Сезон колдовства - Константин Нормаер

Мне потребовались усилия, чтобы не шелохнуться. Недовольно заклекотав страж продолжил искать. Спасало только одно — породившая его магия не позволяла ему вынырнуть за отмеренный ему островок.

Тянуть было бессмысленно — в любой момент пустолицый мог узреть меня среди красного марева. Вытянув руку я наклонился вперед. А когда капюшон повернулся в мою сторону, разжал кулак. Крохотные гранулы акринского перца, подавшись дуновению, смело ринулись в атаку. Тьма сама втянула их внутрь, словно магнит металлическую стружку.

Если я когда-нибудь и слышал более ужасный звук, то он не отложился в моей памяти. Скривившись и изогнув собственное тело, страж взмахнул рукой, едва не зацепив меня. Перекатившись подальше от противника, я оказался за его спиной. Теперь оставалось только бежать со всех ног, пока перец лишил стража главного органа чувств.

Возле огромной кованой двери возвышались две гигантские медные статуи: монахи были облачены в плотные одежды-платья, перед собой они выставили мечи с широкой гардой. Только охраняли они не сокровища и даже не великие тайны старых богов. За замками ордена скрывалось только безумие. Да, именно оно, а не яркий металл или драгоценные камни. Неосязаемое чувство ужаса, страха и отчаянья, которое уже давно поселилось среди этих стен. Еще в первый сезон охоты на ведьм. Именно тогда камеры здешних подвалов наполнились человеческой болью. И доказательство вины тут не играло никакой роли. Главное, что бы подозреваемый наполнил мрачные подвалы душераздирающим криком обреченности.

Остановившись возле монаха, я внимательно изучил его наполненный скорбью взгляд: в отличие от остальных статуй эта имела не только зрачки, но и иные мелкие детали, которые практически не отличали ее от человека. Тонкие линии жил, вен и шероховатости кожи — внешне выглядело весьма жутковато, словно передо мной предстало нечто действительно живое.

С трудом приоткрыв дверь, я протиснулся внутрь.

Крохотные узилища располагались только слева. Низкие, в половину человеческого роста, потолки, каменный выступ позволявший только сидеть, а еще некий звук, постоянный и раздражающий. Кап-кап-кап…

Самые изощренные способы пыток — направленные на то, чтобы сокрушить волю затворника.

По левую руку я заметил всевозможные инструменты. Дремлющие под покровом паутины они смиренно ждали своего часа, когда люди одумаются и вновь начнут изводить друг дружку при помощи этих хитроумных изобретений. И тогда, смахнув с себя тень забвенья, ужасные механизмы вновь примутся скрежетать острыми зубьями истины.

Под ногами, недовольно попискивая, проскочила стая потревоженных крыс. Скрывшись за грудой пожелтевших черепов, они еще долго шуршали где-то в темноте, но я оставил их без внимания.

Остановившись напротив маятника-ожидания я осторожно коснулся одной из лопастей — водяная мельница медленно, со скрипом, но все же пришла в движение. Кап-кап-кап побежали пыточные секунды. Оставшись один на один с тишиной, человек обычно не выдерживал и десяти часов. Даже заткнув уши, он все равно слышал этот монотонный звук, который не спеша вытягивал из него признание в любом мракобесие.

— Что-то ты слишком долго, хозяин, — донеслось из крайней камеры.

— Ты все-таки избавился от кляпа, — вздохнул я.

— Шшшшш, — именно таким оказался его смех, глухим и шипящим, словно у змеи. — Мой провожатый оказал мне такую любезность. Сказал, что здесь меня все одно никто не услышит. И посоветовал молиться моим богам!

— И что, помогло?

— Ну раз ты здесь, думаю они не столь глухи, как ваши, — отозвался слепец.

Потянув за тугой засов, я открыл дверь и вытащил наружу проводника. На его бледном лице незамедлительно появилась довольная ухмылка.

— А где же твой бесивший меня приятель? — с удивлением поинтересовался он.

— Не твое дело!

— Вот как, — мелкие клыки зацокали, вынудив меня разозлиться. — Что я вижу, — тут же отреагировал проводник, — оказывается, даже волки жрут себе подобных. Вот уж не думал, что благочестие способно оправдать подобные проступки.

— Заткни свою пасть, — требовательно произнес я.

— Ну конечно, — тут же согласился слепец. — Сам муренмук просит меня замолчать, как тут откажешь! Что неприятно слышать правду? Хотя о чем это я, вы ведь выше наших земных потуг.

— Еще слово, — вынес я последние предупреждение, — и запихну тебя обратно. Думаю, вряд ли завтрашний обряд очищения придется тебе по вкусу.

Слепец виновато опустил голову и замолчал. В очередной раз я едва не угодил в его силки, еще чуть-чуть и ненависть к этому исчадиюмрака застила бы мне глаза.

Сдержав нарастающую ненависть, мне удалось отыграть немного времени. Но смогу ли я сделать это в следующий раз? Все-таки Патрик был прав: подобная дружба меня до добра не доведет.

— Ну что дальше? — поинтересовался слепец. — Чего ты здесь пытаешься отыскать, моменраг?

— Искать буду не я, а ты.

— Я? Да за кого ты меня принимаешь?! Если ты хочешь что-то найти тебе нужно было брать эту мерзкую, провонявшую гнилью старуху, а не меня, хоооозяин, — возмутился слепец.

Я больше не стал слушать его отговорки, просто притянул проводника за кандалы поближе и прижался к нему в плотную. Наши лбы соприкоснулись, и я с придыханием произнес:

— Ищи! Я как твой новый хозяин требую от тебя безоговорочного подчинения. Темные подвалы, зал, та что восседает на нем. Ты должен ее увидеть! Смотри! Я приказываю тебе! Смотри на меня — и узри!

Я не видел, но чувствовал как под его веками заходило ходуном нечто круглое, похожее на копошащихся червей. Это могло бы что угодно, но только не глаза моего проводника.

Последнее утро

Последнее утро

Последнее утро

Ее ведут по узким коридорам навстречу судьбе. Она прекрасно понимает: правда в этих стенах ценится не дороже ржавого медяка. Даже клятва на распятье не переубедит следователей в ее причастности к ковену. Слепо повторяя сухие слова обвинения они ждут от нее только одного — короткого согласия. Но она не доставит им такого удовольствия. И как закономерный итог за неверные мысли, она получает очередную порцию боли. На этот раз удары оказываются более жесткими, наполненными ненавистью и призрением. Но она прощает их и за этот поступок тоже. Они ни в чем не виноваты. Просто так сложились обстоятельства. Переплелись, будто змеи и жалят одна за одной, не давая продуху.

Один человек сам по себе не опасен, а вот толпа. Именно так она думает, представляя главный городской собор и бесчисленное число чтецов, клириков и епископов. Стадо баранов — не иначе. По одиночке они почтительны и пыщут святостью во все стороны, но когда соприкасаешься с канонами изнутри… Ей не хочется об этом думать. Может быть потом, но только не сейчас. Сейчас она верит, что ошибается и среди заблудших праведников, найдет хоть один добродушный грешник, который разглядит в ней невинную душу.