Дурная кровь - Сабир Мартышев

Мой гость замолчал. Закусив губу, он оценивающе смотрел на меня.

- Скажи, - наконец, обратился он, - ты любишь ее? По-настоящему любишь?

- Да, люблю, - с готовностью ответил я.

- Hо как ты можешь любить, если совсем не знаешь ее? Получается, что ты любишь тот образ, который она избрала себе, будучи с тобой.

Видя непонимание на моем лице, он объяснил:

- Hе думаешь же ты, что она на самом деле такая, какой ты ее видишь. Ведь с Толиком она вела себя иначе, со мной - тоже. Да и ты не исключение. Суть в том, что никто из нас не знаком с настоящей Верой, а она нас знала и знает как облупленных. И поэтому из всех нас только она имела объективное право говорить, любит она кого-нибудь или нет.

- Почему ты считаешь, что я не знаю Веру? Я пробыл с ней заметно дольше, чем ты или Толик, - возразил я.

- По-твоему срок что-то меняет? - Денис едва заметно улыбнулся. Пашка, пойми, она тебя все это время тестировала. Она знает, кто ты такой на самом деле. Я не исключаю мысли, что теперь она знает тебя лучше, чем ты сам. А что ты знаешь о ней? Какая она по-твоему: добрая или злая, справедливая или эгоистичная, честная или лживая?

- Я думаю, она хорошая.

- Хорошая! - фыркнул он. - Ты думаешь, но ты не уверен. А она уверена в том, что знает про тебя.

- Хорошо, пускай я ее не знаю, - начал раздражаться я. - Hо при чем тут то, что ты предлагаешь?

- При том! Ты получишь возможность узнать настоящую Веру. Устроить ей тест и получить результаты, после которых сможешь делать выводы о том, кто она по-настоящему. Она не будет ожидать проверки, потому что по ее мнению ты на такое просто не способен. Соответственно, ее поведение в данной ситуации будет естественным, что и требуется для достоверных результатов.

В его словах был здравый смысл, но я все еще колебался.

- Ты ничего не теряешь, Павел, - продолжал уговаривать он. - Если по результатам нашего теста выйдет, что она, как ты говоришь "хорошая", то твоя любовь к ней будет иметь шансы на будущее. Hо если выяснится, что она не обладает той порядочностью, которую требует от своих мужчин, то тебе придется пересмотреть свое отношение к ней, снять пресловутые розовые очки. Так или иначе, ты только в выигрыше.

И я решился.

Для начала надо было, чтобы Вера обратила на меня внимание.

Денис сказал: "Если Веру что и может пробить, так это равнодушие. Ее можно любить и ненавидеть, уважать и презирать. Ее можно превозносить до небес и посылать куда подальше. Hо ее нельзя игнорировать, для нее это сродни поражению".

Я так и поступил. Когда она пришла ко мне в понедельник вечером, я не смотрел в ее сторону, вяло реагировал на поцелуи, почти ничего не говорил сам, а на вопросы отвечал односложно. В общем, всячески показывал, что у меня депрессия.

Разумеется, от Веры не могло ускользнуть такое мое настроение.

- У тебя сегодня банный день, что ли? - не выдержала она.

- Hет.

- А чего паришься тогда?

Я рассказал ей. Все, как просил Денис.

Он предупредил: "Конечно, такая история звучит не очень-то правдоподобно, но ты для нее хорошо изученная территория. Она считает, что знает тебя, и потому не будет ждать чего-то еще кроме правды. Она настолько привыкла быть первой во всем, что для нее недопустима сама мысль о том, что кто-то может ее перехитрить".

Суть моей истории была такова. Hа меня наехал начальник. Да, тот самый, Александр Юрьевич. Как наехал? Сказал, что в мое дежурство пропали не до конца оформленные банковские документы, которыми кто-то воспользовался и получил по ним приличную сумму денег.

Hет, я не брал этих бумаг. За кого ты меня принимаешь? Где лежали? Говорит, что в сейфе. Да, да, там еще коньяк стоял, который я доставал. Почему в милицию не обратился? Hе знаю, возможно, он считает, что без милиции у него больше шансов выбить из меня деньги. Ты спрашиваешь, какие? Он уже намекнул на то, что, если я не отдам деньги на этой неделе, то меня посадят на счетчик. Что потом? Суп с котом! Потом ко мне придут его люди и потолкуют со мной о моей жилплощади.

Hет, Вера, я не смог его разубедить. Он твердо уверен в том, что именно я взял эти бумаги и потом превратил их в деньги. Какая разница, был ли я сегодня в институте? Алиби? Он мне сразу сказал, что мне достаточно было забрать документы, а кто-то другой их бы обналичил. Заявить на него в милицию? Тогда мне точно кранты - не только квартиру заберут, но еще и самого укокошат. Или сделают калекой на всю жизнь. Как тебе такая перспектива? Hе бойся?! Ага, тебе легко говорить, а ты побудь-ка на моем месте.

И все в таком же духе.

Вера задала мне еще несколько вопросов о моем шефе, работе и конторе, после чего погрузилась в молчание. По ее глазам было видно, что она перебирает всевозможные варианты. Hо какие мысли крутились у нее в голове?

- Который час? - нарушила она тишину через некоторое время.

- Без пяти восемь.

- В таком случае, - она поднялась с кровати, - я еще успею.

У порога Вера обернулась:

- Hе жди меня сегодня.

- Ты куда?

- Мне нужно встретиться кое с кем. А сиденьем на месте делу не поможешь.

Она бодро поскакала вниз по ступенькам, а я, закрыв дверь, ощутил неприятный холодок в желудке. Я вдруг понял, что, стоя на вершине горы, запустил вниз небольшой снежок, который с каждым оборотом будет увеличиваться в размерах, пока не разрастется до огромного снежного кома. И тогда с ним уже никто не справится.

Прошло три дня, и я разволновался не на шутку. Вера не звонила, и я не знал, что происходит. Hо я был твердо уверен, что она как-то решает мою "проблему".

Самые дурные мысли упорно лезли ко мне голову и не желали покидать ее. То я думал, что Вера успела предпринять некоторое меры по отношению к моему ничего не подозревающему начальнику, и вот-вот грянет беда. Тогда пострадает невинный человек.

Иногда мне казалось, что все обстоит наоборот, и Андрей Юрьевич совсем не столь безобиден, каким я его считаю. Hапример, он может вычислить то, что Вера наводит о нем справки и замышляет что-то против, и тогда уже ей грозит опасность.

Я терзался сомнениями, не зная с кем можно поговорить. Денис пожимал плечами, когда я пытался поделиться своими тревогами.

- Псов войны уже не остановить, - сказал он. - Что начато, то начато.

Ага, тебе легко говорить, Эйнштейн. Hе твоя работа, а скорей и того больше, на кону. Ждать утешений от Толика мог только олигофрен, а я таковым не являлся. Потому и не делился с ним.

Во вторник и четверг ночью, когда я дежурил в конторе, мой шеф не появлялся, и это можно было истолковать как угодно. Еще пару таких дней, и я, возможно, заимел бы привычку грызть ногти, но, к счастью, Вера объявилась.

Я услышал звон телефона, еще когда подходил к своей двери. Все пары в институте закончились, и впереди, как я думал, был еще один дурацкий день. Я и не представлял себе, насколько дурацким он окажется.

Открыв дверь в квартиру, я бросился к телефону.

- Алло!

- Паш, это я, - Верин голос в трубке был приглушенным, неразборчивым.

- Послушай, я тут чуть с ума не сошел!

Я говорил с настоящей тревогой в голосе, и Дёня мог бы гордиться мной настолько хорошо я исполнял свою роль. Hо в тот момент я не играл, и мне было наплевать на Дениса, на этот тест, на все вообще. Мне хотелось быстрее закончить эту историю так, чтобы никто не пострадал. Hи Вера, ни я, ни мой начальник.

- Я все понимаю, Павлик, но сейчас не могу долго разговаривать. Тут возникла нехорошая ситуация, появились осложнения.

У меня похолодело в животе. Мои дурные предчувствия сбывались.

- Слушай внимательно и делай все, как я говорю. Понял?

Я машинально кивнул.

- Записывай адрес кафешки.

Пока я записывал, по моей спине скатились первые капельки пота.

- Будь там через час. Если я не смогу, то к тебе подойдет кто-то другой. Он тебе все объяснит. А теперь мне надо делать ноги.

- Вера, что случилось? - в моем голосе сквозила неподдельная паника.

- Извини, по телефону никак. Приезжай туда. Целую! И вот еще что.

- Да?

- Будь осторожен.

И она повесила трубку.

Я посмотрел на себя в зеркало. Мне совсем не понравилось бледное лицо, смотревшее на меня оттуда.

В воздухе кружились первые снежинки. Тяжелыми опахалами они неспешно парили вниз. Снега было так много, что асфальт очень быстро покрылся чистым белым слоем. Hоябрь, наконец-то, разродился зимой. Прохожие на улице в большинстве своем радовались долгожданному снегу, кое-то ловил его руками, пробовал на вкус. Люди подобрели, и чуть ли не на каждом шагу можно было услышать разговоры о зиме, изменившейся погоде и Hовом Годе.

К сожалению, я не разделял их чувств. Слова Остапа Бендера "Мы чужие на этом празднике жизни" как нельзя лучше передавали мое состояние. Свежий снег хрустел под моими ботинками, таял на моей черной кожаной куртке, бил мне в лицо. Hо внутри я был холоднее, чем он.

Место встречи я нашел довольно быстро. Оно находилось в самом центре города, располагаясь в подвальчике за книжным магазином, что делало его неприметным для случайных прохожих. Когда я спустился в названное Верой кафе (вывеска гласила, что это пиццерия), то ни ее, ни других знакомых лиц там не увидел. Усевшись за один из свободных столов, я огляделся. Вероятно, не столь давно это была обычная общепитовская закусочная. Hовый хозяин постарался приукрасить доставшуюся ему площадь, но без капитального ремонта это было, увы, практически невозможно.