Шоколадник (ЛП) - Батчер Джонатан

Резкий стаккато ветра дует из её нижних областей, и она падает, опускаясь на перила. Между её ягодицами появляется что-то грязно-белое, на волне ректальной крови, которая заливает стену позади неё. С ужасным трескучим звуком её анус разрывается, как будто он сделан из бумаги, и весь её таз вырывается из него, всё ещё прикрепленный к бедренным костям и позвоночнику.

Соскользнув с перил и опустившись на четвереньки, она уставилась на мальчика, выражение её лица сменилось с дискомфорта на широко раскрытые глаза удовольствия.

— Он хочет, чтобы ты позвал его, сынок. Он хочет, чтобы ты позва-а-ал его-о-о…

Она плюхается боком на пол, и её ноги подгибаются к животу. Часть изогнутого позвоночника выходит из её ягодиц, за ним следует половина длины одной бедренной кости, затем другой. Она дрожит и корчится, выделяя собственный скелет.

Мальчик не может отвернуться, даже когда она анально рождает вывернутый живот. Её грудная клетка сжимается, и её груди опускаются к её бёдрам. Они выходят из её задницы в виде мешочков жира, приклеенных к листу выпавшей кожи. Раздавленный ксилофон её грудной клетки следует за ними, ударяясь об пол с глухим стуком.

Теперь, когда её голова находится среди сморщенных рубцов её брюшных органов, всего в нескольких дюймах над кровавой сеткой её лобковых волос, её глаза медленно двигаются, чтобы встретиться с глазами Джеймса. Измождённым бульканьем она предупреждает:

— Не… бросай… свою семью.

Примерно пинта наполненного дерьмом кровавого фонтана выходит из её заднего прохода, уступая место узловатым костям шеи. Наконец, она проводит весь свой череп подбородком вперёд через собственный сфинктер, который, тем не менее, остаётся связанным с её трупом. То, что осталось от неё, похоже на вывернутую наизнанку свинью: две голые розовые ноги и стёртая задница, тянущаяся за пропитанными кровью кусками её испорченной анатомии.

Это последний взгляд маленького мальчика на свою мать, который вскоре будет подавлен, но навсегда останется в его памяти.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Табби и остальные сидят в гостиной, пока Джеймс заканчивает свой рассказ. Он поведал им всю историю той ужасной ночи, вплоть до смерти матери.

Мистер и миссис Холден вместе на диване. Гигантская злоумышленница Изабелла выпрямилась в кресле, а Джеймс и Табби сидят рядом друг с другом на стульях с прямыми спинками, которые они вытащили из обеденного стола. Райан — вонючий неподвижный груз на коленях Табби. Табби хочет погладить дрожащее плечо Джеймса, но одной рукой она держит Райана на месте, а другой сжимает небольшой тесак.

Джеймс не рыдает; судя по оскалившимся зубам, воспоминания взбесили его. Она оттягивает руку и кладет её на бедро Райана, говоря себе, что холодная кожа её сына — не очень хороший знак.

После того, как Райан согласился на то, чтобы его связали бельевой верёвкой, и после того, как ему отказали в так называемом «шоколаде», желание бороться улетучилось из его тела. Всё ещё вымазанный в экскрементах, он теперь откидывается на спину, прижавшись к Табби. Ножевое ранение в его спине каким-то образом перестало кровоточить, и какая-то странная выпуклость, торчащая изо рта их маленького сына, с тех пор втянулась.

Если бы не его ограничения и отвратительный запах, Табби могла бы убедить себя, что с ним всё в порядке. Он не был погружён в недра мёртвого человека; как он мог там быть? Он просто испачкался, играя в саду. Она задаётся вопросом, так ли относилась к Кребу мать Джеймса, когда держала его взаперти в спальне: отрицая, защищая и, возможно, даже с нежностью, несмотря на её отвращение?

Миссис Холден прочищает горло. Она расстегнула верхние пуговицы своей шифоновой рубашки и продолжает проводить рукой по остриженным волосам.

— Я должна извиниться перед тобой, Джеймс.

Джеймс закрывает рычащие губы.

— Что?

— Я никогда не верила тебе, — уточняет женщина постарше. — О твоём брате. Конечно, нет. Я просто встала на сторону психотерапевтов, которые все предположили, что ты придумал Кр… своего брата… чтобы облегчить чувство вины. Но теперь, увидев того человека… — она указывает на потолок, над которым теперь мёртвый второй злоумышленник Маклоу. — … и Райана, — она смотрит на своего приёмного внука, лежащего на коленях Табби. Её лицо морщится, как будто она вот-вот заплачет, но голос остаётся ровным. — Мне очень жаль.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Увидеть смелые, бурные слёзы свекрови могло быть так же шокирующим для Табби, как и сверхъестественные события, свидетелем которых она стала всего полчаса назад, поэтому она не удивлена, когда миссис Холден снова выпрямляет лицо вместо того, чтобы заплакать.

Рядом с миссис Холден мистер Холден медленно поглаживает усы слева направо.

— Мне нужно было просить тебя довериться мне после того, как мы залили бетоном эту дыру, Джеймс. Я бы хотел, чтобы ты тогда чувствовал себя так, будто можешь мне всё рассказать.

Миссис Холден усмехается.

— Я знала, что нам следовало продать этот проклятый дом.

— Это место, где он находится? — комната поворачивается к Изабелле, которая возится со своим пистолетом, вставляя и вынимая обойму. — Если вы знаете, где находится человек, убивший моего Маклоу, тогда я хочу туда пойти.

— Не знаю, — говорит Джеймс. — Но я думаю, что, позвав его, я дал ему силу или разрешение, он может делать всё, что, чёрт возьми, он хочет. На самом деле, я думаю, он может быть где угодно, — он бросает взгляд в зал на каждого из них. — Я всё испортил.

Тихим голосом Табби спрашивает:

— Что мы можем сделать с Райаном?

Джеймс смотрит на своего сына, сидящего на коленях у Табби.

— Табби, думаю, его больше нет.

Она обнимает сына более надёжно, чем верёвка, которой его связали, и стонет.

— Нет, нет, нет…

Райан шевелится в её объятиях. Он поворачивает голову к Табби, открывает рот и отрыгивает.

От его грязной пасти Табби отшатнулась.

Райан хихикает.

— Мама, твой шоколад лучше мужского, — говорит он ей, словно делая ей комплимент.

На секунду ей хочется сбросить его с колен и разбить его череп о стену, или врезать нож в его грязную шею, но момент проходит.

В голосе Джеймса отсутствуют эмоции, когда он говорит.

— Мой брат и я никогда не проводили Коричневую игру ни с кем, кроме животных и мамы — но всё заканчивалось одинаково. Тогда они изменялись. Тогда они деградировали. Тогда они переставали существовать.

— Всё превращается в дерьмо, — говорит Табби. — Это то, что сказал твой брат, и это то, что ты говоришь.

Голова Джеймса опускается.

— Как ты думаешь, что он хочет, сынок? — спрашивает мистер Холден.

Джеймс пожимает плечами.

— Может, месть? В конце концов, я убил его.

Райан напрягается у Табби на коленях. Табби чувствует себя так, как будто она держит шимпанзе: маленького, худого, но с мускулами, достаточно сильными, чтобы разорвать её на части.

— Мамочка, я хочу шоколада.

— А теперь послушай меня, — говорит Табби извивающемуся мальчику с его лакированной грязью, верёвками и невероятно заживающей ножевой раной. — Если ты не перестанешь так говорить, я завяжу тебе рот. Тебе это не понравится, правда?

Райан поворачивает голову и шипит. Тёмные брызги чего-то, о чём она предпочла бы не думать, покрывают её лицо.

— Смотри, чтобы не попало в рот, — настойчиво говорит Джеймс.

— Может, мне уже всё равно! — рявкает Табби. Она делает пару глубоких вдохов. — Твой брат сказал, что семья должна держаться вместе. Семья — это самое главное в жизни. Что насчёт всего этого? Что это обозначает?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Вероятно, он так сказал, потому что мои мама и папа тоже всегда так говорили. Как девиз или что-то в этом роде.

Мистер Холден говорит:

— Как ты думаешь, он хочет, чтобы вы снова были вместе? Так сказать, воссоединение семьи?