Скифы - Алексей Смирнов

Для приготовления пищи скифы употребляли медные котлы на подставке и с ручками. Это довольно крупные сосуды, высотой 70—80 сантиметров и диаметром 60—70 сантиметров. Такие котлы существовали у многих других народов: у савроматов и саков, в Сибири и на Алтае. Имелись у скифов также деревянные и глиняные сосуды, но глиняная посуда не занимала в быту кочевников большого места. У скифов существовал оригинальный способ варки мяса. «Ободрав шкуру жертвенного животного, они очищают кости от мяса и затем бросают в котлы... Заложив мясо в котлы, поджигают кости жертв и на них производят варку. Если же у них нет такого котла, тогда все мясо кладут в желудки животных, подливают воды и снизу поджигают кости. Кости отлично горят, а в желудках свободно вмешается очищенное от костей мясо. Таким образом, бык сам себя варит...»[304] Замечанием, что описанный Геродотом скифский способ варки никем, по нашим сведениям, экспериментально не проверялся, мы и закончим наш беглый экскурс в область быта.

Наследство и наследники

В литературе отмечалось, что реминисценции звериного стиля живут еще и ныне в разных местах России в художественных поделках народа и в убранстве его домов[305]. А на севере Восточной Европы обычный сюжет — фигуры козлов с повернутыми назад головами; ими украшаются кресла. Несмотря на большой хронологический разрыв, позднее искусство при всей грубости передачи сохранило скифские традиции в позе животного и в деталях тела, в частности в трактовке мышц.

По-видимому, русское народное искусство получило от скифов или населения лесостепной полосы образы, оказавшиеся одной из основ народного искусства. Так, довольно распространенным сюжетом в русской народной вышивке на полотенцах или росписи на прялках является женская фигура со стоящими по бокам всадниками. Иногда фигура женщины заменяется деревом, встречаются и другие варианты[306]. Такие сюжеты особенно широко распространены на Русском Севере. В качестве примера можно напомнить женское божество на пластине из кургана Карагодеуашх, с предстоящими всадниками и стоящими людьми, и сцену на ритоне из Куйбышевской области, где изображена женщина на троне, с предстоящими всадниками, с ритоном в поднятой руке. В кургане Карагодеуашх найдена и пластина с двумя всадниками, один из которых трактуется как бог, передающий скипетр царю скифов. Этот сюжет изучен достаточно хорошо и освещен в нашей литературе[307]. Изучение монументальной росписи склепов Неаполя Скифского протянуло нити, связывающие их элементы с русским и украинским декоративным искусством[308]. Реминисценции скифского искусства сохраняются во многих изделиях. Можно указать на тематику пряничных досок[309]. Можно напомнить изображение змееногой богини, столь популярной у скифов, аналогичной «берегине» русского фольклора[310]. Наконец, излюбленным сюжетом в народном архитектурном декоре является лежащий лев, напоминающий фигурки ползущих львов скифской торевтики[311].

Север сохранил нам немало произведений русской культуры. Там долго бытовали русские былины, сохранялись произведения изобразительного искусства, передававшиеся из поколения в поколение. Несомненно, те праславянские племена, которые жили близко к населению лесостепной полосы скифского времени, были связаны и культурно, и, как показывает археологический материал, этнически со скифами; поэтому передача скифского искусства потомкам более, чем возможна.

Конечно, трудно судить о преемственности в области культуры по отдельным звеньям, разделенным отрезками во много сотен лет, но поразительное сходство образов и их трактовки позволяют прийти к такому выводу.

С некоторыми оговорками можно отметить и сходные со скифскими элементы в трактовке некоторых образов декора русской архитектуры домонгольской Руси. Здесь прежде всего на память приходят соборы XII века во Владимире и Юрьеве-Польском, где фигуры лежащих львов украшают капители колонн, храм Покрова на Нерли. Ползущие на брюхе львы изображены все в той же характерной для скифского искусства позе. Этот же сюжет можно видеть в настенном декоре центрального прясла церкви Покрова на Нерли и на капителях Дмитриевского собора[312]. Нельзя не отметить и излюбленный сюжет скифского звериного стиля с изображением грифона, терзающего лань или оленя. В той же церкви Покрова на Нерли имеется в декоре на стене орлиноголовый грифон, раздирающий лань[313]. Интересно, что в ряде случаев декоративность, присущая скифскому искусству, сохраняется и в реминисценциях русского искусства, когда мастер покрывал тело изображенного животного различными насечками, иногда подчеркивая мускулатуру, как у прыгающего барса из Покрова на Нерли, а иногда — сплошь орнаментальными линиями, как в настенной резьбе Георгиевского собора в Юрьеве-Польском.

Этот перечень можно было бы продолжить, но совершенно ясно, что звериный стиль, сложившийся у скифов, не умер вместе с политической смертью скифского государства, а развивался у других народов, приобретая новые детали и новый смысл, который никогда не вкладывали в него мастера прошлого. Человек рабовладельческого общества мыслил иначе, чем русский мастер эпохи феодальных отношений или России Нового времени.

Не остался без влияния скифского искусства и Кавказ, хотя воздействие скифов здесь было значительно меньше. Не останавливаясь на изображении змееногой богини, которая нашла свое повторение в рельефе средневековой Армении, как, например, на стеле из Талина[314], можно вспомнить барельеф из Ованабанка с фигурой птицеголового грифона, терзающего птицу. Вся поверхность изображенных здесь птиц покрыта орнаментальными узорами, передающими оперение. Барельеф отдаленно по сюжету напоминает скифское искусство[315]. Можно отметить такие же реминисценции и в прикладном искусстве народов Алтая. Следует заметить, что сцена грифона, терзающего животное, распространена довольно широко и в эпоху раннего Средневековья бытовала на всем Европейском Севере.

Скифы не оставили прямых потомков, но искусство их оказало влияние на многих. Одними из наследников являемся и мы. При оценке роли скифов не следует забывать, что именно они впервые вовлекли многочисленные древние народы нашей страны в русло единого развития и приобщили их к передовым культурам своего времени.

Приложение Из книги Иосифа Брашинского «В поисках скифских сокровищ»

Гайманова могила

В степи на равнине открытойКурган одинокий стоит;Под ним богатырь знаменитыйВ минувшие веки зарыт.

В 60-е годы, в связи с проектированием и началом сооружения гигантских мелиоративных систем на степных просторах юга Украины, перед археологами встали задачи срочного исследования памятников в зонах будущего обводнения. Среди них были и сотни скифских курганов, из коих некоторые, судя по размерам, могли быть «царскими». Для археологических спасательных работ в зонах новостроек Институт археологии Академии наук УССР создал экспедиции, объединившие специалистов разного профиля. Одной из таких экспедиций была Северо-Рогачикская, которую возглавил А. И.Тереножкин. Экспедиции было поручено исследование курганов в Запорожской области. Здесь, у села Балки, было зафиксировано около 20 курганных групп. Особое внимание привлекла одна, состоявшая из 46 небольших насыпей, среди которых одиноко возвышался восьмиметровый исполин с загадочным названием Гайманова могила. В 1967 г. А. И.Тереножкин приступил к раскопкам малых курганов. В следующем году руководство экспедицией было поручено В. И. Бидзиле, киевскому археологу, научные интересы которого до этого были весьма далеки от скифской тематики.

Василия Бидзилю еще с университетской скамьи интересовали древние славяне. Однако свою кандидатскую диссертацию он посвятил галлам, следы обитания которых обнаружил у себя на родине, в Закарпатье, проводя там раскопки совсем еще молодым археологом. Скифами он никогда не занимался. Но когда бурно развивающиеся стройки требуют безотлагательного и срочного проведения огромного объема археологических исследований, чтобы спасти, возможно, уникальные памятники, которым грозит уничтожение, нередко многих археологов бросают «на прорыв», и им приходится по «археологической мобилизации» иногда на время, а порою и надолго переквалифицироваться. В. И. Бидзила был уже опытным археологом, которому можно было спокойно доверить исследование памятников любых эпох. И он со свойственной ему добросовестностью, но без особого энтузиазма принялся за выполнение возложенного на него поручения.