Гностические евангелия - Элейн Пейджелс

лицо. Мы наблюдаем за ними и не говорим, ибо они делают свое дело. Мы же ходим в голоде и жажде…[509]

Полагаю, эти «враги» следовали совету лидеров ортодоксии наподобие Иринея, Тертуллиана и Ипполита, как следует обращаться с еретиками. Прежде всего, они отказывались обсуждать правило веры и общее учение. Тертуллиан предостерегает, что «еретики и философы» задают одни и те же вопросы, и убеждает верующих держаться от них подальше:

Да запомнят это все, кто хотел сделать христианство и стоическим, и платоническим, и диалектическим. В любознательности нам нет нужды после Иисуса Христа, а в поисках истины — после Евангелия. Раз мы верим [во что-то], то не желаем верить ничему сверх этого: ибо в это мы верим прежде всего, и нет ничего более, во что мы должны бы поверить.[510]

Он жалуется, что еретики приглашают любого присоединиться к ним, поскольку «для них [церковное общение] ничего не значит», и собираются «в желании низвергнуть единую истину».[511] Но их метафоры показывают, что гностики не были ни релятивистами, ни скептиками. Подобно ортодоксам, они говорят о «единой истине». Но гностики склонялись считать все учения, спекуляции и мифы — свои и чужие — только как приближения к истине. Ортодоксы, напротив, стремились отождествить с истиной свое собственное учение — единственную правильную форму христианской веры. Тертуллиан признает, что еретики следуют совету Иисуса («ищите, и найдете; стучите, и отворят вам»).[512] Но это подразумевает, говорит он, что Христос учил «одной определенной вещи» — тому, что содержится в правиле веры. Однажды найдя и уверовав в него, христианин не должен искать дальше:

Пусть задумается тот, кто всегда стучит, почему ему никогда не откроют: он ведь стучит туда, где никого нет. Пусть задумается тот, кто всегда просит, почему его никогда не выслушают: он просит у того, кто не слушает.[513]

Ириней соглашается: «При таком образе действования человек всегда будет искать, но никогда не находит, поскольку он отвергнул самый способ нахождения (истины)».[514]Единственный безопасный и точный путь, говорит он, это принять веру, которой учит церковь, признав пределы человеческого понимания.

Как мы видели, эти «враги» гностиков следовали советам отцов церкви, поддерживая претензии духовенства к христианам-гностикам. Также они считали «нераскаянных» гностиков внешними по отношению к христианской вере и, наконец, подчеркивали ценность обычных занятий и семейной жизни по отношению к радикальному аскетизму.

Пока ортодоксы и радикальные гностики занимали противоположные позиции, заявляя, что именно они представляют собой церковь, и отвергая других как еретиков, валентиниане заняли промежуточное положение. Противостоя попыткам ортодоксов объявить их аутсайдерами, они считали себя полноправными членами церкви. Но в своем кругу валентиниане обсуждали другой вопрос — статус ортодоксальных верующих. Несогласие по этому вопросу было настолько серьезным, что привело к кризису, расколовшему последователей Валентина на две партии.

Были ли ортодоксы включены в церковь, «тело Христово»? Восточная ветвь валентиниан сказала нет. Они настаивали, что Христово тело, церковь, «чисто духовно», и состоит только из духовных, тех, кто обрел гнозис. Феодот, великий учитель восточной школы, определил церковь как «избранный род»,[515] «избранный прежде сотворения мира».[516] Его спасение было несомненно, предопределено — и исключительно. Подобно Тертуллиану в его поздние годы, Феодот учил, что только получившие непосредственное духовное посвящение принадлежат к «духовной церкви».[517]

Но Птолемей и Гераклеон, ведущие наставники западной школы валентиниан, не соглашались. Вопреки Феодоту, они утверждали, что «тело Христово», церковь, состоит из двух различных элементов, духовного и бездуховного. Это означает, объясняли они, что и гностики, и не-гностики вместе пребывают в одной церкви. Цитируя изречение Иисуса, что «много званых, а мало избранных», они объясняли, что лишенные гнозиса христиане — огромное большинство — были многими зваными. Сами они, христиане-гностики, принадлежали к немногим избранным. Гераклеон учит, что Бог дал им духовное понимание ради пользы остальных — чтобы они были способны научить «многих» и привести их к гнозису.[518]

Гностический наставник Птолемей соглашается: Христос соединил в церкви и духовных, и бездуховных христиан, чтобы постепенно все могли стать духовными.[519] Между тем, и те, и другие принадлежат к одной церкви; и те, и другие крещены; и те, и другие участвуют в евхаристии; и те, и другие исповедовали одну веру. Различались они лишь уровнем своего понимания. Непосвященные христиане ошибочно почитали создателя, как если бы он был Богом. Они верили во Христа как в того, кто избавит их от греха, и кто, как они верили, телесно воскрес из мертвых. Они принимали его по вере, но без понимания таинства его природы — и своей собственной. Но получившие гнозис узнавали Христа как того, кто послан Отцом Истины, и чей приход открыл им, что их природа тождественна его природе — и природе Бога.

Чтобы проиллюстрировать их взаимоотношения, Г ераклеон предлагает символическое истолкование церкви как храма: обычные христиане, еще не гностики, покланяются подобно не допущенным к таинству левитам, на храмовом дворе. Лишь те, кто обладает гнозисом, могут войти в «святое святых», означающее место, в котором «духовные покланяются Богу». Но один храм — церковь — объемлет оба места поклонения.[520]

Автор валентинианского Истолкования Знания соглашается с этим представлением. Он объясняет, что, хотя Христос пришел в мир и умер ради «церкви смертных»,[521] теперь эта церковь, «место веры», расколота и разделена на фракции.[522] Некоторые члены получили духовные дары — исцеления, пророчества и, превыше всего, гнозиса, остальные нет.

Этот гностический наставник высказывает огорчение, что такое положение зачастую вызвано враждебностью и непониманием. Христиане, достигшие духовных даров, стремились удалиться от «невежественных» верующих и отказывались делиться с ними своим пониманием. Лишенные духовных даров завидовали тем, кто говорил в собрании во время богослужения, пророчествовал, учил и лечил других.[523]

Автор обращается ко всему сообществу, пытаясь примирить христиан-гностиков и не-гностиков друг с другом. Привлекая традиционную метафору, он напоминает, что все верующие являются членами церкви, «тела Христова». Сначала он напоминает слова Павла:

Тело же не из одного члена, но из многих… Не может глаз сказать руке: ты мне не надобна; или также голова ногам: вы мне не нужны.[524]

Затем он обращается к тем, кто чувствует себя худшими, лишенными духовных сил, кто еще не стал посвященным гностиком:

… Не порицай своего Главу [Христа], что Он не поставил тебя глазом, но поставил пальцем, и не завидуй поставленному в часть глаза, или руки, или