Один на один с Севером - Наоми Уэмура

Лишь Инутосоа, мой приемный отец, подарил мне действительно пригодную для моего путешествия собаку. «На, пользуйся, хорошая собака», — сказал он тогда с чувством. Посвященный в мои планы, он отобрал из своих собак такую, которая могла бы стать вожаком. Это была Микисё. Хотя она и не стала вожаком, но отличалась очень хорошими качествами: ладила с другими собаками, была трудолюбива и сильна, и я ее всегда ставил в середину упряжки. Пятнадцати таких собак, как она, было бы достаточно, чтобы получилась упряжка не хуже, чем у любого эскимоса. Присланные на этот раз собаки были куплены у Каунны и представляли собой нечто особенное.

Отличный охотник, Каунна должен был стать проводником в экспедиции, организованной японскими университетами. Он явился к ученым вместе со своими собаками, которых отбирал самым тщательным образом. Не знаю почему, но принимать участие в этой экспедиции ему не пришлось: он вернулся вместе с собаками с полпути. Из Алерта он добрался до Сиорапалука на самолете.

Сотрудникам с базы повезло: мало того, что у него были собаки, он готов был отдать их нам за мотосани. Обмен состоялся, и в результате у нас появились эти девять отличных собак. Даже не у всякого эскимоса есть такие собаки. И сотрудники с Авроры прекрасно понимали, что им повезло. Чем только они не откармливали их до отправления ко мне, разве что только не птичьим молоком! В поисках тюленины для них они буквально обшарили весь Алерт.

Каунна — типичный представитель эскимосских охотников района Туле. Ему уже за пятьдесят, и он много чему может научить. Я познакомился с ним в 1972 году, когда впервые посетил Сиорапалук. С тех пор я многое перенял у него. Это у Каунны я научился охотничьему делу, это он показал мне различные методы управления упряжкой.

Был он необычайно проницательным человеком. Один случай особенно врезался мне в память. В то время я жил вместе с эскимосами, тщательно изучая их образ жизни. Ел и спал с ними вместе, и мне казалось, что я ничем не отличаюсь от них, что жизнь моя слилась с их жизнью, я свой среди своих. Но у меня была тайна, пусть одна-единственная, но была: я имел при себе деньги. Но каждый раз, когда меня спрашивали, есть ли у меня деньги, я твердо отвечал: «Нет». В обществе эскимосов нет такого понятия, как деньги, и, если они оказываются в руках этих охотников, их тут же спускают. Все это относилось в равной степени и к Каунне. И вот этот простой эскимосский охотник сумел разглядеть во мне цивилизованного человека, чужака, упорно старавшегося казаться истинным эскимосом.

Однажды, изрядно напившись, он все это высказал. Тыча пальцем мне в грудь, он все время повторял. «Ты лжец, ты неправдашный».

Вспоминаю я все это теперь с улыбкой, испытывая теплоту и нежность к этому человеку.

…До Северного полюса осталось еще около 300 километров. Если на каждые 100 километров положить по три дня, то через девять дней я буду уже там. Последние 50 километров от 89-й параллели до полюса я наметил пройти за один день. Одолев это расстояние, я наконец достигну цели моего путешествия — вершины земного шара, Северного полюса. И впервые в истории его покорения человек дойдет туда в одиночку.

Тогда мне останется только сердечно поблагодарить всех, кто помогал мне. Но если придется вернуться обратно, не дойдя до полюса, я умру от стыда. У меня нет выбора: либо — либо. Только дойти. Дойти во что бы то ни стало! Работая изо всех сил, как вол, как лошадь. Не обращая внимания ни на обмораживания, ни на что! Мой каторжный труд кажется легче, когда я думаю о том, что невидимыми узами связан с теми, кто мне помогал, передавал свои знания и опыт, воодушевлял и поддерживал меня, помогая материально.

И те, кто сейчас находятся на базе в Алерте, — от коменданта базы до врача — ежедневно, ежеминутно думают обо мне, помогают в трудном пути. Они обеспечивают меня всем необходимым, и я постоянно чувствую их незримое присутствие. За все это я испытываю к ним огромное чувство благодарности.

Только что мне передали по радио полное заботы послание из Токио от уважаемого Нисихори: «Торопись, не спеша. Придется возвращаться — не сомневайся и вернись. Но пусть тебе сопутствует удача! У Наоми своя дорога, и да не свернет он с нее!»

Ну, остался последний бросок. Все силы надо положить на то, чтобы завершить мое путешествие успешно.

16 апреля

Поземка. Температура воздуха — минус 22 градуса. Ветер северный.

С тех пор как 14 апреля я получил снаряжение, не имею возможности отправиться в путь из-за пурги. Сила ветра достигает 10 баллов. Это уже четвертый день стоянки: палатку я поставил 12 апреля. И это именно сейчас, когда мне остается сделать последний переход. Задержка стала так удручать меня, что заболело даже сердце. Бездельничать — это непозволительная роскошь для меня. И плохая погода не оправдание. Желая хоть чем-то восполнить свое бездействие, под звуки ветра, рвущего снаружи палатку, я мастерю из тюленьей кожи новый хлыст, потом рукавицы из меха карибу. Закончив что-нибудь одно, тут же нахожу себе новое занятие. Обстрогал рукоятку хлыста. Из-за мороза руки действуют с трудом, лежать на боку неудобно. Но я креплюсь и продолжаю что-то делать. День проходит быстро.

Вечером накормил собак. На стоянке они отдыхают, как всегда, свернувшись калачиком и укладываясь головой в подветренную сторону. Постепенно их заносит снегом, и они так спят, бережно храня тепло собственного тела. При шуршании обертки, в которую упакован их корм, они разом просыпаются, встают и с нетерпением ждут моего приближения. Видно, что в это время их ничто, кроме еды, не волнует.

17 апреля

Пасмурно. Пурга. Температура воздуха — минус 18 градусов. Ветер северный.

Всю ночь дул северный ветер силой восемь баллов и с остервенением трепал палатку. Я проснулся в пять часов утра и, лежа в спальнике, в отчаянии слушал его завывание.

Самое страшное то, что ветер будет дуть в лицо, и, кроме того, пурга существенно ухудшает видимость. В таких условиях отправляться в путь совершенно невозможно.

В десятом часу ветер стал ослабевать, и я решил, что примерно через час можно будет двигаться в путь. Надел брюки из шкуры белого медведя и унты из тюленьего меха.

Из палатки вылез в половине одиннадцатого. В течение долгой стоянки на нарты и упряжь намело много снега, и поэтому пришлось долго их откапывать. Потом оказалось, что куда-то делся один из двух привезенных в последний раз шестов. Поискал его наобум там и сям, но вскоре понял, что найти его невозможно.

По прихоти пурги лед местами покрылся сугробами высотой до метра, местами же гладко поблескивал, словно зеркало, нимало не припорошенный снегом.