Сироты - Роберт Бюттнер

Защитные костюмы предохранят нас от шрапнели и пуль, напалма, радиации, ядовитых веществ и микроорганизмов. Мы могли дышать сколь угодно долго, переносить температуру до тридцати ниже нуля и видеть в темноте. У каждого было по автоматической винтовке с технической скорострельностью восемьсот выстрелов в минуту и две тысячи патронов, дюжины гранат, а плазмы, атропина и заживляющих повязок — больше, чем в больнице. Любая пара солдат была опасней целого взвода времен Корейской войны. Командиры держали с нами радиосвязь и видели положение любого солдата на приборах спутниковой навигации (только сегодня «Надежда» выпустила на орбиту Ганимеда сеть спутников). Наши лазерные целеуказатели позволят «Надежде» швырять с орбиты с точностью до метра что попало — от однотонных бомбочек до исполинских махин.

Мы были готовы ко всему…

…Кроме того, что нас ждало.

32

— Двадцать секунд до посадки.

Корабль должен был коснуться поверхности Ганимеда на скорости двести миль в час и потом, как по катку, проехать четыре мили, пока не остановится.

Если слизни нас ждут, то они должны вот-вот открыть огонь, который только усилится по приземлении.

Бум!

Что это? Удар лыж по земле или выстрел слизня?

Бум-бум-бум.

Не, все нормально — садимся. Вот уже катимся.

Следующий удар с такой силой кинул на меня Пигалицу, что казалось, она сломала мои ребра. Снаряжение вырвалось из креплений и полетело в сторону передней переборки.

Напротив меня, все еще расслабленный перед боем, сидел Вайр. Сорвавшаяся с места винтовка прошла через висок морпеха, как зубочистка через маслину. Опыт его не спас.

— О, господи! — закричал сосед Вайра, которому упала на колени окровавленная голова старшины. — Господи боже!

Мы остановились. Свет погас. Я даже успел подумать, что потерял сознание, но потом кто-то выругался.

Что-то капало в темноте. Кого-то громко стошнило.

Бух-бух-бух!

Сработали взрывные болты вдоль верхней обшивки, и фюзеляж распался, как гороховый стручок. Над нами сияло оранжевое небо Ганимеда.

Я опустил на глаза прибор ночного видения. Расколотый надвое корабль лежал в серой пыли.

— Шевелись, шевелись! Наружу из гроба!

Я все еще озирался, а рука рефлекторно ударила по пряжке на груди. Я повернулся помочь Пигалице, но она уже сама отстегнулась и высвобождала пулемет из креплений на полу.

Вокруг нас солдаты топали по Ганимеду. Да-да, топали — в отличие от Луны, здесь есть атмосфера, которая проводит звук. В остальном, впрочем, Ганимед был таким же холодным и негостеприимным.

Мы с Пигалицей отбежали на пятьдесят метров от корабля и плюхнулись на пузо между другими пехотинцами, создавая защитный периметр. Щелкали затворы, драли глотку командиры, выравнивающие ряды.

Потом с оглушающим грохотом над нами пронесся третий десантный корабль и за футбольное поле от нас врезался в гору, сложившись в гармошку. Он не взорвался. Конечно, нет — в здешнем воздухе ведь только два процента кислорода.

На мгновение корабль застыл, будто воткнутый в камень, потом покачнулся, свалился с горы и откатился на пятьдесят ярдов от нашего периметра.

Гора? Откуда здесь взяться горе?

Я приподнялся и огляделся вокруг. Вместо обещанной равнины мы лежали у подножия горы в центре кратера. Наш корабль зарылся носом под камни. Позади тянулись мили ровной поверхности. Из-за края кратера выглядывал огромный красный Юпитер.

Мы на мили просчитались с зоной высадки и врезались в единственную преграду посреди площадки размером с Лос-Анджелес. Кораблю номер три досталось еще хуже. А самого первого корабля нигде не было видно. Что, черт возьми, натворила Пух?

Пух!

Она осталась в кабине! На носу, под камнями!

С обеих сторон громыхали корабли, скользили по камням и врезались носами в гору, которая должна была стать нашим убежищем. Эхом отражались выстрелы взрывных болтов, солдаты высыпались из корабля, как мы до них, и достраивали наш периметр.

Через пыль и суетившихся фельдшеров я всматривался в искореженные останки нашего корабля. Никакого движения.

Я проверил пулеметную ленту, убедился, что коробка со следующей лентой стоит наготове, и сказал Пигалице:

— Я назад к кораблю.

— Тебе никто не разрешал.

— Там Пух.

— Это дезертирство!

— Пятьдесят метров всего.

Я поднялся, скидывая на ходу рюкзак, и побежал, пригибаясь от огня противника. Только не было никакого огня. Ганимед был пуст, как и положено безжизненной космической глыбе.

Ближе к горе медики копошились у остатков корабля номер три. Электропила с недовольным визгом вонзалась в металл.

— Сюда, сюда! — замахал я им.

Искореженный фюзеляж перекрывал вход в кабину.

— Пух?

Тишина.

Я вскарабкался на камни над самой кабиной. На крыше корабля, погребенный под булыжниками, должен быть аварийный выход. Казалось, я часами раскидывал камни, пока не показалась красная надпись: «Открывать здесь».

Впрочем, удар и так его открыл.

— Пух! — крикнул я.

Молчание.

По животу разлился холод. Мне нужно, просто жизненно необходимо было спуститься в темную кабину, но меня мучил страх от того, что могу увидеть. Я нагнулся, всматриваясь внутрь, но там была только темнота.

Я тряхнул головой, опустив на глаза прибор ночного видения, и выждал четыре удара сердца, пока он заработает.

Люк открывался несколько справа, над креслом второго пилота. Только винты в полу подсказывали, где стояло кресло. Я повернул голову: пилот вместе с креслом припечатался к стеклу, превратившись в кровавое месиво. Этого можно даже не проверять.

Я не мог заставить себя посмотреть на Пух. Я закрыл глаза, набрал полную грудь воздуха и повернулся.

Ее кресло удержалось на полу. Пух висела на ремнях, обмякшая, неподвижная, будто спала.

— Пух?

Она не шелохнулась.

Я стянул рукавицу, расстегнул ее комбинезон и прижал пальцы к шее, проверяя пульс. Только в проверке не было никакой нужды. В таком холодном теле сердце биться не станет.

А ведь я знал, знал с полной уверенностью, что погибну я. Пух не могла умереть. Не могла.

— Эй, там есть кто живой?

Никого. Никого из нас троих.

Чьи-то руки оттащили меня от нее.

— Не мешай работать, парень!

Чуть позже, когда я сидел в пыли, обхватив колени, ее положили рядом со мной.

— Сломана шея, — докладывал кто-то. — Она ничего не почувствовала.

Прямо как я. Совершенно ничего.

— А с этим что?

— Не знаю. Двинутый какой-то.

— Эй ты, солдат! — Кто-то хлопнул мне по плечу.

Позади меня стоял сержант из другого взвода.

— А ну подъем!

— Погодите, дайте ему время — они были вместе!

Голос Пигалицы.

— Нет у нас времени! А если он сейчас же не встанет, то отправится следом!

Пигалица подняла меня на ноги. Рядом с ней торчал Ари.

— Сержант прав, Джейсон.

Вокруг неровными рядами лежали раненые, суетились медики. Многим просто наклеивали на шлем букву «М». Морфин. Больше помочь нечем.

Двое санитаров опустили носилки рядом с нами. Ноги раненого были зафиксированы пневматическими шинами. Его синяя форма отличалась от формы Пух только нашивкой «Третий десантный корабль». Тот самый корабль, который пролетел над нами и врезался в гору.

— Не знаю, как у нее это вышло, — проговорил пилот, окинув нас туманным от наркотиков взглядом. — Тот корабль, который первым опустился… Он вообще исчез.

— Джиб сейчас летает над зоной высадки, — зашептал мне на ухо Ари. — Застывшая лава, на которую мы рассчитывали сесть, оказалась не лавой вовсе, а вулканическим пеплом. Корабль провалился, как кирпич.

— Кто-нибудь выжил?

— Магнетометр Джиба показывает, что корабль упал на двести футов вниз.

Ганимед уже заживо похоронил четырехсот солдат.

— Она увидела, как корабль ушел под землю, — продолжал бормотать пилот, — перелетела яму и села прямо у горы. И знала ведь, что нос не выдержит — но это давало шанс солдатам.

Пилот тряхнул головой.

— Я пытался идти за ней следом. Только никто не летает, как Пух.

Летала.

Я осмотрелся. На милю у подножия горы валялись шестнадцать кораблей со смятыми носами, вокруг которых окапывались солдаты и лежали раненые.

Остальные пилоты за лишние секунды успели среагировать, последовали примеру Пух и погибли, спасая солдат. В мгновение ока она обменяла свою жизнь на тысячи других.

А Пух еще говорила, что это я совершу какую-нибудь благородную глупость и умру. Я смотрел на нее через слезы, заливавшие очки ночного видения.

Пигалица взяла меня за руку, всмотрелась в глаза.

— Надо похоронить ее до заката. У мусульман так положено.

Вроде бы мы высадились на рассвете. Говардовы астрометеорологи предсказывали, что ночью из-за охлаждения и сжатия атмосферы на спокойном Ганимеде начнутся ураганы.