В этом году в Иерусалиме - Мордехай Рихлер

После лекции мистера Фреймана мы сели в автобус и вскоре углубились в узкие, убогие улочки Меа Шеарима. День был на редкость знойный. Одни жители квартала провожали нашу группу погасшими глазами, другие, завидя нас, захлопывали двери. Понять их можно. То и дело кто-нибудь из туристов останавливался, толчком открывал дверь в чей-то дом и звал жену:

— Сильвия, смотри-ка, не так уж и плохо им живется.

Человек в заношенной пижаме сидел на камне у своего дома и что-то бубнил себе под нос. Другой — он был пободрее, — перебегая с улицу на улицу, дул в рог — возвещал наступление шабата. Дама из нашей группы, толстуха в солнцезащитных очках, толканув гида пухлым локтем, указала на смуглую девчушку, играющую в сквере.

— И это — еврейский ребенок? — вопросила она.

— Ну и что? — сказал гид. — Она из Ирана.

— Как это мило, правда, Ирвинг?

Ирвинг остановился, послал девчушке улыбку, отчего она попятилась, и сказал:

— Шабат шалом.

Когда мы пробирались по очередному извилистому тесному проулку, один из туристов сказал жене:

— Ручаюсь, участок здесь не купишь ни за какие деньги.

— А на кой он сдался? — ответила она.

В маленькой сырой синагоге над Священным ковчегом неоновыми лампочками было выведено имя Божье. В йеменском шуле, последнем, который мы посетили, гид объявил:

— В этой синагоге к вам выйдет раввин и благословит всех без исключения.

К нам вышел дряхлый старец в феске и промямлил молитву.

— Вот вас и благословили, — сказал гид — Кто хочет пожать раввину руку, подходите, не стесняйтесь. И еще одно: не кидайтесь к автобусам. Места всем хватит.

Товия Шлонски, молодой преподаватель Еврейского университета, сказал мне, что он большой поклонник Беллоу, Маламуда, Рота.

— К сожалению здесь их мало читают. — Он смущенно засмеялся: — Молодежь думает, что они так и не вышли из гетто.

Товия зашел за мной в субботу днем, повел меня к своим знакомым — молодой паре, которая только что построила дом в Абу-Торе, на границе с Иорданией, из их дома открывался вид на арабскую деревню на горном склоне и стены Старого города. Сидя на террасе, попивая кофе по-турецки, мы слышали, как по другую сторону границы арабов созывают на молитву.

— По ночам мы слышим их барабаны, — сказала Мириам. — Дети частенько забредают к арабам. Арабы их никогда не обижают. Угощают, дают сласти, привечают и возвращают домой. Но стоит перейти границу взрослому, его избивают. И не то чтобы просто так, — добавила она, — а с целью выудить какую-нибудь информацию.

Мириам, как и большинство встреченных мной интеллигентов, хотела большей взаимосвязи с арабами. Ей недоставало прежних соседей-мусульман, и она сожалела, что Иерусалим не стал международным городом.

Мимо нас с бодрой песней промаршировала группа ребят в голубых панамах, шейных платках, шортах, с рюкзаками.

— Вы только подумайте, как нам повезло с видом, — сказала Мириам. — От нас виден и Старый город, и арабы… а бедные арабы вот что они видят, — и она указала на промаршировавших мимо ребят, — и больше ничего.

— Я строю лучший в Израиле отель, — сказал Рафаэль Элан, — самый большой в пустыне. В Беэр-Шеве, назову его «Приют в пустыне». У нас и площадка для гольфа будет, и горячие источники — все чин чином. Я даже организовал тайное международное общество — «Сыны пустыни».

Коренастому, нахрапистому Элану под сорок. Для своего проекта он получил финансовую поддержку канадского и американского капитала.

— И это отнюдь не благотворительность, бизнес чистой воды. Изволь приносить прибыль, а нет — прости-прощай.

В понедельник рано поутру Элан заехал за мной на американском микроавтобусе, чтобы отвезти меня в Беэр-Шеву. С собой он взял подполковника ВВС Мишу Керена и двух работников отеля, неких миссис Рафаэли и мистера Гордона. Всего в получасе езды от Тель-Авива потянулась полоса буйной зеленой растительности.

— Когда я летал над этими местами в сорок восьмом — сорок девятом, — сказал Керен, — здесь было трудно ориентироваться. Куда ни глянь — пустыня. Теперь все вокруг зелено.

Элан, под завязку набитый статистическими данными, не закрывая рта, рассказывал про ирригацию, мелиорацию, урожаи. Меня он утомил, но нельзя не признать, что достижения и впрямь впечатляли, а уж когда мы углубились в пустыню и я увидел, какая чахлая там растительность, тем более.

— Вы и понятия не имеете, до чего же радостно, — сказал Керен, — видеть, как дети и женщины вольготно ходят вдоль шоссе.

До Синайской кампании, рассказывал Керен, такое было немыслимо: на жителей этих территорий постоянно нападали федаины[300].

Мы въехали в горы, тут обитали племена шейха Сулеймана, их лагерь растянулся на километры, там-сям чернели пятна длинных низких палаток из овечьих шкур. Сулейман, глава бедуинов, в войну вел себя по отношению к Израилю лояльно, за что и был вознагражден: получил трактора, наделы государственных земель, прочее вспомоществование и вместе с тем стал объектом дежурных шуток. Бедуинские земли по одну сторону шоссе по сравнению с полями кибуцников по другую его сторону выглядели так, словно их спалила засуха.

— Бедуины, — рассказывал Элан, — не желают заниматься ирригацией: она же окупается лишь спустя годы. Они не вкладывают деньги в землю, предпочитают зарывать их в землю в кувшинах. — Мы врезались глубже в пустынные места песчаных бурь, выносливых кустарников и дюн. — Тут будет наша житница. Тут наша страна шире всего.

В окрестностях Беэр-Шевы Элан резко затормозил. Прикрывая лицо — ветер нес песок, — я разглядывал огромный дом у шоссе, выросший в пустыне.

— Вот и он, — сказал Элан. — Попозже мы соорудим самую большую вывеску в Израиле, ее будет видно за много километров.

В машине, припаркованной рядом с нашей, дремал шофер. Прораб показывал гостиницу пожилой американской чете.

— Опять акционеров принесла нелегкая, — буркнул Элан.

Однако едва мы поравнялись с доктором и миссис Эдельсон, он рассиялся в улыбке:

— Привет.

— Ничего не скажешь, впечатляющее детище.

— Вы видели что-нибудь подобное в Израиле?

— Впечатляющее детище, ничего не скажешь.

— Наш отель, что по качеству строительства, что по инвестированию, самый современный в Израиле, — сказал Элан. — Лучший.

Мы укрылись от ветра в заваленный досками, трубами и глиной отсек, которому предстояло стать столовой.

— Тут будет широкая подвесная лестница, другой такой в Израиле не найти.

Доктор Эдельсон подошел к краю площадки, посмотрел вниз.

— Я вижу, вы можете продать все, что угодно, — сказала миссис Эдельсон. — Но ваше детище и впрямь впечатляет, как по-твоему, Генри?

— Я же не чужое, свое детище продаю.

— Не волнуйтесь. У нас говорят «На следующий год в Иерусалиме». Ну а мы будем говорить: «На следующий год в „Приюте“», верно Генри?

Обходя нашлепки мокрого цемента и торчащие гвозди, Элан провел нас в недостроенный номер люкс.

— Шалом, шалом, — тепло приветствовал рабочих мистер Эдельсон. И повернулся к Элану: — А они здесь вроде бы с прохладцей работают, нет?

Миссис Эдельсон остановилась перед карандашным ню на филенке двери в ванную, насупилась.

— Надо надеяться, — сказала она, — это можно стереть?..

— Конечно, конечно, а теперь не хотите ли посмотреть крышу? — Ведя нас опять же через мусорные завалы в другое крыло отеля, Элан говорил: — Второе крыло мы собирались построить не раньше чем года через два, но спрос на номера оказался такой большой…

— Генри, ты слышишь?

— … что мы решили — если строить, так строить с размахом, иначе оглянуться не успеешь, как через дорогу откроют еще один отель.

Мы спустились вниз.

— У входа поставлю швейцара с длинной саблей. На официанток надену покрывала.

Элан показал нам недостроенный номер люкс — «Для шейхов».

— Знаете, какая там будет табличка: «Зарезервировано для доктора и миссис Эдельсон».

— Желаете зарезервировать номер? Обратитесь к миссис Рафаэли.

— Да-да… м-м, а сколько, когда вы откроетесь, будет стоить номер для акционеров?

— Акционерам мы предоставляем кредит на месяц. Не хотите ли посмотреть наши кухни?

— Мы хотим посмотреть все-все. Только вот… м-м, а сколько все же вы будете брать с акционеров?

Доктор Эдельсон сделал вид, что заводит фотоаппарат.

— В штатах, — не отступалась миссис Эдельсон, — если акционер привозит с собой гостя, так он раз в месяц может за него не платить. И это, знаете ли, очень приятно. Способствует взаимному расположению.

Наконец Элан увел Эдельсонов к их машине.

— Ну что ж, мистер Элан, я уверена, что к открытию вы распорядитесь расстелить для нас красный ковер, верно я говорю?