Хозяин - Теренс Уайт

— Он не такой дурак.

— И он не просил, чтобы мы что-нибудь сделали.

Долгое время мистер Фринтон просидел, глядя в стол между своими руками, затем сказал:

— Ну что же, как ни верти, а вы ему все рассказали. И что нам делать теперь?

У близнецов предложений не было.

— Слушайте, двойняшки. Мне следовало бы разорвать вас на куски, — но от этого пользы не будет. Вы сами не сознаете, что делаете. Поймите, ради Бога, что с этой минуты вам нельзя рассказывать никому и ни о чем. Вы как пара мартышек, разыгравшихся на электростанции, в конце концов, вы дернете не за тот рычаг — и привет. Человек может наобещать вам, что никому не скажет, но это решительно ничего не значит, особенно в таком месте, где каждый мозг — открытая книга; человек может сказать вам, что хочет остановить Хозяина, вовсе не имея этого в виду. Вы что же, думаете, что если бы он был против нас, он так бы вам и сказал? Пока нам известно только одно: он вытянул из вас все, что вы знали. Я вас очень прошу, будьте поосторожней.

— Но он ничего из нас не вытягивал. Он с самого начала сказал, что ничем не сможет помочь.

— Как бы там ни было, а вы все ему рассказали. Ну ладно, глядя назад, жить невозможно. Вопрос теперь в том, где у нас перед?

Он постучал пальцами по столу и сказал, размышляя:

— Ну что же, знает, так знает.

Оттолкнув стул, поднялся:

— Пойдемте, надо с ним повидаться.

Однако на полпути к двери встал:

— Нет, заходить к Хозяину мне что-то не хочется. И кроме того…

— Я его приведу, — быстро вызвался Никки.

И он, и сестра чувствовали себя очень маленькими.

— Сделай одолжение.

Глава двадцать третья

Выбор оружия

В этот вечер мистер Бленкинсоп облачился в халат с драконами, которого они прежде не видели. Великолепный маньчжурский халат, белый, как снег, белее его не могла бы сделать даже китайская прачечная, и годов ему было не меньше пятидесяти. Плотный рубчатый шелк, гораздо более тяжелый, чем чесуча, расшитый в пастельных тонах с пропущенной кое-где настоящей золотой нитью. Девять золотых, филигранной работы пуговиц. Высокий ворот и широкие рукава. Драконы мерцали и переливались нежными цветами, не более яркими, чем бока и поперечные линии лосося или радужной форели, а облаченный в халат восточный джентльмен казался каким-то небожителем. Джуди могла бы, пожалуй, убить его, чтобы завладеть этим одеянием, стоившим к тому же никак не меньше трехсот фунтов.

Мистер Бленкинсоп пребывал в благодушном, хотя и не обязательно дружественном расположении духа. Начать разговор он предоставил мистеру Фринтону.

— Добрый вечер.

— Доброго вечера и вам, сэр.

— Надеюсь, Никки не нарушил вашего покоя, — сказал майор авиации. — Вы оказали нам любезность, придя сюда.

— Это удовольствие для меня.

— Присаживайтесь.

Мистер Бленкинсоп уселся на кухонный стул, взмахнув своей мантией, словно садящийся на престол кардинал, и без всякого выражения уставился на присутствующих.

— Дети говорят, что рассказали вам обо мне.

— Совершенно верно.

— Сам бы я этого делать не стал.

— Тут наши взгляды совпадают.

— Но поскольку они это сделали, я полагаю, нам следует поговорить.

— Да, это было бы приятно.

— Еще приятнее было бы, — сказал мистер Фринтон, — если бы оставили ваши маньчжурские штучки.

— Как прикажете.

Они кружили друг около друга, как кружат при встрече псы из разных деревень, не зная, можно ли довериться незнакомцу. Они прожили бок о бок на много лет больше, чем прожили здесь близнецы, прожили в обстановке, в которой скрытые микрофоны и подслушивание телефонных разговоров показалось бы детской игрой. Здесь никто не ведал, как много или как мало известно кому бы то ни было другому, и что этот другой собирается делать. Там, где предательство может оказаться невольным, сведясь к передаче мыслей, доверительность невозможна. Спасти их могло одно лишь молчание.

— Дети сказали мне, что вы хотите остановить Хозяина.

— Да.

— Почему?

«Я пас».

— Мне будет проще, если вы назовете причину, — сказал мистер Фринтон. — После всего сказанного, нам приходится быть откровенными.

— Я предпочел бы обойтись без откровенностей.

— Отлично.

— Тем не менее тот факт, что я желал бы остановить его, остается фактом.

— Верно. Фактом остается также и то, что вы знаете обо мне очень много, а я о вас очень мало. Вы полагаете, что мы могли бы действовать заодно?

— Это, как мне кажется, лучше, чем действовать наперекор друг другу.

— Вы готовы ответить на мои вопросы?

— Ваше сознание легче прочесть, чем мое.

— Я, насколько это возможно, держусь подальше от его покоев.

— И все же вы их посещаете.

— Я стараюсь при этом думать о посторонних предметах.

— Вы очень мало об этом знаете.

— Понятно.

— А с другой стороны, мистер Фринтон, те же самые обстоятельства, что побуждают вас к откровенности, и меня не оставляют равнодушным. Я постараюсь, как смогу, ответить на ваши вопросы, если только это не будет грозить мне опасностью. Я просто обязан сделать это. Не мы с вами являемся хозяевами положения.

— Вы принимали какие-нибудь меры, чтобы остановить его?

— Таких мер попросту не существует.

— Вы сказали детям, что моя идея насчет того, чтобы его застрелить, безнадежна.

— Вы и сами это сознаете.

— И все-таки, в чем причина? — спросил майор авиации, делая еще один заход. — Если бы вы объяснили мне, почему вы хотите остановить его, мне было бы легче довериться вам.

— Если я назову вам причину, — безмятежно произнес мистер Бленкинсоп, — вы откажетесь иметь со мной дело.

— Стало быть, это дурная причина.

— Если любая причина, которая вас не устраивает, представляется вам дурной, тогда да, дурная. Что такое «дурная»?

— Понятно.

Похоже было, что мистера Фринтона разговор этот чем-то развеселил.

— Во всяком случае, об одном вы высказались вполне определенно, — сказал он. — Что несколько проясняет атмосферу.

— Я рад, что вы так считаете.

— Как я понимаю, у нас с вами разные причины для того, чтобы сделать одно и то же, и нам не следует действовать наперекор друг другу, но, если верить вам, дело это вполне неосуществимое. Куда мы можем двигаться от этой исходной точки?

— Оно не столь уж неосуществимо.

— А именно?

— Мистер Фринтон, боюсь вы недооценивали ум доктора Мак-Турка. Нет, с вашего разрешения, я, пожалуй, назвал бы это качество хитроумием.

— Сам он, похоже, его переоценил.

— Эта опасность подстерегает любого из нас.

— Что же в нем было такого уж хитроумного?

— Он умел выбрать оружие, хотя и не знал, как с ним обращаться.