Дикие лошади - Дик Френсис

— Я не хотела… — неловко сказала она, вновь прячась в скорлупу. — Я хочу сказать, я не желала обидеть вас…

— Ну, не будем бросаться подушками. Все нормально.

Она вспыхнула и убежала, сконфуженная, к своим родителям, а я подумал, что, в конце концов, постель — это не такая уж плохая мысль.

Я осознавал, что недостаток профессии режиссера в том, что она отнимает практически все время. Три месяца предварительной стадии я работаю над тем, чтобы собрать общую картину фильма — выбрать местность, довести до ума сценарий, оживить героев. Во время съемок, как сейчас, я вкалываю семь дней в неделю с короткими перерывами на сон. После съемок начинается запись музыки и звуковых эффектов, склеивание сцен и кусочков сцен воедино, пересказ истории создания, споры, собрания, презентации — и все это втискивается в следующие три месяца. А едва покончено с одним фильмом, другой уже наступает на пятки. За последние два года я сделал три фильма. Из всех снятых мною до сих пор у этого самый большой бюджет. Я любил свою работу, я был счастлив, что мне дают ее, и у меня попросту не было времени, чтобы найти себе кого-нибудь.

Однажды, я предполагал, это может случиться, как гром с ясного неба. Но пока небо посылало только редкие дождички, а Люси, похоже, не перепало еще ни капли.

Неожиданно кто-то тронул меня за локоть. Я резко развернулся, сердце чуть не выскочило из груди, но оказалось, что это был всего-навсего Монкрифф.

— Вот это прыжок! — сказал он, глядя, как я стараюсь успокоиться. — Кого ты ждал? Тигра?

— С когтями, — кивнул я. Наконец я взял себя в руки и смог приступить к обсуждению следующей сцены.

— С тобой все в порядке? — спросил Монкрифф. — Ты не болен?

Не болен, подумал я, но запуган.

— Все прекрасно. Но… э… какой-то негодяй хочет прекратить съемки, и если ты увидишь поблизости от меня кого-нибудь с холодным оружием, предупреди.

Он поднял брови.

— Поэтому О'Хара старается держаться рядом с тобой, где только может?

— Полагаю, что да.

Он подумал над этим.

— Тот страшный нож на Хите… — Пауза. — Маньяк подобрался к Айвэну чертовски близко.

— Сделай милость, не напоминай об этом.

— Просто держать глаза открытыми?

— Ага.

Мы осветили и сняли несколько немых сценок переживаний Нэша во время скачек. Толпа, собравшаяся позади него, в основном статисты, но также несколько горожан и еще миссис Уэллс, Люси, Ридли и телохранитель Нэша — все честно следовали инструкциям Эда, во время съемки глядя туда, куда указывал он, охая, ахая, выражая беспокойство, а в финале неистово выкрикивая поздравления так же, как во время заезда, когда лошади миновали финишную прямую.

Все лица, кроме лица Нэша, были чуть не в фокусе благодаря колдовству Монкриффа с оптикой. Одним из его любимых приемов было сосредоточение фокуса на свете в глазах актера. Все остальные детали лица оставались чуть-чуть в тени, а шея и волосы были затенены сильнее.

— Дневной свет уходит, — наконец сказал Монкрифф, хотя для глаз любого другого это изменение было незаметно. — Пора сворачиваться.

Эд с помощью мегафона поблагодарил граждан Хантингдона за их работу и пригласил их прийти завтра снова. Они зааплодировали. Кругом были радостные лица. Нэш раздавал автографы, а за его плечами торчали телохранители.

Люси, сияя от всех радостей этого дня, явилась туда, где мы с О'Харой сверяли график работы на завтра, и протянула мне плоскую белую коробку около фута длиной и три дюйма шириной, наскоро заклеенную скотчем.

— Что это? — спросил я.

— Не знаю, — ответила она. — Парень попросил меня отдать это вам.

— Какой парень?

— Просто парень. Он сказал, что это подарок. Вы собираетесь открывать ее?

О'Хара взял коробку из моих рук, содрал скотч и осторожно открыл коробку сам. Внутри на сложенной белой офисной бумаге лежал нож.

Я сглотнул ком в горле. У ножа была рукоять из темного полированного дерева с круглыми выступами на торце и у лезвия для лучшего упора. Практичная рукоять и прямое черненое лезвие почти шести дюймов в длину — красиво и эффективно.

— Вау! — произнесла Люси. — Восхитительно!

О'Хара, не дотрагиваясь до ножа, закрыл коробку, снова обмотал ее скотчем и спрятал во внешний карман пиджака. Я подумал, что лучше иметь нож в коробке, чем в боку.

— Мы должны задержать всех парней, — сказал О'Хара, но он, как и я, понимал, что уже поздно. Половина толпы уже вышла в ворота и отправилась по домам.

— Что-нибудь случилось? — нахмурившись, спросила Люси, почувствовав нашу тревогу.

— Нет, — улыбнулся я синим глазам. — Надеюсь, у тебя был хороший день.

— Замечательный!

Я поцеловал ее в щеку, на публике она позволила это. Потом сказала:

— Я лучше пойду. Папа ждет, — и беззаботно убежала, помахав рукой.

О'Хара вынул коробку из кармана и осторожно открыл ее снова, вынув из откинутой крышки сложенный лист все той же белой бумаги. Он протянул мне ее, и я увидел послание.

Все тот же компьютерный шрифт гласил: «Завтра».

О'Хара и я вышли вместе и направились к своим автомобилям. По дороге я рассказал ему о Доротее и нападении на нее, описал нож, который был обронен на Хите.

Он застыл на полушаге.

— Ты хочешь сказать, — спросил он, — что на твою знакомую напали с тем ножом? Найденным на Хите?

— Не знаю.

— Но какая связь, — непонимающе запротестовал он, — между ней и нашим фильмом?

— Не знаю.

— Это не может быть тот же самый нож. — Он пошел дальше, встревоженный, но решительный.

— Единственная связь, — сказал я, шагая рядом с ним, — это тот факт, что когда-то давно брат Доротеи Валентин подковывал лошадей Джексона Уэллса.

— Слишком слабая связь, чтобы иметь хоть какое-то значение.

— А Валентин сказал, что отдал нож кому-то, кто именовался Дерри.

— Черт возьми, Томас, ты бредишь.

— Да, только не я, а Валентин.

— Что — Валентин?

— Бредил, — ответил я. — Говорил в бреду. «Я убил корнуэлльского парня…» Слишком много ножей.

— Ты не должен, — с нажимом сказал О'Хара, — получить завтра нож в бок.

— Постараюсь. Он засмеялся.

— Томас, ты осел.

Он хотел подвезти меня на своем автомобиле, но я позвонил Робби Джиллу, и тот сообщил, что я смогу повидать Доротею, если прибуду к семи часам.

Самодовольный Пол утвердился в кресле возле одноместной больничной палаты, куда поместили Доротею. Увидев меня, он встал, но вопреки моим ожиданиям не стал препятствовать.

— Моя мать хотела видеть вас, — неприязненно сказал он. — Я говорил ей, что ваше присутствие здесь мне не нравится, но она только плачет.

Я подумал, что Пол слегка изменился. Его напыщенная самоуверенность, кажется, пошатнулась; внешне его тирады звучали точно так же, но пыл их наполовину угас.

— Вы не должны утомлять ее, — наставлял он. — Пять минут — и достаточно.

Пол сам открыл дверь палаты Доротеи и целеустремленно вошел вместе со мной.

Доротея лежала на высокой кровати, под голову ей было подложено несколько подушек, и ее старое лицо казалось почти столь же бесцветным, как и наволочки, если не считать темных безобразных синяков и тоненьких ниточек зашитых порезов. Кругом трубки — одна капельница с кровью, другая с прозрачной жидкостью, и еще система, позволявшая вводить болеутоляющее прямо в вену, когда это требовалось. Казалось, жизнь почти ушла из старческого тела. Глаза Доротеи были закрыты, лежала она неподвижно, и даже медленное колыхание простыни, прикрывавшей грудь, было почти незаметно.

— Доротея, — тихонько сказал я. — Это Томас. Я пришел.

Она улыбнулась, очень слабо. Громкий голос Пола нарушил ее покой:

— Я сказал ему, матушка, что у него есть пять минут. И, конечно, я буду рядом.

Доротея прошептала, что хотела бы поговорить со мной наедине.

— Не делай глупостей, матушка.

Две слезинки выкатились из-под ее век и задрожали на ресницах.

— Ох, ради небес! — резко произнес Пол. — Она все время так. — Он повернулся на каблуках и вышел, как она просила. Казалось, он был оскорблен ее отношением. — Пять минут, — пригрозил он напоследок.

— Пол ушел, — сказал я, когда за ним закрылась дверь. — Как вы себя чувствуете?

— Я так устала, дорогой. — Ее голос по-прежнему был не громче шепота, но звучал совершенно четко. — Я не помню, как попала сюда.

— Я знаю. Робби Джилл говорил мне.

— Робби Джилл очень добр.

— Да.

— Возьмите меня за руку, дорогой.

Я придвинул к кровати стул для посетителей и выполнил ее просьбу, живо вспомнив, как всего неделю назад Валентин отчаянно сжимал мое запястье. У Доротеи, однако, не было грехов, в которых надо было бы исповедаться.

— Пол сказал мне, — прошептала она, — что кто-то разгромил мой дом, хотел что-то найти.