Тафгай. Том 9 (СИ) - Порошин Влад

— Извини, что разочаровал, — буркнул я.

И тут раздался длинный паровозный гудок. Народ на станции заволновался, зашумел, кто-то стал обниматься, а одна пожилая женщина даже всплакнула. Отчего-то разволновался и мой друг Коноваленко. Виктор закряхтел, стал как-то неуверенно озираться и вдруг скороговоркой выпалил:

— Когда закончится твоя дисквалификация, ты куда поедешь? В Москву, наверное? В ЦСКА или «Спартак»? Я прав?

— Мне в сборную надо вернуться, — виновато промямлил я.

— А помнишь, как мы наше горьковское «Торпедо» до золотых медалей дотащили? Помнишь, как Севу Боброва из Москвы привезли? Михалыч, кстати, теперь опять без работы.

— Знаю, на прошлом чемпионате Мира в Хельсинки после проигранного матча сборной Чехословакии ударил сотрудника дипмиссии, — кивнул я.

— Да, — захихикал Коноваленко, — врезал в челюсть прямо в раздевалке, когда с чехами обделались 7: 2. Кстати, чемпионат-то тот выиграли и у чехов взяли реванш — 3: 1. А Боброва потом и из «Динамо» попёрли. Редким козлом оказался тот дипломат. Теперь спасать надо Михалыча, а то сопьётся.

В этот момент электричка стала стремительно приближаться к станции «Копи», засвистела, застучала колёсами и издала ещё один длинный гудок.

— Предлагаешь мне приехать в Горький, вернуть тебя в рамку ворот и привезти из Москвы старшего тренера Боброва? — спросил я, предугадав мысли своего друга.

— Да! — решительно закивал головой Виктор. — Может, до золота и не дотянем, но за медали наверняка зацепимся! А сейчас в команде бардак, игры нет, молодёжь деградирует, старики побухивают и не тянут. Решайся, Иван. Хрен с ней с Москвой. Начнём драть всех подряд, и из Горького в сборную возьмут.

— Два раза в одну и ту же реку войти нельзя, — пробурчал я, когда электропоезд с громким скрежетом замер на месте и раскрыл свои железные двери.

— Ясно, э-эх, всё с тобой понятно, — отмахнулся Коноваленко и, взяв с обледеневшего перрона небольшую сумку, ссутулившись, пошагал в электричку.

— Сергеич, подожди! — рявкнул я, чувствуя, что может быть теряю последнего друга. — Постой!

— Ну? — обернулся он.

— Пффф, — выдохнул я, — ладно, хрен с ней с Москвой. Летом, как только закроют моё дело, приеду в Горький. Тем более я что-то никого из Москвы здесь не вижу. Значит, не нужен ЦСКА и «Спартаку» Иван Тафгаев. Верно?

— Верно! — заорал, обняв меня Коноваленко. — Иван, ты не пожалеешь. Мы ещё всем покажем! Пора нашему «Торпедо» выкарабкиваться из болота. Хватит болтаться в аутсайдерах.

— Вы только к следующему сезону из Вышки не вылетите, — улыбнулся я. — В первую лигу я не поеду, и не проси.

— Сплюнь, — захохотал вратарь, — нам ещё с Ленинградом играть, с саратовским «Кристаллом», с «Трактором» из Челябы. Мы свои очки возьмём, выкрутимся! — Коноваленко радостно махнул мне рукой и быстро закончил в тамбур электрички, тем более стоянка поезда здесь была всего три минуты.

«Ну, Коноваленко, ну проныра, — подумал я, стоя на перроне. — Уломал меня за тридцать секунд на возвращение в Горький. А ведь этой ночью я как раз уже начал планировать свой камбэк в какую-нибудь московскую команду. Ибо чемпионат СССР — это далеко не НХЛ, здесь все звёзды играют только в Москве. Между прочим, чемпионат 75–76 года должен взять московский „Спартак“, если, конечно, я не вмешаюсь в историю».

Тут диктор железнодорожной станции объявил, что электропоезд следованием «Березники — Пермь» отправляется с первого пути, и предупредил, чтобы граждане провожающие срочно покинули вагоны. Виктор Коноваленко грустно улыбнулся и ещё раз махнул рукой, и в этот самый момент все раздвижные двери поезда разом сомкнулись. Затем раздался громкий шип, и колёса медленно стали поворачиваться против часовой стрелки и состав всего из пяти вагонов тронулся в путь.

— Горький, так Горький, — пробурчал я себе под нос и вдруг натренированным периферическим зрением заметил в окне предпоследнего вагона шамана Волкова собственной персоной.

Михаил Ефремович мне подмигнул, улыбнулся и, показав большой отогнутый палец вверх, в очередной раз намекнул, что все будет хорошо. Я растерянно поднял правую руку, но помахать в ответ просто не успел, так как электричка прибавила скорость, и мимо меня протлел не только предпоследний вагон, но самый последний. А затем я ещё полминуты смотрел на то, как состав исчезает за правым поворотом железной дороги.

Второй домашний спаренный матч против шахтёрской команды из города Гремячинск сегодня мне в полной мере позволил убедиться в том, что советский любительский хоккей мало чем отличается от зимней рыбалки. Во-первых, и хоккей, и рыбалка проходят на льду. Во-вторых, результаты этих зимних забав были вторичны, ведь участников почти не интересовало, сколько будет заброшено шайб или сколько рыбы удастся выловить из проруби, на первом месте был сам процесс. А в-третьих, хоккеисты-любители сегодня пахли примерно так же, как и рыбаки. Что гости, что мы отравляли всё в радиусе нескольких метров, издавая непередаваемый запах алкогольного перегара вперемешку с ароматом одеколона и чеснока.

— Что за дела, Толь Толич? — прошипел я, когда со счётом 6: 5 в нашу пользу закончился первый период матча и хоккеисты потопали в раздевалку.

И ход этой части игры был следующий: я выходил на площадку — мы забивали, садился передохнуть на лавку — мы пропускали. Хорошо хоть зрители на трибунах смотрели на подобный хоккей с юмором, и когда я выскакивал со скамейки запасных, они дружно принимались скандировать: «Эй-эй-эй! Металлист забей!».

— Сам виноват, — шикнул красный как рак старший тренер. — Кто вчера раздал парням по десятке? Вот команда и сообразила на троих, точнее на десятерых. Нам ещё повезло, что соперник тоже не без греха. Вон какие красавцы опухшие. Мне свояк по секрету сказал, ха-ха, что в гостинице, где эти мужики остановились, они всю ночь гудели и за самогонкой бегали, ха-ха.

— Н-да, — помотал я головой. — Ладно, в следующий раз премиальные буду выплачивать только после второго матча. Выиграют подряд две игры, получат сразу по двадцатке, если будет победа и ничья, то выдам по «пятнашке».

— А если оба матча проиграем? — спросил Толь Толич.

— Значит, получат на пиво по рублю, — проворчал я и пошёл в административное здание заводского стадиона.

Тем временем на лёд выкатилась радостная Снегурочка из агитбригады «Фреза» Наташа Сусанина. Звукорежиссёр Ярик из радиорубки включил хоккейный марш, а старший тренер Толь Толич, удовлетворённо крякнув и вытащив из кармана проходной билет, остался около борта, чтобы посмотреть и принять участие в розыгрыше ещё одного радиоприёмника «Альпинист» и двух хоккейных клюшек.

А вот мои очаровательные соседки сегодняшнюю лотерею по разным причинам проигнорировали. Надежда из-за чего-то затаила на меня обиду, а Виктория была в таком плачевном состоянии, что её беспокоить я просто не решился. Городской организм девушки оказался слабее, чем деревенская домашняя настойка, поэтому Вике требовался ещё один день отдыха. Сусанина же в отличие от учительницы английского языка сегодня буквально цвела и пахла, как будто и не было вчерашнего застолья.

Кстати, у Наташи Сусаниной объявился богатый, по местным меркам, ухажёр. Представительный усатый мужчина, сотрудник местного горкома КПСС, приехал на стадион на собственном автомобиле марки «Москвич». И я в течение всего первого периода ловил на себе его ревнивый взгляд. Видать кто-то уже растрезвонил, что его зазноба провела ночь в обществе опального советского хоккеиста, то есть меня.

— Эхэ-хей! Здравствуй, Александровск! — выкрикнула в мегафон местная Снегурочка, когда я закрыл за собой дверь двухэтажного здания, где размещались раздевалки, душевые, судейская комната, радиорубка и крохотный директорский кабинет, который на правах заводского инструктора физвоспитания занимал Толь Толич.

— Мужики, значится так, — сказал я, войдя в раздевалку. — Со второго периода мы кое-что в игре поменяем. Первое: дадим шанс нашему второму вратарю. Глядишь, от перемены мест слагаемых, что-нибудь да изменится. Второе: после своей смены в атаке, я не поеду на лавку, а останусь играть в защите с Володей Зобниным. Буду отдыхать, охраняя наши защитные рубежи. И третье… Где у нас центр нападения второй тройки? Где Гаврилов⁈