Будни и праздники Ольвии в VI—I вв. до н. э. - Марина Владимировна Скржинская

сосуды особой формы, псиктеры. В Ольвии они были не только привозными, но и местными[434]. Пить цельное вино считалось опасным для жизни. Об этом говорится в эпиграмме Каллимаха (АР УП. 454):

Пьяницу Эрасискена винные чаши сгубили:

Выпил несмешанным он сразу две чаши вина.

Перевод Ю. Шульца

По мнению греков, только варвары способны пить неразбавленное вино, но вместо приятной беседы и веселого настроения у них, как, например, у соседей ольвиополитов — скифов, получалось крикливое пьяное собрание. Такие привычки считались унизительными и губительными.

Геродот (IV, 84) записал рассказ спартанцев о том, как их царь Клеомен сошел с ума и умер, потому что научился у скифов пить неразбавленное вино. Поэтому, когда спартанцы хотели выпить вина покрепче, они говорили: «Налей по-скифски!» (Athen. X, 29).

Греки считали хорошим тоном пить умеренно, чтобы можно было вернуться домой без помощи слуги (Theogn. 475-495; Xenophan. I, 17-18). Но нередко это правило нарушалось, и гости засыпали тут же за столом (Theogn. 469-470, 479-484; Plat. Symp. 223, с, d). Во фрагменте комедии Евбула с наибольшей полнотой отразилось отношение греков к тому, сколько следует пить вина: после трех чаш разумный гость удаляется домой, четвертую чашу осушают соревнующиеся в умении пить кубок залпом, после пятой чаши за столом поднимается крик, после шестой гости ударяются в разгул, после седьмой начинают драться; восьмая чаша приводит к тюрьме, девятая к болезни, а после десятой сходят с ума (Athen. II, 36). На симпосионах в Ольвии устраивались соревнования, о которых говорит Евбул. Надпись со значением «выпить одним духом» вырезана на одном из киликов[435].

Симпосион сопровождался различными беседами, музыкой, пением, играми. Выразителен в этом плане вопрос одного из гостей в «Пире» Платона (214 b): «Неужели мы не будем беседовать за чашей, ни петь, а просто пить, как пьют для утоления жажды?» Плутарх в «Застольных беседах» (Мог. 660 а-Ь) писал, что «на симпосион разумные люди для того и отправляются, чтобы доставить удовольствие себе и друзьям, вместе с тем приобрести новых друзей. Сотрапезнику подобает приобщиться не только к еде, вину и лакомствам, но и к речам, шуткам и веселью, приводящему к взаимному дружескому расположению».

Беседы на различные темы были излюбленным времяпровождением греков. Днем в городе цирюльни и лавки становились центрами сборищ имеющих досуг граждан; в них обсуждались различные животрепещущие вопросы (Plut. Nic. 30). Неспешные и серьезные беседы велись в узком кругу на симпосионе. Сохранившиеся сочинения о пирах посвящены в основном философским рассуждениям. Вероятно, в Ольвии участники симпосионов могли также обсуждать философские темы. Костяные таблички V в. с надписями орфиков свидетельствуют о том, что ольвиополиты задумывались о смысле жизни и смерти, войны и мира, истины и лжи[436], а Дион Хрисостом (XXXVI, 16, 24) встретил в Ольвии людей, читавших Платона, и собрал большую аудиторию, слушавшую его рассуждения о наилучшем управлении государством. Но гораздо чаще, конечно, речь шла о житейских делах: судебных тяжбах, которые касались участников или о которых говорил весь город, о ценах, о войнах и т. п. Многие сотрапезники хотели отвлечься от тяжких повседневных забот, предаваясь легким разговорам о любви за чашей вина, как писал об этом Анакреонт (ΑΡ. IV, 9):

Мил мне не тот, кто, пируя, за полною чашею речи

Только о тяжбах ведет, да о прискорбной войне;

Мил мне, кто, Муз и Киприды благие дары сочетая,

Правилом ставит себе быть веселей на пиру.

Перевод Л. Блуменау

Иногда на симпосион приглашали шутов и актеров; первые развлекали общество остроумными высказываниями и анекдотами, вторые разыгрывали небольшие сцены и даже целые представления (Xen. Symp. I, 15; Plut. Мог. 623 с). Об участии актера-мима в пирушке, устроенной в середине VI в. в Борисфене, известно по фрагментарно сохранившемуся граффито на поддоне чернофигурной чаши для вина, которая принадлежала некоей Мелесии, по-видимому, гетере[437].

Жены, матери и сестры пирующих не допускались на симпосион. Здесь могли появляться женщины низкого социального положения. Они развлекали мужчин музыкой, танцами, пением, фокусами и любовью (Ael. Var. hist. VII, 2). О существовании таких женщин в Ольвии будет рассказано в следующей главе.

На симпосионах в Ольвии звучали музыка и пение, как было принято у всех греков. Об ольвийских музыкальных инструментах известно по находкам костяных аулосов[438] и по изображениям кифары и лиры на монетах и терракотах местного производства[439]. Под их аккомпанемент пирующие пели стихи лирических поэтов, арии из драматических произведений и застольные песни (Xen. Symp. VII, 2)[440].

Аристофан в «Осах» (ст. 1225-1245), описывая симпосион, приводит начальные стихи популярных в его время застольных «кривых песен», сколиев. Они получили свое название от того, что их пели не по порядку, в котором располагались участники пира, а по выбору поющего: он передавал любому сотрапезнику миртовую ветвь, и тот должен был либо закончить песню, либо начать другую и передать ветвь следующему.

В другой комедии Аристофана «Облака» (ст. 1355-1372) старый крестьянин предлагает сыну после обеда взять лиру и спеть оду Симонида или что-нибудь из трагедий Эсхила. Но молодой человек выражает желание исполнить новые отрывки из входящих в моду произведений Еврипида, а не петь песни времен молодости отца и деда. Сцена из комедии показывает, что стихи прославленных поэтов звучали не только на пирах интеллектуальной элиты, но были широко известны.

Вероятно, ольвиополиты исполняли не только местные песни; в V-IV вв. они знали также аттические сколии, стихи и популярные отрывки из произведений афинских драматургов. Ведь Ольвию постоянно посещали афиняне, привозившие всевозможные товары. Многие имели ксенов в Ольвии, которые безусловно приглашали их на симпосионы. О том же, сколь хорошо и много стихов и мелодий из популярных пьес запоминали афинские моряки и как их любили слушать в разных городах, рассказывает Плутарх в биографии афинского стратега Никия (Plut. Nic. 29).

На краснофигурном аттическом лекифе V в., найденном в Ольвии, изображен сидящий на стуле бородатый мужчина с барбитоном, разновидностью лиры (рис. 40). В VI-V вв. негромкий звук этого инструмента сопровождал исполнение стихов. На рисунке исполнитель заглушает струны пальцами левой руки, а в опущенной правой у него зажат небольшой плектрон — палочка из дерева или кости, которой извлекался звук из струн. Вазописец представил момент окончания пения строфы: заканчивая ее, исполнитель проводил плектроном по струнам и опускал руку. Лекиф, наверное, входил в парадный сервиз ольвийской семьи, и