Борьба за свободную Россию (Мои воспоминания) - Владимир Бурцев

Я и раньше не раз замечал какую-то особенную борьбу в Бейтнере, когда он говорил со мной. Но мне никогда не приходило в голову объяснять это тем, что он — провокатор. В последующие годы, когда я ухал в Россию, он сделал довольно откровенную попытку свести моего друга эмигранта Ж. с охранниками, якобы для литературной работы. Но Ж. это понял и разоблачил его. Бейтнер должен был скрыться. Года через два, брошенный и охранниками, и своей семьей, он умер где-то в Дании.

Во время издания «Народовольца», Деп. Полиции мог знать через Бейтнера, правда мы этого и не скрывали, — где и когда издавался «Народоволец», а когда компания Рачковского приехала в Лондон подготавливать мой процесс, то Бейтнер бывал на их квартире и давал им советы, но в это время ко мне он не показывался.

Но провокация и в данном случае осталась провокацией.

Охранники для того, чтобы с блеском выполнить им порученное дело, не только не мешали, а, наоборот, через своего агента помогали мне выступить перед европейским общественным мнением с пропагандой народовольческих идей. Делая свое дело, охранники помогали развиваться революционному движению.

Только желание Горемыкина, во что бы то ни стало засадить меня в тюрьму и дало мне возможность так широко в европейской прессе сказать то, чего мне не давали целые десять лет сделать общее равнодушие и инертность моих друзей и единомышленников.

Глава XIV

Освобождение из английской тюрьмы. — 1-й № «Былого». — Издание брошюры «Долой царя!». — 4-й № «Народовольца».

Летом 1899 г. кончилось мое полуторагодичное заключение в английской тюрьме. Из Англии я выслан не был.

Оставаясь в Лондоне, я вскоре приступил к изданию исторического сборника «Былое». Для него я и название придумал, и темы выбрал еще тогда, когда сидел в английской тюрьме и когда у меня было столько досуга для мечтаний за вязанием чулок. Это была, так сказать, тоже моя тюремная, каторжная работа.

Я выпустил первый номер «Былого». По выражение одного из тогдашних отчетов Деп. Полиции, «Былое» было еще «хуже» «Народовольца». Действительно в «Былом» еще ярче, чем в «Народовольце», были подчеркнуты главные его идеи и еще яснее было сказано, что если правительство не вступит на путь либеральных уступок, то в России не может не возникнуть террористического движения. Это было напечатано задолго до дела Карповича и Балмашева, до образования «Боевой Организации» и до дела Плеве.

О неизбежности в России террористической борьбы, если правительство не откажется от реакции, я говорил не как член какой либо революционной партии, посвященный в ее секреты, и не по чьему либо поручению, а только, как свободный русский публицист.

Издавать «Былое» мне пришлось уже при иной атмосфере, чем я издавал «Народоволец». Взгляды, раньше мною развиваемые, к которым все тогда относились отрицательно, и в лучшем случае замалчивали их, получили в это время не только широкую огласку, но даже признание. Это было накануне дела Карповича, действовавшего от отдельного эсеровского кружка. Вскоре затем Балмашев по поручению, Боевой Организации» партий эсеров убил министра внутренних дел Сипягина. Об этих двух террористических актах говорили с восторгом в самых широких слоях общества.

Таким образом, после английской тюрьмы лично мне с моими взглядами куда легче было выступать, чем раньше: не было уже той безвоздушной атмосферы, в какой приходилось действовать в предшествующие 8–10 лет.

Перемена в настроении революционеров заграницей и в России за последние три-четыре года была вообще очень резкая. Прежний пессимизм явно сменился общим подъемом.

Еще недавно, пять-семь лет перед тем, в 90х г.г. социал-демократы, бывшие в то время главными выразителями настроений среди революционеров, сводили революционную борьбу едва ли не исключительно к экономической борьбе фабричных рабочих за прибавку копейки на рубль, и отрицание террора было введено ими в общепризнанный догмат. Об этом времени один эсдек в 1901 г. писал:

«Мы ухитрились широкое и большое социал-демократическое мировоззрение в 90е годы утопить в какой-то маленькой луже». Свою тогдашнюю робкую политику сами эсдеки еще в 1900–01 гг. высмеивали в Плехановском органе в песне Нарциса Тупорылова:

Медленным шагом, робким зигзагом,Тише вперед, рабочий народ!Не увлекаясь, приспособляясь,Тише вперед, рабочий народ!Если возможно, но осторожно,Шествуй вперед, рабочий народ!

Отступничество от революционной борьбы и в частности от Народной Воли, подготовлявшееся давно, в 90х гг. стало общим. От террора оступались даже вчерашние террористы. На своем тайном съезде в 1898 г. эсеры, не отказываясь в принципе от террора, заявили, что откладывают его применение до момента организации сильной рабочей партии, от имени и во имя которой велась бы террористическая борьба.

Но уже в самом начале 1900х г.г. дела быстро изменились.

Вскоре после дела Карповича один из наиболее крайних экономистов эсдеков, Кричевский, поместил в, Листке Рабочего дела» статью «Исторический поворот». В ней он заявил, что «мы можем и должны коренным образом изменить нашу тактику и чем скорее и бесповоротнее мы это сделаем, тем лучше. Старый «воин революций», по словам Кричевскoго, — Вильгельм Либкнехт — говорил:,Если обстоятельства изменяются в 24 часа, то нужно и тактику изменить в 24 часа». В настоящее время, — сказал он же в другой раз, — благоразумна одна только смелость».

В половине 1901 г. в «Вестнике Русской Революции», а затем в «Револ. России» эсеры уже стали защищать предпринимаемый партией систематический строго организованный террор. Их в этом поддержала польская революционная печать. Такие же голоса раздались в эсдекской «Свободе» и в «Накануне» (статьи Оленина-Чернова и Галина).

Но кто в то время решительно восстал против террора, так это был Ленин. В статье «Политический террор» в «Искре» он резко, по-ленински, напал на Кричевского за его статью, где тот приветствовал выстрел Карповича. Ленин писал, что «террор должен, быть отвращен активной работой эсдеков над созданием действительно революционного и сознательного политического движения пролетариата». Ленинцы признавали вообще нецелесообразным террор и тогда же стали готовиться не к конституционным завоеваниям, а к революционной диктатуре пролетариата — к тому, что было ими сделано в России в 1917 г.

Подъем тогдашнего общего революционного настроения в русском обществе Горький выразил в своей «Песне о соколе». Она в то время облетела весь читающий русский мир и выражала общее настроение. Горький писал: