Когда был Ленин мумией - Дмитрий Лычковский

Ленин еле заставил себя промолчать в ответ на этот хамский намек — кивнув, он резко развернулся на каблуках и покинул покои фараона. Только оказавшись в опустевшем зале, Ильич позволил себе ускорить шаг. Путь до родной погребальной камеры он пробежал уже как в бреду. «Промедление смерти подобно», — дробно стучало в висках и фантомное сердце рвалось из груди. Стремительно ворвавшись внутрь, он рухнул на край саркофага.

— Ну? — подскочил к нему Шайба.

— Обстановка изменилась — нет времени объяснять. Надобно бежать за Александром. Потом вместе — идите к оружейному складу у Табии. Раздайте всем оружие. Начинаем сегодня. Ночью!

Шайба озабоченно скользнул в коридор. А Ильич прилег в каменный гроб, восстанавливая силы, и попытался сложить в голове новый план, сообразуясь с внезапно возникшими обстоятельствами. Эх, как жаль, что он не успел наладить в пирамиде мало-мальский штаб с приличной связью, чтобы руководить вооруженным восстанием оттуда… Серый жесткий и холодный бок саркофага буравил ленинское плечо и вдруг напомнил ему о таком же сером жестком и холодном граните питерских набережных, таких пустынных и мрачных в день вооруженного восстания в 17-м.

Да и нанешняя кепка на ленинской голове, засаленная от беспрестанных ползаний по лазу к Табии, сильно смахивала на ту нарочито заношенную кепку, что он надел, прикидываясь обычным рабочим, чтобы пробраться к Смольному. С надеждой цепляясь мыслями за те памятные события (ведь тогда все получилось!) Ильич представил, что он снова торопится по еле освещенной улице с разбитыми фонарями, а затем трясется в полупустом трамвае, следующем к Финляндскому вокзалу, соблазняя пухлозадую вагоновожатую своей техникой вооруженного воссстания…

А вот он уже пьяно выписывает коленца на Шпалерной, вводя в заблуждение конный патруль. «Пропустить!» — командует один из казаков. Под его седлом нетерпеливо перебирает стройными бабками свежая мумия лошади, перебинтованная полосками белоснежного льна от копыт до ушей. Беспрестанно оглядываясь на это странное зрелище, Ленин добегает до Смольного — и вдруг оказывается, что он имеет вид пирамиды — без малейшего намека на вход. Возбужденные голоса товарищей по партии доносятся оттуда, бряцанье оружия и рапорты телефонных барышень «Смольный на проводе!» — там все готово, но решительно непонятно, как проникнуть внутрь, чтобы взять на себя руководство вооруженным восстанием. В полном отчаянии Ленин кинулся с кулаками на гладкую гранитную стенку — и очнулся от дремы.

Приглушенное бряцание и голоса имели место в действительности: в коридоре Шайба вел очередной отряд к месту сбора.

«Все! Обратного пути нет», — сказал сам себе Ленин и вылез из саркофага навстречу вечности.

Глава 30. И ад следовал за ним

Шайба, уже облаченный в полюбившийся ему римский доспех, с автоматом за плечом, стоял перед разношерстным переминающимся строем и, как полагается отцу-командиру, давал последние наставления.

— Ну что, орлы! Очко играет?! У кого играет — выдам памперс. Стрелка, братва, намечается серьезная, поэтому себя не жалеть и о папе помнить. А папа — он все видит… — и, оборотившись к подошедшему Ленину с хохотком добавил. — Ну что, Ильич, покропим себя красненьким?

— Несерьезное выступление, товарищ Шайба, — одернул его Ленин. — Массам надо дать понимание, за что они идут в бой, за какие идеалы готовятся отдать свою загробную жизнь. Шуточки тут неуместны. И еще: не надо народу угрожать. Народ вам пустых угроз не простит. Драчка намечается серьезная — и если бы вы поставили сзади атакующих нескольких пулеметчиков, это было бы гораздо большим подтверждением нашей боеспособности, чем ваш мифический «папа».

— Ты сам понял, чего сказал? — спросил бандит. — Я своим в спину не стреляю. Про идеалы лечи их как хочешь. А про пулеметчиков — считай, я не слышал, — и он стал хмуро засовывать за широкий пояс, украшенный бляхами с изображением римского орла, немецкие гранаты.

Пришлось Ленину организовывать все для выступления самостоятельно. Четыре дюжих капуцина подняли его на щит и вознесли таким образом над притихшей толпой. Неумело балансируя на столь шатком пастаменте и рубя перед собой воздух рукой на манер шаолиньского монаха, колющего кирпичи, Ильич закричал:

— Товарищи! Настал решительный час! В один кровавый комок спутано все забальзамированное человечество и выхода из него поодиночке быть не может. Вам досталась завидная роль — отстоять, отвоевать наше вечное будущее штыком и и гранатой, не жалея собственных… — Ильич замялся, но тут же нашелся, — не жалея собственных тел, товарищи! Надо путем отчаянного прыжка выскочить из-под ига рабовладелия и одним решительным пинком навсегда отправить Хуфу Кровавого на свалку истории. Пусть тотчас же организуются отряды от трех до десяти и тридцати мумий. Пусть тотчас же те, кому не досталось оружия, вооружаются сами, кто палками, кто каменными горшками. Даже и без оружия эти отряды могут сыграть серьезнейшую роль, срывая с приспешников фараона бинты, разбрасывая и топча содержимое их каноп. Ни шагу назад! Только — вперед! Вся власть — загробным советам! Ура, товарищи!

И, вполне удовлетворенный своей речью, Ильич слез со щита. Следующим пожелал выступить Александр Македонский. Его выступление был кратким и, к немалому огорчению Ленина, совершенно аполитичным. Пройдясь перед строем, Македонский заехал одному из пластиноидов в ухо, посчитав, что тот держит щит неподобающим образом, и вернулся на середину. Стукнув себя на манер Кинг-конга в пластинчатый нагрудник и яростно вращая единственным выпученным глазом, Александр проревел:

— Воины! Вы разуты и раздеты. Плевать! Сапоги мы снимем с убитых! Арес с нами! Помните, все, что мы делаем, отдается эхом в вечности!

— Арес с нами! Арес с нами! — подхватила толпа, в знак одобрения громко стуча копьями о щиты. Этот грохот немедленно прокатился эхом по коридору, и наверняка достиг ушей стражи. Но таиться уже не было смысла: теперь или пан или пропал.

— Первая фаланга, строиться! — чинчорро встали ровной шеренгой. — Вторая — строиться! Третья — строиться. Вперед, марш!

Александр махнул мечом. Фаланга, ощетинившаяся копьями, напоминала огромного ежа, который медленно полз вперед.

— Щиты плотнее! Держать строй, — прогремел Македонский и дал пинка флейтисту, который тут же стал выдувать монотонную мелодию, задававшую ритм древнегреческой военной машине.

Вслед за греками Шайба в качестве вспомогательных войск отправил бойцов Веласкеса, вооруженных шпагами и дагами. А потом двинул своих аркебузеров. Стрелковое подразделение, вооруженное новейшим оружием, и конницу в количестве трех всадников-пластиноидов оставили в арьегарде в качестве резерва. С ними же двинулся и обоз — телега, груженная боеприпасами.

— Товарищ Шайба, — зашептал уголовному Ильич. — Вы вперед не рвитесь и огня сразу не открывайте.

— Это еще почему?

— Пусть противник недооценивает наши силы. Пусть фаланги товарища Македонского примут на себя первый удар и вымотают силы противника. Ну а уж когда их сомнут, тогда ударим по врагам всем, что имеется в нашем распоряжении.

Шайба неприязненно кивнул и поспешил вперед, к своим чинчорро. Ленин же ловко запрыгнул в телегу, решив обосновать временный штаб здесь. Кинжал он сунул за ремень брюк, кобуру с маузером перекинул через плечо, а бобы рассовал по карманам брюк. Это придало некоторую уверенность. Метров пятьсот армия будущей Загробной Республики Советов спокойно шествовала по коридору, не встречая ни души. Ильич, рассчитывавший на быстрое столкновение, беспрестанно тянул шею, пытаясь разглядеть что впереди, и маялся неизвестностью.

Но уже за первым поворотом началось. Плотно сомкнув щиты, дорогу перегородила стража, число которой было невозможно подсчитать: головы в маленьких круглых шлемах с набалдашниками уходили в сумрак коридора.

При виде противника Македонский издал торжествующий вопль и взмахом меча отдал команду о наступлении. Ощетинившаяся копьями фаланга неудержимой лавиной понеслась вперед. Шеренга египтян мигом расступилась в стороны, открыв взору атакующих стройный ряд лучников. Выпустив в противника рой стрел, лучники поспешно сделали шаг влево и назад, уступив место следующим.

— Ускорить шаг! — проорал Македонский, ловко приняв на щит сразу пять стрел. Фаланга побежала, стремительно сокращая расстояние. Пять или шесть чинчорро, остановленные градом стрел, упали, но строй тотчас же сомкнулся и фаланга продолжила свое неумолимое движение, перемолов их тела в труху. — Держать строй! — громогласно командовал Александр. — Копья вперед!

Египтяне сомкнулись, но успевшее набрать скорость воинство Македонского вломилось в их ряды и принялось теснить. Треск копий, крики, грохот щитов и визг надрывающейся боевой флейты заполнил коридор. Каждую минуту кто-нибудь из бойцов с одной и другой стороны падал на пол от удара копья или стрелы, и тут же превращался в пыль под ногами своей и вражеской пехоты.