1894. Часть 1 (СИ) - Владимир Голубев

* * *

Петька не успел удержать Негро, тот сорвался с места слишком быстро. Тут же вышел из дома слуга, кормящий собак, он несколько раз попытался позвать и Негро, и Вилкаса, бесполезно.

- Куды, поздно таперь звать, застрелили ужо, - мотнул головой в сторону выстрела казак.

- Бросайте гранаты во двор, потом уходите в дом! - приказал Петька, а сам вошел в прихожую.

Три казака кинули по две гранаты и упали на землю между высокой клумбой и крыльцом. Глухие взрывы забухали один за другим, обрезки проволоки застучали по стене дома, жалобные стоны и ругань рейнджеров понеслись с трех сторон.

Петька послал одного казака на чердак, и тот забросал задний двор полудюжиной гранат, похожих на немецкие колотушки. Два других казака стреляли из окон второго этажа из автоматов, короткими очередями, по еле видимым теням.

Янки скрылись за забором и начали стрелять из карабинов, и картечью из дробовиков. Они перестали опасаться шума. Крупнокалиберные пули пробивали и двери, и ставни, но застревали в стене, дом был дубовый, крепкий. Картечь отбивала охоту высовываться из окон.

* * *

Гусев услышал взрывы, а потом и стрельбу метров за пятьсот от дома.

- Разомкнуться! Интервал - пять метров! Бегом!

Казаки двинулись перебежками шагов по сорок, замирая на секунду по команде Гусева, и прислушиваясь к стрельбе. Когда со стороны дома затрещали автоматы, было совсем близко, метров сто.

- Окружаем! Разрешаю открывать огонь на свое усмотрение!

Казаки перешли на стремительный шаг, двигаясь, как тени, беззвучно. Через двадцать секунд раздались первые, короткие, по пять-семь выстрелов очереди. Треск выстрелов нарастал, потом стих, казаки пошли врукопашную.

* * *

* * *

Ершов вышел на площадку перед домом, трое казаков крались по парку к черному ходу. Трость с клинком в руках, автомат за спиной, Николай так тихо крался, что ему показалось всё происходящее сном. Абсолютная тишина, ни лая собак, ни ржания лошадей.

"И тишина! Подозрительно как", - подумал Ершов.

Огромный дом-крепость, с большими окнами второго этажа из цветной мозаики, с узкими окнами-бойницами первого, закрытыми мелкой свежей решеткой. Одно простенькое окошко на втором этаже открыто для проветривания. Приглашение-ловушка? Ершов закрепил трость на спине, сделал три быстрых шага и, пробежав по стене, уцепился за выступ, легко подтянулся и ухватился за подоконник. Николай втянул себя в окно и мягко приземлился на каменный пол. Всё было тихо, никто не набросил сеть, не ударил битой по голове, не пырнул ножом в печень. Вдоль стен стояли двухъярусные кровати, провисшие под тяжестью крупных тел. Кто-то легонько похрапывал, посвистывал и причмокивал, перегара не чувствовалось, но запах мужского пота и табака был ощутим. На нижней койке у двери сидел "часовой". Он подложил под спину подушку, а ноги сдвинул под дверь, чтобы та, открываясь, разбудила его.

"Как же это глупо - лезть в дом без разведки", - подумал Ершов.

Керосиновая лампа на тумбочке рядом с охранником еле светила, вырывая из темноты только контуры тел. Лишь ровное дыхание часового говорило о сне, его закрытых глаз Николай не видел, голова часового находилась в тени.

"Дежурная смена. Шестнадцать человек. Если считать часового, то в доме есть ещё семь, или пятнадцать охранников. Скорее всего, пятнадцать. Нужно успеть "нейтрализовать" этих, пока казаки не наткнулись на охрану", - решил Ершов, доставая шпагу.

Ножом убивать было бы удобнее, но Ершов им не владел. Николай осторожно подошел к двери, всматриваясь в пол, и, без размаха, коротким выпадом, ударил часового в левый глаз. Тело охранника осталось неподвижно, как будто Николай работал с манекеном, но, вытащив шпагу, Ершов убедился: лезвие на ладонь в крови. На полминуты Николай замер, приходя в себя. Он не дышал, и, казалось, сердце не билось.

Ершов вытер клинок о постель и убрал в ножны. Нужно было спешить. Николай приподнял ноги часового и уложил его на койку. На гвоздике, рядом с дверью висел большой ключ. У Ершова мгновенно изменился план. Он стремительно вернулся к окну и осторожно закрыл его, затем достал единственную дымовую шашку, которую припас для отхода.

С противоположной стороны дома донеслись глухие крики и выстрелы. Керосина в лампе было больше половины, Ершов торопливо облил им постель часового и поджег. Охранники мгновенно зашевелились, а самый резвый соскочил с кровати. Николай бросил дымовую шашку на пол и выскочил в коридор. Ключ не желал проворачиваться, Ершов потянул на себя дверь изо всех сил, наконец-то он смог сделать один оборот, затем другой. Из-за двери раздавались крики, кто-то дергал дверь, а потом её попытались выломать. Зазвенело стекло, охранники добрались до окна.

Ершов стремительно бежал вдоль стены, огромный тёмный холл с толстым ковром, вазы, стол и стулья, огромное зеркало, направо лестница вниз. Именно внизу звучат выстрелы, крики и ругань. Холл скупо освещен парой керосиновых ламп, на газовое освещение хозяева пожадничали. Николай сбросил обе лампы на пол и, не жалея шпаги, разрубил. Огонь ярко вспыхнул, и Ершов заметил блеснувший глаз, наблюдающий за ним через узкую щель, одна из дверей комнат была приоткрыта. Николай, не раздумывая, бросился к ней, замахнувшись клинком; вышиб ногой дверь, отбрасывая человека в комнату, и ворвался внутрь. Посреди комнаты, на белом ковре, казавшимся в сумраке серым, лежала женщина в белой рубашке до пят. Ершов замахнулся, но не смог ударить даже в темноте. Сзади послышались два тяжелых шага, Николай развернулся, нанося удар. Пятипудовая толстуха ударила его кочергой так, что шпага отлетела в угол, а рука Ершова от удара отсохла. Женщина взяла кочергу в левую руку, Николай отступил, споткнулся о тело женщины в белом, и упал. Женщины навалились на него и начали душить. Толстуха вцепилась зубами в левую руку, прокусив куртку. Женщина в белом душила захватом правой руки, и мешала второй, мощной женщине, сжать свои пальцы на горле Ершова.

Из открытой двери потянуло вонючим дымом, горел ковер в холле, женщина в белом закашлялась, ослабила хватку, она повернула голову в сторону двери.

- Марта, - кашляя, позвала она толстуху, - там Рашель...

Женщина в белом, шатаясь и зажимая рот рукавом, убежала. Ершов сбросил с себя толстуху, которая сама уже пыталась встать, и навалился сверху, демонстрируя свою победу. Только сейчас Николай рассмотрел перед собой совсем даже нестарое лицо, полное ярости и гнева. Грудь женщины, прикрытая тонкой ночной сорочкой, несмотря на габариты, была очень, даже очень, упругой. Ершов ощутил, насколько неприлична его поза, а женщина, которая до этого лягала его коленками, почувствовав мужской интерес Николая, попробовала свести ноги вместе. Лицо толстухи застыло в испуге.

Ершова рассмешила эта ситуация.

- Ну-ну, мадам, давно уже не девочка, к чему же этот страх? - развязно пошутил Николай, не забывая придерживать руки толстушки, и раздвигать ей ноги.

Толстушка стала биться лбом о лоб Никиты, дико извиваясь всем телом. Её сила казалась Ершову чудовищной, звериной. Из холла послышались легкие мелкие шажки, и Николай резко откатился в сторону, оттолкнув толстушку. Он вскочил, одновременно направляя в сторону двери автомат, но уже видел: перед ним маленькая девочка.

- А ты, толстуха, слишком стара для меня. Тебе наверно скоро тридцать? - продолжил свои шутки Ершов, вызвав зверскую злобу на лице Марты. Для девушки, ей и на самом деле, было многовато лет, почти двадцать пять. Николай попал в её больное место.

- Грязный нигер, вонючий скунс, ублюдок!!! - презрительно плюнула Марта, в черное от сажи лицо "бандита".

Толстушка готова была разорвать Ершова на куски, лишь вопль ребенка: "Няня, няня", направил её к выходу из комнаты. Она подхватила девочку правой рукой, а левой подняла с пола кочергу.

Первый этаж дома полыхал, густой дым поднимался вверх, заполняя холл, широкая деревянная лестница, покрытая дорожкой, горела, отрезав путь к спасению. Марта выглянула в холл на минуту, и сразу же вернулась, закрыв спиной дверь. Её шатало. Толстушка, не видя ничего перед собой из-за боли в глазах, сделала несколько шагов к окну, выронила кочергу, и, держа ребенка за руку, опустилась на пол. Девчонка попыталась тащить Марту за собой, но...

"Пора смываться", - решил Ершов. Он поднял кочергу и тремя ударами выбил в окне огромную дыру. Поток воздуха распахнул дверь, наполнив комнату дымом из холла. Ершов схватил стул и заблокировал дверь. Николай разрезал две простыни на полосы своей шпагой и связал их. Девочку он спустил просто, продев веревку ей подмышки. Ершов отпустил один конец веревки, и затащил её за второй конец обратно. Марта очнулась, но не хотела лезть в окно. Сначала дыра показалась ей слишком узкой, затем она зацепилась одеждой за острый выступ, разодрала ночную рубашку, и ей понадобились обе руки, чтобы прикрыть свою грудь.