Мой личный враг - Татьяна Устинова

— Спасибо, — поблагодарил Филипп. — Спасибо.

Он забыл что-то еще, что обязательно нужно сделать… Что же? Ах, да… Заплатить.

Он вынул из бумажника деньги и протянул врачу. Должно быть, там было много, потому что врач вдруг перепугался.

— Что вы, что вы, не надо… — забормотал он, оглядываясь на фельдшера, у которого тоже стало растерянное лицо. — Нет, нет, я не возьму.

Филиппу было не до споров. Кроме того, ему хотелось, чтобы они поскорее уехали. Он чуть не за пазуху сунул деньги все еще что-то бормочущему врачу и вежливо сказал:

— Большое спасибо, вы очень нам помогли. Врач дико на него посмотрел, стиснул в кулаке деньги и направился к двери. За ним — фельдшер. В ночной тишине Филипп отчетливо слышал, как они спускаются по лестнице, что-то громко обсуждая, как натужно и неохотно заводится мотор машины, на которой они приехали, и как она выезжает со двора, хрустя по намерзшему на асфальте льду.

Они остались вдвоем, Филипп и его жена. «Зачем я отпустил ее на эту дурацкую работу? — горестно думал Филипп. — Вполне мог бы не отпускать. Она послушалась бы. Она всегда всех слушается и меня бы послушалась…»

Он подошел к дивану и сел рядом на ковер. Александра дышала ровно, у нее было удивленное лицо и уже не такое безжизненное, как в первое мгновение, когда ему показалось, что она непременно умрет. Ухо перевязано, на щеке налеплен толстый больничный пластырь.

Как, должно быть, она испугалась! Или не успела?

Бедная, одинокая девочка, которую некому поддержать и которой приходится справляться с жизнью в одиночку.

— Я заберу тебя в Париж, — сказал ей Филипп по-французски. — Я не знаю, согласишься ли ты, но, если не согласишься, мы что-нибудь придумаем. И никто не посмеет тебя обидеть. Даже мой сын.

Зазвонил телефон, Филипп снял трубку.

— Я уже в подъезде, — сообщила трубка. — Врача привез. Он говорит, что все равно нужно будет в больницу, если ранение лицевое…

— Сейчас посмотрим, — сказал в отдалении чей-то голос, очевидно этого самого врача. Филипп поднялся с пола и вышел в коридор.

— А лифт не работает, что ли? — спросили в телефоне.

— Нет, — сказал Филипп. — Придется пешком.

— А этаж-то пятый… — с наигранным испугом проговорили в телефоне. Прибытие откладывается на неопределенный срок. Кто знает, сколько потребуется времени, чтобы поднять себя по лестнице.

Но в гулком подъезде уже звучали шаги. Филиппу показалось, что поднимается человек сорок.

Он открыл дверь. Оказалось не сорок, а всего пятеро.

— Привет, — сказал Филипп. — Хорошо, что тебе удалось приехать.

В палате у Александры было просторно и красиво. Как в санаторном люксе, подумала она, хотя никогда не была в санатории, тем более в люксе. По ту сторону — зимний подмосковный бор, засыпанный снегом, а по эту — тепло, чисто, спокойно. Телевизор, ковры, цветы, картины.

Как бы дико это ни звучало, но ей нравилось здесь лежать.

Когда она проснулась и в недоумении уставилась в лепной потолок со старинной бронзовой люстрой, ей показалось, что ее похитили и держат в заложниках. Она резко села, намереваясь бежать, но в голове зашумело, в ушах зазвенело, в глазах потемнело, и побег пришлось отменить.

За окном в тихом и чистом зимнем бору начинались сумерки, и Александра, забыв про побег, легла на подушку и стала смотреть в этот меркнущий между соснами закат и вспоминать, как на зимних каникулах баба Клава возила ее, маленькую, на дачу. Как скрипел снег под полозьями санок, как здорово было идти с электрички к дому и предвкушать его ровное тепло — соседка всегда топила печь к их приезду. И на ужин в первый вечер всегда было что-то вкусное: «Докторская» колбаса с черным хлебом — сколько хочешь! — или ветчина в импортной банке, специально прибереженная в дорогу, и чай с конфетами, тоже пока не наешься.

Конечно, и в каникулы они с бабушкой работали не покладая рук. Вернее, работала бабушка и Александру заставляла. Ни разу в жизни Александра не видела ее без дела. Она была превосходная портниха, у нее был хороший вкус и необыкновенная ухватка, как сказали бы сейчас, профессионализм. Александра, томясь, шила фартуки, а бабушка — платья, блузки, брюки и даже пальто.

Но все-таки на каникулах бабушка загружала ее меньше.

У Александры были лыжи, довольно неказистые, но вполне подходящие для деревенских горок. И санки с загнутыми полозьями, очень красивые. «На них еще твой папа катался», — говорила баба Клава с гордостью, но папу Александра не помнила.

Почему-то теперь ей стало очень жалко себя. Она лежала и тихо плакала, и слезы перестали катиться только тогда, когда толстый бинт на щеке совсем промок.

Почему-то ее абсолютно не волновало, что с ней случилось и заживут ли раны. И где она находится.

Но оказалось, этот день все-таки смог ее удивить и вывести из состояния странной апатии, в которую она впала.

Когда совсем стемнело, Александра решила выйти в коридор и посмотреть есть ли еще кто-нибудь в этом сказочно-тихом доме.

Она осторожно села, придерживаясь рукой за какие-то очень уместно прилаженные к стене поручни. Голова уже не так кружилась, и в глазах уже почти не темнело. В кресле, рядышком с кроватью, лежал длинный и толстый халат, и Александра, поколебавшись, надела его.

Она выглянула в коридор и увидела там молодого мужчину, сидевшего в кресле у противоположной стены. Как-то сразу, с первого взгляда, Александра поняла, что он — не врач.

— Проснулись? — спросил он приветливо. — Меня зовут Володя. А вы уверены, что вам уже можно ходить?

Александра не сразу сообразила, о чем он ее спрашивает. Но почему-то вдруг появилась мысль — впервые с того момента, как она пришла в себя, — что вид у нее, должно быть, ужасный. Еще бы! Щека заклеена, ухо вроде совсем оторвано — она потрогала нашлепку, но сквозь сто слоев марли ничего разобрать не смогла, лоб густо залит йодом. Позднее Александре сказали, что она падала головой вперед и сильно ударилась.

— Давайте-ка я вас обратно в комнату провожу, — озабоченно сказал Володя. — Вы зря встали. Там такая кнопочка есть, ее можно нажать и вызвать сестру.

— Мне не нужна сестра, спасибо, — ответила Александра, не узнавая собственного голоса. — Я просто хотела узнать, где я.

— В больнице, в отделении косметической хирургии, — охотно объяснил разговорчивый Володя. — Ваш муж приедет часов в восемь. Вы довольно долго спали…

— Да уж! — проговорила Александра и тут же подумала: «Ну, что ж, если Филипп приедет, жить можно». — А вы кто? — спохватилась она. Черт бы побрал ее слоновью прямолинейность.

— Я — Володя, — как будто из этого что-то следовало, повторил молодой человек. — Я ваш охранник.

— Кто? — переспросила Александра. — Вы из милиции?

— Нет, — мягко сказал Володя. — Нет, я не из милиции.

Александра ничего не поняла, но спрашивать не стала. Она до смерти устала от тайн, недомолвок, секретов, обманов, конспирации, страха… Главное в восемь приедет Филипп, а все остальное… Какая разница!

— У вас есть сигареты? — спросила она. — Я не знаю, можно ли здесь курить, но если у вас есть сигареты…

— Конечно, есть, — ответил Володя. — У вас в комнате, — он сказал: в «комнате», а не в «палате», — на маленьком столике — пепельница.

— А здесь точно можно курить? — для верности уточнила Александра.

— Конечно, — успокоил ее Володя. — Здесь все можно.

Опустившись в кресло, Александра с удовольствием закурила Володину сигарету и тут только сообразила: «Он же сказал — «охранник». Значит, какая-то опасность угрожает ей и в этом чудесном тихом месте. Боже! Ей хотелось заплакать. Неужели и тут нельзя отдохнуть — нет, хотя бы передохнуть — от бесконечных опасностей, подстерегающих ее в последнее время?

Потом принесли ужин на легкомысленном подносе с забавными ножками. В устойчивой вазе посередине подноса стояла маленькая красная розочка.

— Давайте я вам в постель подам, — сказала принесшая поднос девушка. И вы поешьте. У нас все очень вкусно.

Александра еще жевала что-то, когда дверь распахнулась и в палату ворвался Филипп. В руках у него был пакет и огромный нелепый букет в целлофановых кружевах и лентах. Он бросил в угол свои свертки, стремительно подошел к замершей Александре и поцеловал ее в единственное доступное место под правый глаз.

— Ну что? — спросил он. — Жива?

— Жива, — ответила она не слишком уверенно. — Что случилось, Филипп?

— Какой-то хулиган ударил тебя на лестнице ножом, — сказал он, как будто об этом она и спрашивала. — Я вышел, но было уже поздно. Я его не видел.

Конечно, он его не видел!

— Зачем ты меня сюда привез? — спросила она. — У меня что, тяжелые ранения?

— Нет у тебя никаких ранений. — Филипп открыл дверь в коридор и сунул букет охраннику Володе. — Просто разрезана щека. И ухо. Через неделю все пройдет. Здесь только проследят, чтобы не осталось следов.