Крестовые походы глазами арабов - Амин Маалуф

Это письмо отражает всю проницательность стратегии нового правителя Алеппо, который выступил в качестве защитника жителей Дамаска, пытаясь, очевидно, поднять их на борьбу против своих господ. Ответ последних, ввиду грубости, мог лишь способствовать сближению горожан с сыном Зенги: «Теперь спор между нами и тобой может решить только сабля. Придут франки и помогут нам защититься». Несмотря на обретённые симпатии населения, Нуреддин предпочёл не вступать в конфронтацию с объединёнными силами Иерусалима и Дамаска и решил уйти на север. Но при этом в мечетях его имя произносилось во время проповедей непосредственно после имён калифа и султана, и в его честь чеканились монеты, что являлось свидетельством преданности и часто использовалось мусульманскими городами для утоления аппетитов завоевателей.

Этот полууспех вдохнул в Нуреддина новые силы. Годом позже он вернулся со своими отрядами в прибрежные районы Дамаска и направил Абаку и другим правителям города новое письмо: «Я не желаю ничего, кроме блага мусульман, джихада против неверных и освобождения узников, которых они удерживают. Если вы встанете на моей стороне с армией Дамаска, если мы поможем друг другу вести джихад, мой обет будет исполнен». Вместо ответа Абак вновь призвал франков, которые явились под предводительством их молодого короля Бодуэна III, сына Фулька, и на несколько дней обосновались в порту Дамаска. Их рыцари даже получили разрешение посещать рынки, что незамедлительно вызвало определённые трения с населением города, которое ещё не забыло о своих сынах, павших три года назад.

Нуреддин продолжал осмотрительно избегать всяких столкновений с коалицией. Он увёл войска от Дамаска и дождался, когда франки уйдут в Иерусалим. Для него это сражение было, прежде всего, политическим. Наилучшим образом используя недовольство горожан, он направлял множество посланий знатным людям и религиозным деятелям Дамаска, клеймя предательство Абака. Он даже наладил контакт со многими военачальниками, которых сильно раздражало открытое сотрудничество с франками. Сын Зенги уже не довольствовался только поддержкой протестных действий, беспокоивших Абака. Речь шла об организации внутри желанного ему города сети заговорщиков, которые могли бы привести Дамаск к капитуляции. Эта деликатная задача была возложена на отца Саладина. В апреле 1153 года в результате искусной организационной работы, Айюб сумел заручиться благожелательным нейтралитетом городской милиции, которой командовал младший брат Ибн аль-Каланиси. Такую же позицию заняли и многие военные чины, что влекло за собой день ото дня всё большую изоляцию Абака. Лишь небольшая кучка эмиров ещё позволяла ему держаться наплаву. Решив избавиться от этих последних непримиримых борцов, Нуреддин велел предоставить правителю Дамаска ложные сведения о заговоре, который замышляет его окружение. Не затрудняя себя проверкой доказательств, Абак поспешил казнить или заключить под стражу большинство своих соратников. С этого момента его изоляция стала окончательной.

Последняя операция состояла в том, что Нуреддин внезапно перекрыл путь всем продовольственным обозам, направлявшимся в Дамаск. Цена одного мешка пшеницы подскочила за день с полудинара до двадцати пяти динаров, и население стало опасаться голода. Агентам правителя Алеппо оставалось только убедить население, что никакого дефицита не было бы, если бы Абак не предпочёл объединиться с франками против своих единоверцев из Алеппо.

18 апреля 1154 года Нуреддин вновь появился у Дамаска со своими войсками. Абак в который раз отправил срочное сообщение Бодуэну. Но король Иерусалима прибыть не успел.

В воскресенье 25 апреля начался последний штурм на востоке города.

На стенах не было никого, — рассказывает хронист Дамаска, — ни солдат, ни горожан, за исключением горстки тюрков, приставленных к охране башни. Один из солдат Нуреддина бросился к стене, наверху которой находилась еврейская женщина, бросившая ему верёвку. Он воспользовался ею, чтобы вскарабкаться наверх, и поднялся на стену никем не замеченный, а за ним последовало несколько его товарищей, которые развернули знамя, установили его на стене и стали кричать: «Я мансур» («О победоносный!»). Армия Дамаска и его население отказались от всякого сопротивления ввиду симпатии, которую они испытывали к Нуреддину, его справедливости и доброй репутации. Один землекоп побежал к Восточным воротам, Баб-Шарки, с своей мотыгой и сбил задвижку. Солдаты проникли внутрь и растеклись по главным улицам, не встречая отпора. Также были открыты для войск и ворота Фомы, Баб-Тума. Наконец в город въехал Нуреддин, сопровождаемый свитой, к большой радости жителей и солдат, которые были до этого одержимы страхом испытать голод и осаду со стороны неверных франков.

Великодушный в своей победе, Нуреддин предложил Абаку и его близким фьефы в районе Хомса и позволил им уйти со всем их имуществом.

Без боя, без пролития крови, Нуреддин завоевал Дамаск не оружием, а убеждением. Город, на протяжении четверти века отчаянно сопротивлявшийся всем, кто пытался его покорить, будь то ассасины, франки или Зенги, был соблазнён доброй решительностью князя, который обещал и охранять его безопасность, и уважать его независимость. Город не пожалел об этом и благодаря Нуреддину и его преемникам наслаждался одним из наиболее славных периодов своей истории.

На следующий день после победы Нуреддин собрал улемов, кади и торговцев и обратился к ним с обнадёживающей речью. При этом он велел подвезти большие запасы продовольствия и отменить некоторые подати, способствовавшие повышению цен на фрукты, овощи и воду. По этому поводу был составлен соответствующий декрет, который зачитали в следующую пятницу с кафедры после молитвы. Восьмидесятилетний Ибн аль-Каланиси ещё успел разделить эту радость со своими земляками. «Население рукоплескало, — рассказывает он. — Горожане, крестьяне, женщины, точильщики ножей и все остальные сообща молили Аллаха, чтобы он продолжил дни Нуреддина и всегда даровал победу его знамёнам».

В первый раз после начала войн с франками две больших сирийских метрополии, Алеппо и Дамаск, были объединены в лоне одного государства, под властью тридцатисемилетного князя, твёрдо решившего посвятить себя борьбе с оккупантами. Практически вся мусульманская Сирия оказалась отныне объединённой за исключением маленького эмирата Шайзара, где ещё удалось сохранить автономию династии Мункызов. Но ненадолго, ибо судьбе было угодно прервать историю этого маленького государства самым жестоким и самым непредвиденным образом.

В августе 1157 года, когда по Дамаску ходили слухи, предсказывавшие близкий поход Нуреддина на Иерусалим, всю Сирию опустошило землетрясение невиданной силы [35], посеявшее смерть и среди арабов, и среди франков. В Алеппо обрушились многие стеновые башни, а испуганное население рассеялось по соседним деревням. В Гарране земля раскололась, и через открывшуюся таким образом щель на поверхность поднялся некий древний город. В Триполи, Бейруте, Тире, Хомсе и Мааре было не счесть погибших людей и разрушенных зданий.

Но два города были затронуты землетрясением больше других. Это были Хама и Шайзар. Рассказывали, что один учитель в Хаме, вышедший из класса, чтобы удовлетворить нужду на пустыре, по возвращении обнаружил школу разрушенной и всех своих учеников мёртвыми. Ошеломлённый, он сидел в развалинах, думая о том, как он сообщит родителям о случившемся, но никто из них не уцелел, чтобы придти и забрать своих детей.

В тот же день в Шайзаре правитель города, эмир Мухаммед Ибн Султан, двоюродный брат Усамы, устроил в Цитадели приём, чтобы отпраздновать обрезание своего сына. Собралась вся городская знать и все члены правящей семьи. И тут внезапно земля задрожала, и стены рухнули, похоронив всех присутствующих. Эмират Мункызов попросту перестал существовать. Усама, находившийся тогда в Дамаске, остался одним из немногих уцелевших членов семьи. Под влиянием пережитого он писал: «Смерть не шла шаг за шагом, убивая моих родных, уничтожая их попарно или каждого в отдельности. Они все погибли в одно мгновение, и их дворец стал для них могилой». И после этого добавляет со знанием дела: «Землетрясения постигли эти равнодушные страны, чтобы вывести их из оцепенения».

Трагедия Мункызов и в самом деле вызвала у современников немало мыслей о бренности человеческого бытия, но эта катастрофа также гораздо более прозаическим образом дала кое-кому возможность безнаказанно захватывать или грабить некоторые обособленные города и крепости с разрушенными стенами. Шайзар, в частности, был немедленно атакован и ассасинами, и франками а затем, наконец, захвачен армией Алеппо.