Идеалист - Михеев Дмитрий Федорович

— Представляешь, ситуация? Четыре девушки, на столе куча чего-то вроде елочных игрушек, и одну из них я должен украшать…

— Что я слышу, мой сын начал интересоваться девушками! А я, грешным делом, думала…

— Начал интересоваться! Плохо ты меня знаешь, я всю жизнь ими интересуюсь. Первая моя любовь… знаешь, кто была?

— Танечка Щетинина из восьмого «вэ»?

— Ну, это уже потом. А про первую я тебе рассказывал?

— Как ты влюбился в свою первую учительницу и на перемене уселся к ней на колени? Молоденькая, хорошенькая, она говорит мне: «Понимаете, Елена Павловна, ведь он обнял меня за шею — не могла же я на него сердиться, и как объяснить, не знаю. Поговорите с ним, пожалуйста.» А потом она тебе «изменила» с каким-то офицером — шла с ним по улице и даже не заметила тебя. Каким несчастным ты был, когда жаловался мне.

— Ах так. Я и забыл про эту историю. В таком случае, я хочу рассказать тебе про вторую свою несчастную любовь.

Они всегда для поздних ночных разговоров выбирали кухню. Крошечная, чистая и теплая, она была самым уютным местом их двухкомнатной «малогабаритной» квартиры, которую Хрущев широким жестом дал семье «геройски погибшего при подавлении контрреволюционного мятежа подполковника танковых войск Николая Александровича Снегина». Квартирка не шла, разумеется, ни в какое сравнение с их апартаментами в Дебрецене, но и ей они были до смерти рады, познав за неполный год все радости коммунальной жизни. Уже после первого курса Илья доставал пальцами потолок, едва помещался в «совмещенной» ванной, негодовал на забитые автобусы и унылый вид своих «черемушек», но умел ценить порядок и покой их квартиры.

Елена Павловна медленно чистила и делала вид, что ест апельсины — она уже прикинула, сколько из них оставит себе на Новый Г од, с кем поделится и кого угостит, — а сын, лениво пощипывая домашнее печенье и попивая давно остывший чай, рассказывал, как он в четырнадцать лет влюбился в Анну Каренину и невзлюбил за что-то Вронского.

— Был уже второй час ночи, когда это случилось, — говорил Илья, — случилось неожиданно, несмотря на все мои тревожные предчувствия. Что, собственно, произошло, я сейчас толком не помню. Кажется, Анна упала перед ним на колени, обнимала его ноги… не помню. Но твердо знаю, что мой ангел был в один миг повергнут на землю — под ноги этому ничтожеству и проходимцу. Я был вне себя от горя, отчаяния и ненависти, схватил книгу, швырнул и разрыдался. Помню, ты приходила в два часа ночи успокаивать меня…

— Да, ты отличался излишней впечатлительностью… И почему ты избрал физику?

— Я хотел знать мир, и физика казалась мне той наукой, которая может раскрыть самую суть его.

Через пару дней мать с сыном отправились, как у них давно повелось, в оперный театр. Выехали они задолго до начала, чтобы побродить в старой части города, которая, собственно, и была их городом. Тут у них хранились сокровища — какая-нибудь решетка, балюстрада, портик, портал или целое здание, которые они тайно присвоили и несколько раз в году приходили проведать. Изредка они делали новые открытия и пополняли свою коллекцию. Только в этот раз Илья слишком часто обращал внимание матери на запущенные и убогие места, за что даже удостоился упрека в критиканстве.

В антракте Елена Павловна сказала:

— Я смотрю, девушки не обходят вниманием моего сына… Раньше я все опасалась, что ты со своей влюбчивостью рано женишься, а теперь — ведь тебе уже почти двадцать пять — начинаю тревожиться…

— Будешь торопить меня, — усмехнулся Илья, — привезу тебе негритяночку или вьетнамку, у меня есть на примете…

— Ах, какая прелесть — шоколадный внучек, или раскосая внучка! Мне надоели мои белобрысые сыновья — никакого колорита, — оживилась она.

— А как насчет других? У нас там учится потрясающая шведка…

— Но уж нет! Если жениться на иностранке, так на черненькой, иначе — никакого интереса, одни хлопоты.

— Какие хлопоты?

— Ты с ума сошел — «какие хлопоты»! Тут хлопот полон рот, — воскликнула Елена Павловна.

— А наши — из соц. стран?

— Да все равно. Если говорить серьезно, я никогда не дала бы своего согласия на такой брак, что, к счастью, сейчас необходимо. Не дала бы, несмотря на все ваши чувства, так как наверняка знаю, что брак на иностранке обречен на неудачу, что он может принести только несчастье всем — и супругам, и родителям. Причем, я не говорю про твою карьеру — закрытых тем в философии, наверное, нет — а именно — про семейную жизнь.

— Ты как всегда категорична, и это не так уж плохо… Но на чем основана твоя уверенность?

— На жизненном опыте. Но я могу, если хочешь, дать тебе и теоретическое объяснение. Видишь ли, когда молодые люди влюблены, они не знают трудностей, а собственные силы преувеличивают…

— Вероятно, — согласился Илья, ни на секунду, впрочем, не допуская, что это может относиться и к нему, — только при чем тут национальность?

— А при том, что, когда женятся люди разных стран, обычаев, убеждений, привычек, тогда помимо обычных проблем возникают такие… Да что там! Когда первая жажда утолена, когда молодые супруги, если можно так сказать, насытились друг другом, они впервые начинают смотреть на предмет своей любви в реальном свете, то есть — замечать слабости, недостатки и даже пороки, на которые не обращали да и не могли обращать внимание — в особенности при сильном чувстве…

Звонок заставил их возвратиться в зал. Тут они вполне насладились муками несчастного отца несчастной дочери и отправились пешком домой. Вначале, выйдя из театра, Елена Павловна прошлась по адресу полноты и возраста Джильды, хотя сама вполне могла бы поспорить с ней в этом вопросе, затем сказала:

— О чем, бишь, я говорила в антракте?

— Ты развивала мысль о том, как смешанный брак усугубляет неисчислимые проблемы молодой семьи.

— И напрасно, вы, юный философ, иронизируете…

— Ну, ну, прости меня, мне очень даже интересно…

— Быть замужем, потерять мужа, вырастить двух сыновей, прожить несколько лет за границей — поверь, это немалый опыт, к которому стоит прислушаться. Ты даже теоретически не можешь себе представить, какая это трудная задача — построить настоящую семью, способную выдержать все прихоти судьбы. Знаешь, даже самые любящие люди иногда просто ненавидят друг друга. За что? За совершенно ничтожную слабость, привычку… А когда разные национальности, жизненные уклады… Ты был еще маленьким, да и прожил с нами в Венгрии всего два года, поэтому не помнишь, как все наши понятия отличаются от европейских… Пойми, женщины там не привыкли таскать после работы сетки с провизией, жить в одной комнате семьей, стоять в очередях… Оторванная от семьи, родственников, от языка… — нет, нет, это невозможно…

Центр города походил на один большой и запутанный пассаж. Люди, нагруженные сумками и сетками, выходили из дверей магазинов, чтобы под носом тяжелого, перегруженного транспорта перебежать на другую сторону, в другой магазин — вдруг попадется ветчина рубленая или хороший торт. Едва не от самых дверей, вцепившись в хвост очереди, они спрашивали, что дают и, толкаясь, изредка извиняясь, спешили занять очередь в кассу. Нервничая и разрываясь меж двух очередей, прикидывали с точностью до ста грамм, сколько взять и чего, проталкивались к прилавку, доказывая свое право, и, урвав добычу, торопились дальше. Эта предпраздничная лихорадка грозила вовлечь в свой круговорот и Снегиных, но слишком важную тему развивала Елена Павловна и настойчиво тянул мимо сын. Ладно, этим они займутся завтра, решила мать и продолжала.

— Любящие так же склонны не замечать недостатков, как, став супругами, через некоторое время — преувеличивать их. И как тут кстати окажутся национальные легенды, чтобы объяснить собственное раздражение! Шотландцы скупы, англичане спесивы, поляки — тряпичники, немцы — зануды и педанты, русские — лодыри и пьяницы… Предрассудки? Согласна. Но они существуют и выползают на свет Божий в «нужный момент».

— Мне кажется, достаточно знать об этих предрассудках, чтобы…