На грани победы 1: Завоевание - Грег Киз

— Извиняюсь, — сказал Энакин. — Ты прав. Что мы будем делать дальше?

Рапуунг коротко кивнул:

— Дальше мы сделаем из тебя раба.

Энакин думал, что уже прошел через некоторые неприятности, но он оказался абсолютно не готов к этому новому испытанию. Он должен был позволить Вуа Рапуунгу имплантатировать ему коралловый нарост. Имплантат выглядел в точности как те противные, покрытые язвами наросты, которые джедай видел на бессчетном количестве йуужань-вонгских рабов. Он видел и чувствовал, как из-за этой заразы разумные существа теряли рассудок, истончались и исчезали в Силе, становясь бессмысленными марионетками йуужань-вонгов.

— Он не настоящий, — сказал Вуа Рапуунг, — Но ты должен вести себя так, будто он настоящий. Ты должен выполнять определенные команды. “Откуда ты знаешь, что это не обман? — кричал Энакину его здравый смысл. — Откуда ты знаешь, что все это от начала до конца не было единым планом, заставившим тебя примаршировать на базу формовщиков и добровольно сдаться с потрохами?” У него опять возникло ощущение, будто глаза его ослепли, язык отрезан, а нервы пальцев онемели. Не было абсолютно никакого способа узнать, о чем думает Вуа Рапуунг.

Но почему-то было непохоже, что изуродованный воин таким образом доигрывает искусно составленную шараду.

— Значит, я должен вести себя как бессмысленный болван?

— Нет. Мы уже не прививаем эту форму ограничителя большинству рабочих невольников. Выяснилось, что он слишком изнуряет их. Какая польза от раба, который умирает или становится слабоумным? Имплантат всего лишь гарантирует, что тебя можно при необходимости приструнить. Если почувствуешь зуд, симулируй боль и паралич. Если будет действительно больно, симулируй смерть.

— Понял.

Так что Энакин позволил йуужань-вонгскому воину воткнуть эту штуку в свое тело, стараясь не морщиться, когда она укоренялась. Он сконцентрировался на распознании первого же признака — любого признака — того, что его воля ушла от него.

Когда Рапуунг закончил свое дело, Энакин чувствовал себя изнасилованным, как будто его тело превратилось во что-то омерзительное, но все же чувствовал, что контролирует себя. Пока что.

— Где можно спрятать мой световой меч? — спросил Энакин. Рапуунг еще в джунглях заставил его выбросить одежду и снаряжение. Сломанное оружие было единственным имуществом, которое у него осталось.

— Он неисправен.

— Я знаю. Где можно его спрятать?

Рапуунг на миг заколебался.

— Здесь, — сказал он. — В дальнем углу водосборника. Его никто не заметит в органическом материале дна.

Энакин с неохотой последовал совету Рапуунга. Было больно смотреть, как световой меч, который он сделал своими руками, погружается в воду. Но с мечом его бы сразу схватили, и все.

Через несколько минут Энакин оказался в окружении йуужань-вонгов — их здесь были сотни. Они с Рапуунгом покинули большое строение через тот самый проход, через который туда заплыла живая лодка, и пошли вдоль набережной, проложенной параллельно каналу. Последний, как заметил Энакин, изгибался в сторону реки.

Между рекой и комплексами-дамютеками располагались трущобы — те самые, которые Энакин видел с горной гряды. В отличие от аккуратных строений, жилища эти были разбросаны как попало — группа органических куполов и полых цилиндров, испещренных отверстиями. В большей части домиков на вид едва хватало места, чтобы спать, и Энакин не видел, чтобы много народа входило или выходило оттуда. Большинство здешних йуужань-вонгов внешне походили на рыбака, убитого Рапуунгом. У них было мало шрамов или не было совсем. Некоторые отличались уродливыми и гноящимися рубцами, как у Вуа Рапуунга, и на всех были такие же набедренные повязки, что носил Рапуунг, а теперь надел и Энакин.

Конечно, это была никакая не повязка, а что-то живое. Если оторвать ее от бедер, она потихоньку прикрекрялась обратно.

Кроме того, в ухе у Энакина был спрятан тизовирм, и речь окружающих долетала до него, как короткие проблески. Но почти никто не разговаривал. Все молча шли по своим делам, изредка вступая в зрительный контакт.

Энакин также обратил внимание, что он здесь не единственный человек. Людей было тоже изрядное количество, на теле каждого виднелся коралловый имплантат-ограничитель. Выражение их лиц было ему хорошо знакомо; оно колебалось от полной безысходности до простой жалости к себе. Время от времени Энакин замечал у кого-то в глазах огоньки, означавшие, что он или она все еще надеется на спасение. Как и йуужань-вонги, никто не удостоил его более чем коротким взглядом.

— Ты! — закричал голос сзади. Рапуунг обернулся, а Энакин сделал то же самое медленно и неуклюже, стараясь сохранять на лице такое же выражение, как у виденных им людей.

Окликнувший их йуужань-вонг оказался воином — первым воином, которого Энакин здесь увидел. Сохранять спокойствие стоило больших усилий: до сих пор стоять так близко к воину означало биться с ним насмерть. Смертельных поединков в жизни Энакина было более чем достаточно.

Воин вздрогнул, увиде лицо Рапуунга, и на миг показалось, что он сейчас поклонится. Затем его глаза превратились в обсидиан.

— Это ты. Мне сказали у ворот, что ты вернулся.

— Я вернулся, — подтвердил Рапуунг.

— Многие думали, что ты бежал от своего позора. Многие были рады, что больше не придется на тебя смотреть.

— Боги знают, что позора нет на мне, — ответил Рапуунг.

— Твоя плоть говорит об обратном, — возразил воин.

— Что ж, значит, это так, — сказал Рапуунг. — У тебя есть для меня распоряжения?

— Нет. Какое задание тебе дал твой исполнитель?

— Я как раз иду к нему за распоряжениями.

— График траления уже составлен на четыре дня вперед. Ты мог бы провести это время в жертвоприношениях и покаянии, умоляя Йун-Шуно о заступничестве. Можно вложить слово в ухо твоего исполнителя.

— Это очень великодушно с твоей стороны, Хал Рапуунг. Но мне не нужно покровительство.

— Дать время на молитву — это не покровительство, даже от богов, — отвечал Хал Рапуунг. — Ступай.

Он развернулся и сделал несколько шагов, потом вдруг остановился:

— Раб. Почему он тебя сопровождает?

— Я нашел его бродящим бесцельно. Я веду его к своему исполнителю, чтобы тот дал ему задание.

— Бесцельно, говоришь? Ты же знаешь, что в диких джунглях скрываются несколько джиидаев.

— Этот был здесь еще до того, как я потерялся. Он всегда был рассеянным.

Хал Рапуунг поднял голову.

— Так ли это? — Его голос упал до шепота. — Я слышал рассказ — слух, по сути — что одна из этих джиидаев вовсе не джиидай, а йуужань-вонг, каким-то образом одураченная их колдовством.

— Я ничего не знаю об этих слухах.

— Да. Они появились лишь недавно. — Воин сплюнул. — Иди к своему исполнителю.

— Иду, — сказал Вуа Рапуунг.

— Вуа Рапуунг, ты — «отверженный», — выпалил Энакин, как только воин оказался за пределами слышимости. Он держал при этом голову опущенной и старался не слишком шевелить губами.

Рапуунг быстро огляделся, схватил Энакина за руку и швырнул его в ближайшее строеньице. Внутри было уютно, но стоял какой-то кислый запах, как от немытого ботана.

— Я тебе говорил, чтобы ты придержал язык? — рявкнул Рапуунг.

— Ты должен был мне сказать, — ответил Энакин. — Если хочешь, чтобы я молчал, сделай так, чтобы я не удивлялся каждые десять секунд.

Рапуунг несколько раз сжал и разжал кулаки. Он скрежетнул зубами:

— Я должен играть роль «отверженного». Но я не «отверженный».

— Прежде всего, что такое «отверженный»? Только не говори мне это свое: “Они не достойны упоминания, этот корм для бант”.

— Они не… — начал Рапуунг и остановился. Закрыл глаза. — «Отверженные» прокляты богами. Их тела не способны правильно рубцеваться. Их раны плохо заживают. Полезные и почетные имплантаты, по которым различаются касты и которые отличают нас друг от друга, отвергаются их хилыми телами. Они бесполезны.

— Твои рубцы. Твои раны. Твои имплантаты сгнили.

— Я был великим воином, — сказал Рапуунг. — Командиром. Никто не сомневался в моей компетентности. А потом однажды мое тело предало меня. — Он принялся расхаживать взад-вперед, ударяя ладонями по кораллу и царапая их. — Но это сделали не боги. Я знаю, кто это сделал. Знаю, зачем. И она поплатиться.

— Женщина, чье имя ты мне запретил называть?

— Да.

— И она — та, кого ты хочешь убить?

— Убить? — глаза Рапуунга округлились, затем он сплюнул. — Неверный. Ты думаешь, что смерть, которая приходит ко всем — сама по себе наказание. Моя месть будет — заставить ее признаться в содеянном, чтобы все узнали, что Вуа Рапуунг никогда не был отвержен! Чтобы йуужань-вонги узнали о ее преступлении. Моя месть будет состоять в том, что я буду знать, что когда она умрет — как бы она не умерла — она умрет в бесславии. Но убить ее? Я не дам ей этой чести.