Звезда моя единственная - Елена Арсеньева

Одно из самых очаровательных впечатлений детства был парад кавалергардов в день Святой Елизаветы – это была их покровительница, и в этот день отмечали полковой праздник. Шефом этого полка была императрица. Она впервые в жизни принимала парад и была весьма польщена и сконфужена, когда император скомандовал: «На-краул!», и полк промаршировал перед ней. Это было и неожиданно, и ново. Николай Павлович умел придать нужную форму общественному почитанию своей супруги, которую он обожал. Музыка играла марш из «Белой дамы», модной в то время оперы, и этот марш стал, в память этого события, полковым маршем.

Нынешние маневры были тоже весьма хороши. Вернулся брат Саша, совершавший в то время первую свою поездку по России. Прибыло множество высочайших особ и принцев из-за границы; между ними был и принц Карл Баварский, и с ним его племянник, принц Максимилиан Лейхтенбергский.

При воспоминании о нем Мэри потихоньку усмехнулась, и в этой усмешке было нескрываемое торжество. С первого же взгляда она поразила Максимилиана. И ей понравился этот красивый мальчик. Но главным образом ей льстило то впечатление, которое она произвела на него, тем более что в поле ее зрения, выражаясь языком военным, беспрестанно мелькал Барятинский. Да и кто такой был этот Максимилиан? По сравнению с родовитым Барятинским, чье происхождение восходит еще к князьям Черниговским, еще к Древней Руси, – просто выскочка!

Вообще дом герцогов Лейхтенбергских был основан в 1817 году пасынком Наполеона Бонапарта (сыном Жозефины от первого брака), Евгением Богарне, который женился на дочери баварского короля Максимилиана-Иосифа, Амалии-Августе. Женился исключительно ради титула, а приданое для своей невесты выкупил сам: король баварский уступил своему зятю за пять миллионов герцогство (ландграфство) Лейхтенберг и княжество Эйхштедт.

У Евгения Богарне было два сына. Старший унаследовал титул и герцогство, младший не имел ничего, кроме громкого имени: Максимилиан-Евгений-Иосиф-Наполеон. Рано лишившись отца, он воспитывался под руководством своей матери, одной из просвещеннейших принцесс того времени, и под руководством графа Меньяна и получил прекрасное образование. И все же он был королем без королевства, пока 28 мая 1835 года не скончался его старший брат и Максимилиан сделался герцогом Лейхтенбергским. По завершении образования он поступил лейтенантом на баварскую службу и вскоре сделан был командиром 6-го кавалерийского полка, то есть получил именно ту должность, какую ранее занимали его отец и старший брат.

Впрочем, Мэри отлично знала и свою родословную. Если Максимилиан и происходит от корсиканского капрала, то ведь и она некоторым образом потомок лифляндской прачки…

Не в родовитости дело, вернее, не только в ней.

Герцогство Лейхтенбергское примерно в 67 раз меньше одной только Санкт-Петербургской губернии. А по сравнению с Российской империей?! Это даже вообразить смешно. Ну уж нет! Выходить замуж в такое крошечное государство, что с твоего крыльца будет видно, как полощется белье на веревках в соседнем герцогстве?! Променять на эту теснотищу невероятные, прекрасные, воистину российские просторы?!

Нет.

Конечно, Максимилиан очарователен… но… но он уехал, и Мэри лишь улыбнулась ему на прощание, а потом отправилась на прогулку с Барятинским, чтобы начать с ним волнующий разговор о том, какой должна быть девушка, на которой он захотел бы жениться.

Барятинский не спешил с ответом – покосился на нее, помолчал. Мэри почувствовала, как напряглась его рука, на которую она опиралась.

– Я пока не думал об этом, – наконец проговорил он неохотно.

– Ну, не могу поверить, – усмехнулась Мэри. – Татьяна Борисовна Потемкина рассказывала мне, что в России нет семьи, где была бы дочь-невеста, которая не вздыхала бы о вас.

– Отчего же, – пожал плечами Барятинский. – Я знаю одну такую семью. В ней есть дочь-невеста, но она не вздыхает обо мне.

Мэри приподняла зонтик, на кончике которого висел лист. Она крепче сжала губы, чтобы удержать улыбку. Она сразу поняла, о какой семье говорит Барятинский. Он прекрасно владел собой, но Мэри отлично знала, как он себя сейчас чувствует, почему позволил себе такой смелый намек. Его опять бьет та же дрожь, которая била тогда, два года назад, во время незабываемого полонеза, во время незабываемого разговора под пальмой… под той самой неизвестной пальмой, под которой до сих пор лежит в земле янтарная трубка…

Мэри почувствовала, что сердце забилось чаще.

– Откуда вы знаете, что она о вас не вздыхает? – спросила вкрадчиво.

– Оттуда, что я знаю, как смотрят женщины на тех, к кому они неравнодушны, – сказал Барятинский тихо. – Именно так смотрит на меня ее сестра, хотя она еще очень юная. Но сама она… мне кажется, она играет со мной, как играет со всеми мужчинами. Такая уж у нее натура! И я для нее – один из многих.

Мэри раздула ноздри. Олли! Он заметил, что Олли не сводит с него глаз. Эта наивная скромница совершенно теряет рассудок, когда пялится на Барятинского! И позволила ему это заметить… дурочка, бесстыдница!

– Ну, в таком случае почему бы вам не начать ухаживать за ее сестрой? – спросила она, с трудом утаив нотку раздражения. – Она, наверное, хорошенькая. А что юная – так ведь подрастет. Нужно только набраться терпения и подождать.

Она тряхнула зонтом, и лист свалился на землю, вмиг исчезнув среди множества себе подобных, усыпавших дорожку парка.

– Нужно только набраться терпения и подождать! – вдруг услышала она собственный голос, прозвучавший отнюдь не из ее уст, а долетевший как бы со стороны.

И еще раз:

– Нужно только набраться терпения…

– И подождать…

– Набраться терпения…

– И подождать…

Барятинский и Мэри испуганно схватились за руки. Они и не заметили, как дошли до грота «Эхо» – низенькой арки под каменистым сводом зеленого склона. В этом гроте был скрыт выход из подземного хода. Рассказывали, что этот ход прорыл некогда знаменитый Григорий Орлов, возлюбленный императрицы Екатерины, на случай внезапного бегства из дворца.

Отец не любил таких рассказов, знала Мэри. До нее доходили слухи о том, что этот Орлов был замешан в государственном перевороте, после которого Екатерина взошла на престол, даже, кажется, приложил руку к убийству императора Петра Федоровича… Болтовни на эту тему Николай Павлович не терпел. Для него история Гатчины началась с того времени, как там поселился император Павел, его отец и в ту пору еще наследник престола.

Именно из-за неприязни к старым слухам Николай Павлович никогда не ходил гулять к гроту «Эхо». А дети его обожали! Стоило перед сводом грота произнести слово или фразу, как меньше минуты спустя они вдруг возвращались, повторяясь с необыкновенной ясностью. Правда, это удивительное свойство проявлялось лишь тогда, когда железные ворота в гроте были открыты. И как раз сейчас они были распахнуты, именно поэтому слова Мэри и прозвучали так громко и отчетливо, с пугающей внезапностью.