Педология: Утопия и реальность - Арон Залкинд

«Этические нормы на языке бытовой практики» представляют собою конкретные указания о методах социального приспособления организма. В результате своеобразного сочетания социальных обстоятельств линия социального приспособления того или иного ребенка может уклониться от господствующей «этической равнодействующей».

Что это не только не органический дефект, но зачастую в подобном этическом обособлении заключается глубокое творческое содержание, убедительно подтверждается узко структурным анализом этики в ее психофизиологическом содержании.

Этические указания, в результате решающих — социальных, классовых влияний, складываются, в связи с этим влияниями, в каждом организме из его воспитанных социально-биологических влечений и навыков. «Этика» — фокус, формула, экстракт социально-биологических удобств организма, это — социальная проекция его интересов и влечений. «Этика», не окрашенная в тона наиболее жгучих интересов личности, мертва. Там, где имеются организованные, жгучие, социально-биологические интересы, всегда налицо и соответствующая «этика», хотя бы поверхностному наблюдателю проявления ее и казались бы хаотическими, «бессознательными», «не этичными».

Имеются ли подобные интересы у подавляющего большинства психопатических детей? Где и в чем содержание этих интересов?

«Не может быть организованной этики у психопатических детей, — утверждают психопатологические скептики, — так как нет у них организованных интересов, стойко оформленных влечений, без чего не может ведь строиться и миросозерцание». «У психопатических детей сломано внимание, а без внимания нет и устойчивых интересов, не может быть и этики».

Сейчас, после психотерапевтических исследований, мы довольно хорошо знаем структуру так называемого подсознательного, и потому о «сломанном» или целом внимании надо говорить с чрезвычайной осторожностью.

Под вниманием вовсе не следует понимать одно лишь то внимание, которое мы можем усмотреть в сознательном напряжении человека («сознательное, волевое внимание») или предполагать в его неосознанной части психики («бессознательное, естественное внимание»). Отсутствие явного внимания, раздробление внимания сплошь и рядом оказывается гигантским подсознательным его сосредоточением с резко выраженным целевым устремлением, с богатейшим, непрерывающимся фондом организованных внутренних и внешних впечатлений, с гибкой и быстрой внутрисочетательной работой.

Нет у человека внимания к тому, к чему мы хотели бы его привлечь, но имеется у него свое внимание, питающееся особыми, быть может, непонятными и чуждыми нам, быть может, и ему не совсем ясными, но все же глубокими и сочными влечениями. Имеется особое внимание, имеется, значит, и своя «этика».

После психоаналитического внедрения в душевный аппарат (не узко фрейдовского, но и его предшественников, и независимых от него современников: Жанэ, Пренс, рефлексологии) на «невнимательность» человека, в том числе и ребенка, надо ссылаться пореже. Внимание — функция избирательная, и дети, не приняв или извратив впечатление, полученное от Петрова, великолепно его усвоют и переработают в передаче Иванова, если комплексное содержание последнего родственно детям и если оно им умело использовано.

Детская невнимательность, а отсюда и детское безволие, отсюда и этический хаос детей, и вся гамма прочих психопатических деталей (плохое функционирование памяти, больная фантазия, колебания настроений, патологические влечения), если, повторяем, исключить грубые формы дебильности и зрелые виды специальных психозов, в конечном счете оказываются систематизированной, вполне организованной установкой детей на иной, особый тип вполне оформленных интересов и желаний, резко отличных от тех, которые старательно внедряют в детский мозг семья и педагоги.

Иная установка интересов, иные цели — отсюда и другой уклон работы памяти, другая пища для воображения, отсюда и бесплодность педагогических усилий заставить память работать в направлении школьных и семейных притязаний. Следовательно, память, воображение, внимание, «воля» вовсе не бездействуют в подобных случаях, — они работают подчас весьма настойчиво, интенсивно и планомерно, но в ином, чуждом воспитателю направлении.

Пожалуй, и в этой внутренней работе наблюдаются серьезные колебания, однако они большей частью являются лишь результатом настойчивого, насильственного давления педагогов, которые никак не мирятся с таким от себя отчуждением, и если не могут добиться своей цели, то стараются разрушить хотя бы ту цель, которой домогается ребенок: «лежит собака на сене, сама не ест, но и других не пускает». Кто в подобной позиции оказывается дефективным, — ребенок ли, воспитатель ли, — в этом еще надо внимательно разобраться.

Каковы наиболее характерные, наиболее клинически неприятные психопатические проявления детей?

Дети «лгут, воруют, бродяжничают, буйствуют, ленятся, онанируют, то тоскуют, то возбуждены, странно себя ведут, фантазируют, мстительны, неустойчивы в своих желаниях, то дичатся, то образуют преступные группы» и т. д. и т. д. Если откинуть, повторяем, меньшинство этих проявлений, питающихся первично грубыми внутренне-биологическими колебаниями, остальные приходятся на долю организованной системы социально-контактных реакций ребенка.

Ложь, буйство и прочие симптомы — это его организованная система соотношений с социальной средой, такая же законная серия социальных условных рефлексов, социальных устремлений, какая у другого может выразиться в виде правдивости и благонравия. Прав или неправ ребенок, нормален он или болен, организуя, взращивая эту неприятную серию рефлексов взамен обычных, здоровых? По-видимому, настолько же неправ, насколько неправ будет Иванов, стреляя в Петрова, если тот покушается его убить, обретаясь притом в здравом уме и твердой памяти.

Болезненные симптомы ребенка в таких случаях — планомерная его самозащита от непрерывных воспитательских, прямых и косвенных, покушений на его основные биологические свойства. Ребенок — реалист, коллективист, активист. Ребячий коллектив — особое сообщество с специфическими законами, не похожими на царящие в сообществе взрослых Усвоили ли эти аксиомы семья, школа, питают ли отдельных детей и детские коллективы должной социально-биологической пищей?

Ответ мы знаем. Странно, что при подобных обстоятельствах не все дети превращаются в психопатов. Лучшие ли остаются здоровыми, «этичными», сильными? Если считать лучшим того, кто оказывается наиболее спокойным, устойчивым и приспособленным к условиям буржуазного строя, пожалуй, тогда «лучшие» не заболевают. Но лучшие ли они в свете революционной, социалистической педагогики?

Что такое ложь как форма социальной реакции? Ложь есть проявление невозможности согласиться с определенными требованиями социальной среды при недоступности методов прямой борьбы. Ложь есть хитрая вылазка, заменяющая прямую борьбу. Когда мощный родительский или воспитательский авторитет организованно посягает на непонятое социально-биологическое святая святых слабого ребенка, что кроме лжи можно получить в ответ? Кроме лжи или беспорядочного буйства.

Буйство ребенка (кроме, повторяем, токсицированной агрессивности: эпилептической и пр.) — агрессивный его протест против покушения на его естественную активность либо замена организованных форм детской активности, сдавленных воспитательской опекой, хаотическими ее проявлениями: «гони активность в дверь, она влетит в окно», — к сожалению, иногда и разбив горшки с цветами на окне.

Непоседливость, бродяжничество детей — это, с одной стороны, здоровая, естественная возрастная их особенность (романтика переходного возраста), с другой стороны, — это «сублимация», действенное превращение юных половых влечений, замена онанизма и первичной влюбленности страстью к передвижениям, приключениям, социальным авантюрам. Если бы не путаться этих проявлений, а умело их использовать, даже на них наталкивать, преждевременная и изуродованная эротика не отнимала бы столько жертв у культуры, как это происходит сейчас. Ответственной, боевой этике подобных бродячих групп могла бы с большим успехом подражать и наша так называемая здоровая «этика».

Онанизм, преждевременная сексуальность детей — результат социального тормоза, накладываемого современной семьей, школой и кастрированной буржуазной общественностью на естественный процесс социальной сублимации первичной детской эротики. Не получая социального оттока, сексуальность обращается внутрь, вызывая преждевременные половые физиовлечения[161]. При подобных непрерывных конфликтах возможно ли здоровое «прилежание» ребенка, благонравное содержание его «фантастических» устремлений, мыслима ли устойчивость его настроений, внутренний, вполне законный источник колебания которых большей частью остается непонятным и чуждым для взрослых?