по летописи. Тогда же Б. К. Мантейфель собрал при раскопках заинтересовавшие его остатки жуков и семена. В научном институте в Ленинграде, куда он отвез их для исследования, его догадки подтвердили: да, это водяные жуки и семена растений, обитавших в водоемах; значит, в кремле существовал водоем. Но летописи о таковом не упоминали, следов его также не осталось. Вероятно, это был искусственный пруд для накопления воды на случай осады.